книга 1/4. “Путешествие в Рай-Город”

66 / 100

книга 1/4. “Путешествие в Рай-Город”

Векселя 100, 12%
Путешествие в рай-город

Халов Андрей

«r Ад Министр @ Тор»

Гипер роман

Книга одна / четвёртая

«Путешествие в Рай-Город»

роман

© 2013 –   Халов Андрей

All rights reserved. No part of this publication may be reproduced or transmitted in any form or by any means electronic or mechanical, including photocopy, recording, or any information storage and retrieval system, without permission in writing from both the copyright owner and the publisher.

Requests for permission to make copies of any part of this work should be e-mailed to:  altaspera@gmail.com

В тексте сохранены авторские орфография и пунктуация.

Published in Canada by Altaspera Publishing & Literary Agency Inc.

Об авторе.

Халов Андрей Владимирович. Родился в городе Волгограде в 1966 году. Тяга к литературе появилась в 12 лет. В 1982 году окончил Казанское суворовское училище. С 1984 по 1988 год проходил обучение в Сумском артиллерийском командном училище, которое окончил с отличием. Служил в Монголии, в Иркутской области. В 1993 году уволился из рядов вооружённых сил, пытался заниматься бизнесом. За годы службы объездил весь Советский Союз. Написал несколько романов, в том числе гиперроман «Ад Министр @ Тор», состоящий из 28 романов, фантастический роман «Сын Неба», продолжение романа Алексея Толстого «Аэлита». Является автором многих стихотворений. Продолжает заниматься литературным творчеством.

О книге.

Роман «Путешествие в Рай-Город» – один из 28 романов гиперромана «Ад Министр @ Тор», литературно-стилистического изобретения автора, где каждый роман является законченным по смыслу литературным произведением, имеющим некоторые временные, сюжетные и образные связи с другими, входящими в гиперроман, книгами. Однако это нисколько не мешает считать каждый из них отдельным, самостоятельным, законченным литературным произведением. По замыслу автора гиперроман отличается от других видов литературных конструкций, таких, как серии, циклы тем, что имеет объёмную конструкцию, представленную на рисунке ниже, а окружающие каждую из книг этой пирамиды соседние произведения наиболее близко сочетаются с нею по хронологии, героям, имеют некоторое переплетение сюжетов. Так, например, роману «Путешествие в Рай-Город» хронологически предшествуют нижележащие в пирамиде книги «Возвращение к истине», «Джунгли мегаполиса», «Долгая дорога в никуда», «Взлом», «Охромов», а продолжают хронологию повествования вышележащие в пирамиде «Вероника», «Шах@Иды», «Светлый Князь»,  «Гольфстрим» и т.д.

Краткая предыстория романа «Путешествие в Рай-Город», из романа «Джунгли мегаполиса»

Дмитрий Гладышев вместе с Вероникой Бегетовой и её мужем Бегемотом, авторитетом из украинского города Сумы, отправляется в Москву. По замыслу Бегемота Гладышев должен составить компанию Веронике, пока он будет заниматься своими делами. Однако у Димы с Вероникой завязывается гостиничный роман. Кроме того, Дима пытается решить вопрос об издании своего романа.

Между тем, Бегемот занимается своими, «бандисткими», делами. В ходе схватки со столичным преступным кланом Бегемот терпит поражение и, поскольку у него не осталось людей, привлекает к своим делам Гладышева. К тому же он больше не может оставлять его наедине с Вероникой, поскольку обнаруживает её связь с «недотёпой» Гладышевым.

Удирая от погони, Бегемот укрывается в каком-то заброшенном доме, где Дима, нечаянно выстрелив из пистолета, убивает своего патрона.

Вероника остаётся одна….

      1/7   
     1/62/7    
    1/52/63/7    
   1/42/53/64/7   
  1/32/43/54/65/7   
 1/22/33/44/55/66/7  
1234567 
                   

Глава 01.

-Почему ты не захотела отвезти урну с прахом домой, на родину? – удивился Дима.

Он шёл за ней, а она цокала впереди высокими шпильками своих модных сапожек, совершенно не обращая внимания на его слова.

-Я смотрю, у тебя повышенная разговорчивость сегодня, – наконец, в ответ ему заметила Вероника. – Но так уж и быть, отвечу! И надеюсь, что это твой последний вопрос на сегодня. Я думаю, что ему приятнее будет покоиться там, где его убили, чем лежать в той земле, по которой ходит его убийца-недоделок.

Вероника посмотрела куда-то мимо него, наверное, бросила взгляд на надгробие мужа, что стояло теперь среди прочих на тесном погосте крематория за его спиной, и, отвернувшись, даже не глянув на Диму, снова, теперь ещё быстрее и решительнее, пошла прочь, к выходу с кладбища.

Дима неуверенно двинулся за ней, потому что не знал, что ему теперь делать. Было ясно, что надо возвращаться домой: если и раньше ему в Москве делать было нечего, то теперь – и подавно.

Он шёл медленно, но у выхода из кладбища они с Вероникой всё же поравнялись. Она остановила его жестом руки.

-Мы сегодня же съезжаем из гостиницы: мне нужны деньги, – сказала молодая вдова, на которой даже траурный наряд выглядел, как экстравагантный свадебный, в стиле каких-нибудь «готов». – К тому же, я не собираюсь тебя содержать, как это делал Жора. Так что, Гладышев, в гостиницу можешь даже не возвращаться…. Впрочем, нет, заберёшь свои пожитки и сваливай. Ты меня больше не интересуешь, как, впрочем, не интересовал никогда. Надеюсь, что с завтрашнего дня наши пути никогда не пересекутся, мой маленький идиотик. Честно говоря, Гладышев, я ожидала от тебя всего, но только не такой свиньи, которую ты мне подложил: лишить сразу и мужа, и средств к существованию. Кому я теперь нужна? Я сейчас не плачу лишь потому, что выплакала все слёзы в эти последние ночи! Свинья! Ты сделал меня сиротой и оставил моего ребёнка без отца.

-Какого ребёнка? – удивился Дима.

-Такого, который заводится, когда мужчина и женщина спят вместе.

-У тебя будет ребёнок?! – догадался и обрадовался Дима.

-Да, к сожалению, – ответила Вероника. – Но, слава Богу, что не от тебя, Гладышев.

Она развернулась и пошла прочь быстрым шагом, цокая металлическими каблучками по асфальту, а он в растерянности и смятении остался стоять на месте, провожая её взглядом, и только потом бросился вдогонку….

К вечеру он оказался на улице со всем своим нехитрым багажом. У него не было денег даже на билет на поезд, чтобы уехать домой. Надо было как-нибудь зарабатывать, где-то искать деньги, а пока устраиваться куда-нибудь на ночлег, чтобы не посадили в кутузку менты.

Уже поздно ночью, намотавшись по Москве, он нашёл одну из самых дешёвых гостиниц, какие в народе называют «клоповниками», и едва наскрёб денег, чтобы заплатить за ночёвку на железной кровати, на голом матраце и пустой подушке без белья.

Утром Дима проснулся от страшного ощущения щекотки. Он открыл глаза и увидел, что на лице у него сидит нечто мерзкое.

Чувствуя, как волна омерзения захлёстывает его до краёв, он тут же смахнул это на пол и увидел огромного паука-«сенокосца» с длинными ногами-паутинками. На полу, на потолке, на стенах, насколько удавалось рассмотреть в первых утренних сумерках, их кишмя кишело. Кроме пауков комната была полна ещё и мух, и тараканов.

А вот Диминого скарба, который вчера он, уставший, бросил под кровать, как ни бывало, точно корова языком слизала. Дима пошёл было жаловаться восседавшей за столом в начале коридора при входе в огромную, как конюшня, комнату с кроватями дежурной администраторше, заселявшей его вчера вечером, и сидевшей рядом с ней то ли кастелянше, то ли уборщице, но его никто не стал и слушать.

-Это ночлежка, – ответили они ему, едва он дал понять, что его обокрали, – вещи надо прятать под себя: под подушку, под матрац, под одеяло. Под матрац лучше не класть – вытащат через сетку.

-Но что же мне теперь делать? – взмолился Дима.

-Ищите, – ответили ему, – быть может, что-нибудь найдёте. Бывает, что далеко не уносят, прячут под соседние кровати, а потом, – только днём уже, – вынесут. И тогда всё!.. Считай – пропало! Так что, пока ночь, ищите!.. Ищите, ищите….

-Может быть, милицию вызвать? – уже совсем робко спросил у них Дима.

-Нет, – ответили ему женщины, – они сюда по таким пустякам не показываются. Разве что, если драка пьяная…. Или убьют кого-нибудь.

-И часто здесь убивают?

-Да уж, раз в неделю – точно!..

Диме стало совсем плохо. У него возникло острое чувство одиночества, во сто крат усилившееся осознанием собственной беспросветной нищеты. Теперь за душой у него не было ни гроша, и если ещё вчера можно было продать хотя бы в полцены те книги, что лежали в его котомке, то сегодня у него украли и это.

Хотелось плакать, но всё было столь мрачно и неправдоподобно, что не верилось, что такое может произойти на самом деле. Дима прошёл к своей кровати и без сил опустился на неё, забыв и про пропавшие вещи, и про кишащие вокруг полчища всевозможных насекомых. Сон, тяжёлый и необоримый, навалился на него, и он решил, что нужно поспать ещё, коль за кровать уже заплачено, потому что завтра спать на кровати вряд ли придётся, а это, пожалуй, последнее удовольствие, которое у него пока ещё не отняли.

Его веки тяжело сомкнулись, и он снова стал проваливаться в сон. На его руку заполз паук-сенокосец, и Диме приснилось, что по его коже ползает мерзкое насекомое, и всё вокруг кишит такими же мерзкими насекомыми. Он мучился и стонал во сне, а в это время другие постояльцы ночлежки уже просыпались и начинали разбредаться в поисках куска хлеба и денег, чтобы сегодня вечером можно было бы снова прийти и переночевать здесь.

Огромная как конюшня комната, словно казарма, заставленная двухъярусными металлическими кроватями, вскоре почти совсем опустела. Лишь несколько коек были заняты спящими бродягами, среди которых был и Дима. И если бы он проснулся раньше, то наверняка увидел, как мимо него проплывают «на вынос» из ночлежки украденные у него ночью её обитателями вещи. Те даже и не скрывали сильно, что несут краденное, а если бы обворованный проснулся и стал бузить, то, может быть, кое-что отдали, а, может быть, и нет вовсе, сказав, что это их: мир бродяг суров, и здесь важно не то, что ты увидел у кого-то в руках «подрезанные» у тебя накануне вещи, а то, – хватит ли тебе здоровья, чтобы вернуть это, и захочешь ли ты ради этого барахла им рисковать.

У Димы ничего такого ценного, из-за чего бы стоило им рисковать, в пожитках не было. Ничего, кроме двух книг, романов, которые он купил на уличном развале за весьма приличные деньги. Но их и не украли….

Когда, с трудом проснувшись, уже ближе к полудню Дима направился в уборную, что была на дальнем конце комнаты, то здесь его ждал новый удар.

На грязном полу, испачканном вперемежку экскрементами и уличной грязью, плававшими в лужах стоявшей местами на коричневом кафельном полу воды, пролитой с нескольких умывальников, валялась разорванная на множество частей и листочков «Невыносимая лёгкость бытия» Милана Кундеры. А остатки от романа «Сто лет одиночества» Габриэля Гарсиа Маркеса он нашёл в фанерном ящике для бумаги, прибитом над унитазом на боковую стенку-перегородку между секциями в одной из кабинок. И, хотя он сохранился гораздо лучше, чем роман Кундеры, от него тоже осталось не больше трети листов, да и те были почти все порезаны, – для удобства подтирающихся, – пополам.

В общем, книги, украденные у него, бомжи применили по прямому, – как они понимают, для чего их печатают, – назначению: подтёрли выдранными из них листами зад, ну и почитали заодно, пока сидели «на очке», гениальные произведения, вернее, случайно доставшиеся из них отрывки, таким образом скрасив времяпрепровождение во время какания.

Расстроенный открытием, Дима долго сидел на подоконнике в вонючем, неизвестно когда в последний раз убиравшемся, туалете с десятком засранных так, что к ним невозможно было, не уделавшись, «подгрести», унитазов и дюжиной умывальников с единственным над каждым краном для холодной воды, и смотрел на остатки романа Габриэля Маркеса, которые теперь держал перед собой, раздумывая о том, что, впрочем, ничего ценного в его пожитках, кроме этих двух варварски уничтоженных книг, и не было, да и они, если бы остались целы и невредимы, не смогли бы поправить его положение, поскольку всё равно продать их он бы не смог, да и не захотел бы этого делать, а потому ничего страшного, значит, в его жизни не произошло.

К тому же оба романа он уже прочитал, насладился ими. И пусть самих книг уже не было, их содержание и впечатления от прочтения уже навсегда останутся с ним, в его памяти. Стал бы он их перечитывать снова? Кто знает! Быть может, когда-нибудь, но только не сейчас. Сейчас на чтение даже таких великолепных произведений времени не было, надо было придумывать, как удержаться на плаву и добыть денег хотя бы на ночлег следующей ночью. О еде, несмотря на то, что был уже порядком оголодавший, он теперь думал меньше всего….

В сортир заглянула «ночная» уборщица.

-А, вот ты где!.. Ну-ка, молодой человек, давайте-ка на выход. Сейчас двенадцать. Все вчерашние постояльцы уже ушли. Один ты остался. Мы до вечера закрываемся. Здесь только ночевать можно.

Она подошла ближе и увидела раздербаненную книгу в руках у Димы.

-А, нашёл, значит?! – обрадовано догадалась уборщица.

-Нашёл! – согласился Дима и с лёгкой досадой отшвырнул жалкие остатки книги прочь в кучу не то дерьма, не то гнилых тряпок, не то протухшей использованной туалетной бумаги в углу, у окна туалета.

Уборщица слегка удивлённым взглядом проводила трепыхающуюся в полёте, словно пытающуюся вспорхнуть и улететь из гиблого места, книжонку, а потом с серьёзным видом вновь повернулась к Гладышеву:

-Так!.. С вещами и на выход! – потом поправилась, вспомнив. – Ну, … можно без вещей….

Дима блуждал по Московским улицам до самого вечера. От голода сильно сосало желудок, и хотя на каждом углу были уличные забегаловки, всякие там киоски и вагончики, аппетитными запахами, бойкими очередями и яркими вывесками и внешностью завлекавшие к себе посетителей, денег у него не было.

Возле каждой уличной точки общепита, как правило, стояло по несколько больших, изрядно помятых баков с мусором, большей частью которого были недоеденные куски бутербродов, булочек, пирожков, снеков и гамбургеров. Но он ещё не дошёл до того состояния потери достоинства, чтобы примкнуть к ошивавшимся у них стаям бродячих собак, а также бомжей, лениво ковыряющихся среди отбросов и выбирающих куски получше, попривлекательнее и поаппетитнее. Собаки, изрядно испорченные обилием еды, даже не рычали ни друг на друга, ни на бомжей, копошащихся в мусорке прямо у них под носом. Да и что было рычать-то: халявной еды вокруг навалено вдоволь и прибывает ещё больше с каждой минутой, – так что им даже лень было для приличия и соблюдения собачьего этикета хотя бы просто поскалить зубы.

Как-то незаметно, к вечеру, Дима оказался у ограды «Космоса». Он сам не мог понять, как пришёл сюда, потому что блуждал по Москве совершенно бесцельно, и вероятность снова оказаться в этом районе была один на миллион. Но он всё-таки здесь очутился.

Его вдруг нестерпимо потянуло войти внутрь этого бастиона роскоши, упасть в ноги Веронике и молить её, просто умолять её простить его за всё, – за что она там на него была сердита, знать бы, – и взять с собой в Сумы, увезти его на родину, на Украину. А уж там он как-нибудь с ней рассчитается….

Дело дошло до того, что он даже направился в крайней решимости к четырёхлопастной вращающейся двери входа в гостиницу, на ходу придумывая, что сейчас ей скажет. Но у самого крыльца, перед первой ступенькой, его что-то остановило. И он встал как вкопанный, не в силах ступить дальше ни шагу.

Нерешительность вдруг догнала его, словно поотставшая подруга, и напала на него сзади, настигла, обволокла, и теперь он уже придумывал себе оправдания, почему не может зайти в гостиницу: на дверях грозный, сердитый швейцар, а вид у него помятый, нищенский, бродяжный, от него за версту несёт «клоповной» ночлежкой, а здесь то и дело причаливают автобусы-экспрессы с иностранцами! Да его просто не пустят в таком затрапезном виде внутрь, даже на порог не пустят!..

Постояв так минут пять, Дима понял, что не сможет теперь уже зайти в «Космос». Ни за что! Решимость куда-то испарилась, и он остался один на один со своей робостью.

Отойдя немного, он стал с тоской прогуливаться по огороженному огромному двору гостиницы, прошёл к статуе Шарля де Голля, и уже оттуда посмотрел вверх на окно номера, где ещё вчера жил.

В окне стояла Вероника. Нет, возможно, это была уже и не Вероника. Скорее всего, она уже покинула Москву. Но чей-то женский силуэт виднелся в не зашторенном проёме окна. И Диме хотелось, чтобы это всё-таки была Вероника, и чтобы она хотя бы сейчас, с высоты своего положения, из дорогого номера роскошной гостиницы, смотрела на него, пусть без любви и даже без любопытства, но хотя бы просто так, как смотрят на уличный пейзаж, частью которого он теперь был. Ему всё же хотелось, чтобы Вероника заметила его из своей уютной и благополучной дали и позвала его к себе. Но он понимал, что это глупое мечтание. Больше всего на свете Вероника, кажется, любила деньги….

-Вот бы мне рублей … миллионов десять! – вдруг с какой-то досадой, горечью, но одновременно с пламенной надеждой и верой, что такое возможно, подумал Дима.

Он снова глянул через плечо на силуэт девушки в окне их номера, который почему-то всё-таки был похож на Веронику, и побрёл прочь.

Полночи он снова шёл наугад сквозь поднявшуюся пургу и вьюгу, кутаясь в своё демисезонное пальтецо, которое для таких длительных прогулок по московскому морозцу явно не годилось. Каким-то чудом выгреб он на ту же самую ночлежку, что было уже совершенно непостижимо и невероятно.

Ни денег, ни чего-нибудь стоящего у Димы теперь не было, но голод и холод придали ему решимости проситься на постой.

-Пустите меня, пожалуйста! – попросил он у администраторши, уже другой, потому что те, видно, работали посменно.

-Триста рублей, – ответила она ему безо всяких эмоций из-за своего столика.

-Я у вас вчера здесь ночевал!.. У меня все вещи ночью украли! – попытался надавить ей на жалость Дима.

-И что?! – невозмутимо ответила та. – Тут и не такое бывает! Плати триста рублей и ночуй! Нет?!.. Тогда вали отсюда!..

-Давайте я вам туалет вымою! – вдруг, сам не ожидая, что скажет такое, выпалил Дима: воспоминания о стылой и промозглой улице, где его уж точно ничего хорошего не ждало, заставили его предлагать всё, что на ум придёт.

Администраторша переглянулась с сидевшей рядом с ней уборщицей, потом, после долгой паузы, произнесла:

-Ну, хорошо! Только спать ляжешь после того, как мы проверим, что ты там наубирал! Ясно?!..

-Ясно! – обрадовался Дима.

-Но учти! – видя его радость, осадила его администраторша. – Убирай тщательно! Так, будто языком всё вылизал, понял?!

-Понял! – озадаченно кивнул Дима, содрогнувшись при воспоминании о состоянии сортира….

Спать он лёг лишь к пяти часам утра, действительно выдраив туалет на совесть, так, как он не блестел, наверное, со времён основания богадельни, и, едва коснулся вонючей, засаленной подушки без наволочки, тут же отлетел в царство Морфея….

Перед самым сном он только и успел подумать, что неплохо было бы разжиться миллионами десятью, а ещё…. Ещё ему понравилась сегодняшняя администраторша. Волевая, непреклонная, по всему чувствовалось, что она крепко стоит в жизни на ногах. «Вот бы найти бабу такую: богатую, волевую, властную!» – промелькнуло у него в голове последнее осознанное желание.

Глава 02.

Диме приснился ангел.

Чтобы не блуждать впотьмах догадок, он так и спросил его:

-Ты ангел?

-Ну, ангел, – согласился тот. – Меня зовут Летарген!

-А зачем ты мне снишься, разве я это заслужил?!..

-Знаешь, я тебе уже второй раз подряд снюсь! – возмутился тот вместо ответа. – Первый раз приснился в ночлежке после уборки тобой сортира, а второй раз – сейчас, на квартире Вероники после того, как ты обдолбался «молочком» ….

-Вот как?! – удивился Дима.

-Да, вот так! – подтвердил ангел. Он был серьёзен. – Сюжет абсолютно идентичный, фактически я просто вернул тебя в тот же сон, и повторяю его снова….

-Зачем? – удивился Дима.

-Потому что у меня задание!.. В первый раз не получилось: ты выбрал не ту дверь!.. Да я тогда ещё подумал: свобода воли – табу! А к тому же впадать в летаргический сон в ночлежке – не самая здравая идея!..

-В летаргический сон?! – удивился, почему-то развеселившись, Дима.

-Да, – согласился ангел. – Люди иногда впадают в такую странную с точки зрения их соплеменников спячку. Но на самом деле их просто забирают в другую реальность по неотложным делам. Такое случается. Случаются такие, особые, ситуации, когда вопрос с земным существованием человека ещё окончательно не решён, и его бренное существование пока прервать нельзя, но его сущностные ресурсы всецело, в смысле, в полном объёме, – такую задачу в рамках обыкновенного сна не решить, – вдруг оказываются нужны тем или иным службам мироздания в другом месте и времени, а иногда даже в другом материальном воплощении. В таком случае посылают меня. Я провожу с человеческим существом переговоры, и в зависимости от их исхода либо возвращаюсь ни с чем, либо произвожу гибернацию, то есть погружаю человеческий организм в спячку, а сама душа отправляется со мной в Рай-город, где получает мандат на определённое службами задание в духе, а иногда даже и в новом материальном воплощении.

-Это как?

-Да как? Получает жизнь в ином месте и новом теле….

-Разве такое возможно?! – удивился Дима.

-Без проблем! – подтвердил ангел. – Нет, ну такое случается не с каждым и, в принципе, выходит за рамки нормального: иначе половина человечества с удовольствием предавалась бы этому занятию. Просто иногда в мироздании случаются двойственности и накладки.

-Почему?

-Ну, ситуации всякие бывают. Но, как правило, они вызваны милостью Вседержителя к тому или иному своему созданию на разных степенях посвящения.

-Создателя?! Вот как?!..

-Слушай, ты же не атеист! Что так удивляешься?! Атеисты, и те во сне иначе себя ведут!..

-К ним ты тоже приходишь?

-Я прихожу к любому человеческому существу, полнота действий которого нужна в другом месте при невозможности и несвоевременности прекращения его текущей жизни! Игра в религии и атеизм – это кармические забавы вашего мира: существо человеческое выполняет возложенную на него программу воплощения. Когда вы попадаете туда, – он ткнул пальцем вверх, – ни у кого вопрос о вере почему-то не стоит!..

-А туда разве все попадают?! – удивился Дима.

-Слушай, ты где-нибудь видел ангела просвещающего?! – возмутился Летарген. – К тому же, в мои задачи рассказывать тебе об устройстве мироздания явно не входит! Обратись с этим к пророкам, к Сыну Божьему, к писаниям, в конце концов!..

-К Иисусу?!

-К Иисусу, к Иисусу, – подтвердил Летарген. – Слушай, в общем так! Ты меня здорово задерживаешь, а у меня таких, как ты, на сегодня ещё десятка с два….

-Ты же сказал, что летаргия – это редкость.

-Редкость! – согласился ангел. – Потому я и один. Но в массе нескольких миллиардов живущих, – знаешь, – работёнки у меня хватает! Одних надо завести в летаргический сон, других вывести. А ведь мне надо успеть к кандидатам на миссию во время их сна! Ты где-нибудь видел, чтобы человек впадал в летаргический сон, скопытившись, – извиняюсь, но ты меня уже вывел из себя, – на улице?! Моя задача крайне проста, парень: провести переговоры, и в случае согласия отправить кандидата в Рай-город….

-Что это за Рай-город такой? – удивился Дима. – Рай, что ли?!..

Ангел снова не выдержал и ухмыльнулся, предупредив:

-После третьего проявления эмоций я вынужден буду тебя покинуть. Третий раз я уже не приду!.. Ну, может быть, по особому указанию!.. Но, как правило, – нет! Давай договоримся с тобой, что ты не будешь задавать мне вопросов не по теме…. В порядке жеста доброй воли и только один раз я отвечу тебе не по инструкции, хоть это и чревато: нет! Это не рай! Это некий центр вашей Галактики! Почитай при случае «Урантию»! Это не Писание, но раз уж Вседержитель попустил проникнуть в ваш мир такой технической документации, то для чего-то это было нужно!.. Ладно, вернёмся к нашим баранам!..

-К каким баранам?! – удивился Дима.

-К основному барану – Дмитрию Гладышеву, к переговорам с ним, возложенной на него миссии и его согласию во всём этом участвовать….

-Я могу отказаться? – удивился Дима.

-Конечно! – подтвердил Летарген. – Свободу воли человеков никто не отменял, да и не отменит…. До Страшного Суда….

-А он будет?

-Ну, в ином измерении он уже идёт, но…. Ещё один вопрос не по теме моего визита, и я сматываюсь! – Летарген посмотрел на свою руку, будто у него там были наручные часы. – Предупреждаю: в первый раз у нас всё так и закончилось! А третьего раза….

-Ладно! – согласился Дима. – Что от меня требуется?!..

-Только сказать: «Да», – и отправляться со мною.

-А как же моё тело? – удивился Дима.

-Ну, с астральной стороны я приставлю к нему своих подручных: ангелов-охранников….

-Ты же сказал, что один! – возмутился Дима.

-У них ранг поменьше! – ответил Летарген. – Вести переговоры уполномочен только я. – А охранять телеса – на то у меня целое войско приставов есть. Но они ничего не решают! Ты их даже не увидишь – зачем тебе?!..

-А стоит?!..

-Что стоит?! – удивился Летарген.

-Ну, охранять тело?!.. Стоит?! – поинтересовался Дима.

-Вот до чего вы любознательный, молодой человек! – возмутился ангел. – Молите Вседержителя, чтобы я не проявил эмоции снова! Ещё немного и наши переговоры точно закончатся ничем!..

-Для кого это плохо?

-В первую очередь, для тебя.

-Почему?

-Я это могу разгласить только после твоего согласия сотрудничать!..

-Ладно, но ответь, пожалуйста, зачем тело-то охранять?! Это, между прочим, вопрос по теме….

-Ты так считаешь?!..

-Да, я так считаю! – настоял Дима.

-Хорошо! Человеческое тело, оставленное без присмотра человеческой сущностью, – весьма привлекательная и желанная добыча для многих астральных сущностей, желающих проявиться в мире, – ну, в вашем измерении. Для них это единственный транспорт в ваш мир. А там есть чем поживиться! Иногда они заселяются в такой транспорт целым табуном….

Видимо, Дима смотрел на ангела с недоверием и подозрением, и тот напомнил ему:

-Историю про Иисуса и одержимого, им очищенного, и стадо свиней, бросившееся в море, – забыл?! Имя ему «легион»!.. Не вспомнил?!..

-Ах, да-да! – напряг память Дима.

-Так вот, чтобы с тобой, – вернее, с твоим телом, – такого не случилось, я и приставлю к нему с дюжину служебных духов.

-Ого! – удивился Дима.

-Да, ого! Но это ещё что!.. Иногда чуть ли не роту или даже полк приходится наряжать: в зависимости от энергетических показателей. Но, я думаю, отделения приставов для твоего тела в самый раз будет….

-Думаешь?! – усомнился Дима.

-Думаю! – подтвердил Летарген и заторопил его. – Так, давай скорей! У меня всего лишь десять наноастралов на тебя осталось! Согласен – не согласен: говори!..

-Ещё пара вопросов! – попросил Дима.

-Только живей! И по теме!

-Как понять: в прошлый раз? Ты упомянул ночлежку…. Я в ней заснул, и ты пришёл ко мне в первый раз. Но я хорошо помню, что заснул сейчас именно в ночлежке!..

-Нет! – отрицательно покачал головой ангел. – Ты сейчас спишь не в ночлежке и даже не в Москве, а на Украине, в городе Сумы, в квартире Вероники!.. К тому же, в ночлежке ты заснул последним бедняком, а сейчас ты очень даже состоятелен и богат….

-Состоятелен и богат?! – удивился Дима. – Да у меня за душой ни гроша!..

-Мы опять уклоняемся от темы! – предупредил ангел. – А время на исходе!.. Не мне вас просвещать, молодой человек, но скажу только, что астральное время и время в вашем проявлении – по сути, разные вещи! Здесь нет ни настоящего, ни прошлого, ни будущего! И в одно и то же событие я могу войти хоть миллион раз! Но в силу рациональности мироздания имею право на это иррациональное действие лишь дважды, … ну, в крайнем случае, но уверен: к вам это не относится, – трижды!.. И вот, я повторно зашёл в этот сон, поскольку имеется некоторая заинтересованность в благоприятном исходе. На него повлиять я не могу: свобода воли человека превыше всего, – но использую все возможности, чтобы напомнить о миссии ещё раз!.. Наверное, в последний!..

-А я могу узнать, что за миссия?

-Только в случае согласия!

-А если нет?

-Если нет, то ты проснёшься, как ни в чём не бывало, и будешь следовать своей судьбе дальше….

-Я буду помнить о тебе?

-В любом случае – нет! Если ты откажешься, то это забудется сразу же по завершению сна. Потом тебе запустят какую-нибудь бессмысленную картинку, – слышал, наверное, о таких научных понятиях вашей человеческой науки, как фазы сна: быстрый сон, медленный сон…. В общем, служебные духи умеют делать всё, чтобы человек, проснувшись, воспринимал сновидение, как бред!.. В лучшем случае, как непонятную мешанину. Это называется дезинтеграция астральной реальности и выполняется очень просто….

-Ну, а в случае моего согласия?..

-В случае согласия по завершении задания ты также будешь очищен от ненужных воспоминаний…. Зачем тебе они?! Вернёшься в свою жизнь и будешь следовать своей судьбе….

-В случае отказа я проснусь где: бедняком в ночлежке или, – как ты сам сказал, – очень состоятельным человеком в квартире у Вероники?..

Ангел замялся, на какое-то время замолчал, потом повернулся и обратился к кому-то невидимому в пустоту сна сзади:

-Я должен отвечать на этот вопрос?!..

Потом, будто дождавшись оттуда ответа, подтвердил самому себе, снова возвращаясь к беседе:

-Ах, да!.. Ведь он же технический….

-Ну, что?!.. Где я проснусь?! – переспросил его Дима.

-В любом случае – там, где заснул….

-Сон был дважды….

-В последний раз….

Летарген был утомлён беседой с любознательным человеком, поэтому подытожил, давая понять, что аудиенция завершена:

-Ну, так что? …

-Ещё один вопрос…. «Технический» …. Вы сказали, что будете охранять моё тело в астрале…. А как насчёт физического мира?..

-В каком смысле? – не понял его ангел.

Было ясно, что вопросы материального бытия не относятся к его компетенции.

-А в таком, что оно будет совершенно беззащитно от повреждения и даже уничтожения во время летаргического сна. И любой, кто захочет нанести ему вред, сможет сделать это беспрепятственно….

-Вы правы! – Летарген слегка замялся снова. – Что ж! Что касается вашего, так называемого проявленного мира, то я, в самом деле, бессилен вам в чём-то помочь….

-А случаи были?! – насторожился Дима и пояснил ангелу. – Вы поймите, что, уходя с вами, я оставляю в мире на совершенный произвол судьбы своё тело…. Своё тело!.. Это не три копейки! И пусть даже будет сто миллиардов чего бы то ни было! Они не смогут вернуть мне его в случае утраты!..

-Что ж! Вы правы! – согласился Летарген. – Но для того переговоры и ведутся!.. Для того я и послан, чтобы на основании вашей доброй воли, взвесив все «за» и «против», получить согласие … или отказ. В любом случае: решать вам!.. Так или иначе – это ваша свобода выбора. Она для того и дана, и выше неё ничего в мироздании потому и нет, что человек, в любом случае, отвечает за свой выбор сам….

-То есть, согласившись идти с вами, я мало того, что брошу своё тело на произвол судьбы, но и буду потом отвечать за это?!..

-На милость Божию, – поправил его ангел, – вы, всё-таки, человек верующий, … хотя и сомневающийся….

-Хорошо: на милость Божию, – согласился с ним Дима, но потом едва ли не взмолился. – Но вы поймите, что оно у меня одно!..

-Оно у всех смертных одно, насколько мне известно! – уточнил ангел. – Но, тем не менее, это не мешает человекам совершать подвиги. Тело Христово тоже трепетало от ужаса, когда его приколачивали гвоздями ко кресту!..

-Но он был Сын Божий – это всем известно….

-Знаете, вы, наверное, всё-таки не внимательны к Писанию! Ему тоже было страшно! Вспомните его молитву в Гефсиманском саду! Сила материального мира в том, что он имеет власть над воплотившимся духом: привязывать его к себе любовию. Вот и вы, Дмитрий, сейчас трепещите духом о своём теле: плоть-то ваша спит, причём, в безопасности. Поймите же, что любой воплотившийся имеет связь любви со своим телом. И для всех его потеря одинаково трагична, а смерть – страшна! Воплотившись Сыном Человеческим, Христос ушёл в полную автономию от своего вселенского могущества, что, кстати, и подтвердил перед Понтием Пилатом. К тому же связь с Отцом Небесным стала для Него односторонней, только через молитву. Так что ничто не отличало Его от простого смертного, и Он не преступил этой неотличимости даже под натиском соблазна. Поэтому, что у Него оставалось в запасе из оружия против страха?! Только вера! Но вера – то, что и ты способен обрести и укрепить в себе! Вера – удел любого смертного. И Христос принял этот удел. Так что говорить о Его каких-то сверхчеловеческих способностях, об отсутствии страха перед гибелью, – нелепейшая глупость. А что касается самой плоти, то она у всех смертных одинакова, и, когда ей больно, страшно или угрожает погибель, она трепещет, и только дух может совладать с этим трепетом! Дух, укреплённый верой!..

Летарген снова замялся, заметив только:

-Знаешь, всё-таки чтение проповеди не входит в круг моих обязанностей. Я всего лишь служебный дух и воплощаться в человеков пока не собираюсь. А потому….

-И всё-таки у него были доказательства, что он Сын Божий! – заметил Дима.

-Ладно, а как насчёт апостола Петра?! Тот и вовсе был человек, и пошёл на крест….

-Но он видел воскресшего Иисуса!..

Летарген снова глянул на руку, как будто там были часы:

-Так! Всё ресурсов на переговоры у меня больше нет! В прошлый раз они закончились также безрезультатно после подобной свистопляски. По вопросу спасения души общайтесь со священником!..

-Да я согласен! – выкрикнул Дима. – Только как же моё тело?!..

-Молодой человек, в прошлый раз я потому и не стал настаивать, что вероятность того, что ваше тело будет захоронено или уничтожено, была чрезвычайно высока. Но сейчас ситуация намного лучше. Вы находитесь в квартире у вашей возлюбленной Вероники. Конечно, её нет рядом с вами, но….

-Почему нет?! – удивился Дима.

-Вопрос не ко мне! Проснётесь – поймёте. Речь о вашем участии в миссии. Условия самые благоприятные. Лучше не будет! Поэтому, если вы сейчас отказываетесь, я умываю руки, а дальше поступайте, как знаете!.. Итак?!..

Глава 03.

Всё-таки, кто бы что ни говорил, но чудеса в жизни случаются довольно часто. Другое дело, что мы их либо не замечаем, либо, вообще, воспринимаем, как должное. Хотя даже само по себе существование человечества на этой маленькой планетке Земля, затерявшейся в необъятных просторах бескрайнего космоса, уже есть чудо. Посмотрите на планеты рядом: Венера и Марс. Одна слишком горяча и клокочет кислотой и серой, а вторая безжизненна и холодна так, что даже мысли не придёт в голову, что там когда-то тоже существовала жизнь. И, хотя и на Венере, и на Марсе жизнь, бесспорно, когда-то была, теперь любая находка, доказывающая её прежнее существование, стала бы сенсацией и чудом. А вот жизнь самого человека на Земле для человечества не чудо никакое – так, повседневная обыденность….

Что касается материального состояния, то и здесь никто не в силах поверить в чудо, хотя довольно-таки показательно, что многие из вырвавшихся на финансовый олимп миллиардеров начинали свою жизнь в трущобах, и разве не чудо, что заканчивают они её в бесконечной роскоши?..

Безумная роскошь и непроглядная нищета ходят рука об руку где-то рядом по миру, и тот, кто попал под руку, в таинственный хоровод этих подруг, никак не может сообразить, как это он в одночасье или разорился, или стал баснословно богат.

Вот и Дима вдруг ощутил на себе это странное их прикосновение.

Едва он завалился спать после ночного «бдения» в заваленном говном сортире ночлежки, как в комнату пожаловал странный парень. Вид у него был холёный и даже щегольской, и было непонятно, зачем ему понадобилось соваться в этот смрадный и опасный «клоповник». Но, тем не менее, ему здесь что-то было нужно.

С самого раннего утра, пока её обитатели были на месте, он деловито прохаживался между рядами кроватей ночлежки и внимательно осматривал постояльцев.

-Мне нужны славяне и, желательно, такие, чтобы были подальше от Москвы родом! – то и дело произносил он, отворачивая края одеял и заглядывая в лица лежащих под ними. – Ещё лучше – чтобы они были сироты!.. Есть шикарная работёнка…. Плачу много!..

На его слова, однако, никто не отзывался, – видать, такие предложения были здесь делом обычным и не почётным, – но через десять минут у дальней стены зала уже стояло человека четыре, которых парнишка «выдернул» из их кроватей.

Дима был пятым. Он спал без задних ног и не слышал его разглагольствований, когда парень бесцеремонно откинул наброшенное им на голову одеяло и посветил в лицо фонариком.

Он поднял его за руку с постели после того, как несколько секунд смотрел на него:

-Вставай, тебя ждёт работа, которая изменит твою жизнь! – как-то странно, почти провидчески ухмыльнулся он.

Спросонья Дима даже не стал спрашивать, что за работа, и сколько платят. Деньги ему были нужны, … очень. Денег у Гладышева не было … совсем. Даже на кусок хлеба!

Набранную команду парень вывел из ночлежки и посадил в стоявший за углом «Икарус».

Пока автобус нёсся по просторным и пустым проспектам ещё не проснувшейся Москвы, парень то и дело разговаривал с кем-то по мобильному телефону, что уже говорило о том, что человек он был не простой: по пальцам можно было пересчитать, сколько раз видел Дима даже здесь, в столице, сотовые телефоны. «Бегемот», и тот позволить себе такую игрушку не мог….

-Меня зовут Андрей! – представился им хозяин роскошного жилища, солидный, хотя и молодой человек, когда они вместе с выбиравшим их в ночлежке парнем оказались в однокомнатной, но просторной квартире в новостройке: здесь к их приезду был накрыт довольно богатый стол. – Это моя берлога, так что – располагайтесь пока! Перекусите, отдохнёте, а вечерком надо будет быстренько сделать одну работёнку. Заплатим хорошо. Работа сама по себе очень простая! Нужно будет загрузить документы в одном месте и разгрузить в другом. Вот и всё! Документы, правда, важные, можно сказать даже, – секретные, поэтому работать будем ночью, как стемнеет. А пока, вот: перекусите и выспитесь. Нынче темнеет рано, поэтому приеду за вами часа в три после полудня.

С этими словами он проводил «бригаду» к столу, а сам, на прощанье сделав приветственный жест рукой, исчез за входной дверью вместе с тем парнем, что привёз их из ночлежки, заперев её на ключ снаружи.

Дима подошёл к окну.

Судя по видневшейся далеко внизу земле и окнам стоящей рядом под углом к зданию секции новостройки, они были этаже на двадцатом, почти на самой верхотуре, и потому удрать как-нибудь, на что его почему-то так и подмывало, никакой возможности не было.

Впрочем, другие «грузчики» уже уселись за стол и вовсю угощались щедро накрытой трапезой. У Димы при виде того, как они с аппетитом поглощают приготовленные кушанья, засосало под ложечкой, и, хотя чувствовал себя неловко в компании этих прожжённых бродяг, постоянных обитателей той ночлежки, которые, возможно и украли его вещи и попользовались в отхожем месте его бесценными книгами как туалетной бумагой, он всё-таки присел к столу и с удовольствием, мало-помалу налегая всё основательнее, принялся за еду.

Наевшись, все разлеглись, где кто смог. Дима примостился на лежащем на полу  белом длинноворсовом ковре, поскольку мест на диванах и даже на креслах ему не хватило, и едва коснулся его поверхности, как снова провалился в сон, который утром не дал досмотреть ему «бригадир» с мобильным телефоном и фонариком….

Вскоре, как ему показалось, он проснулся от того, что кто-то в потёмках бьёт его в пятку носком ботинка: в Москве в декабре, в самом деле, в четыре часа вечера уже хоть глаз выколи – темнота. Сначала даже не понял, где он, и кто это лупит его по ноге.

В квартире было темно, в отсветах с улицы, долетающих с земли даже на этот этаж копошились тени людей.

-Поднимайся, соня, пошли работать!

Вдруг загорелся свет, и Дима увидел Андрея, а рядом того парня, что был в ночлежке, внимательно осматривающего своих «работников»:

-Так, быстренько встали все, оделись, умылись! Через пять минут выезжаем!

Всё тот же «Икарус» привёз их на какой-то склад.

Всю ночь они загружали в автобус огромные тяжёлые мешки из грубого и прочного, толстого брезента, запечатанные так, что подсмотреть, что в них, заглянуть даже краешком глаза внутрь, было невозможно.

Когда автобус был забит поклажей доверху так, что лишь у входа, рядом с водителем, едва осталось немного места только для того, чтобы посадить «грузчиков», «Икарус» тронулся в путь, следуя по улицам и проспектам Москвы вслед за чёрной «Чайкой», в которой ехал теперь тот самый солидный Андрей и парень, что приходил в ночлежку.

Ехали долго, и вскоре стало ясно, что кортеж уже давно покинул мегаполис.

Наверное, часа через три машина вкатилась в какую-то деревеньку где-то в Подмосковье.

Автобус остановился у крайнего дома, который, впрочем, как и всё вокруг, утопал во тьме, а потому выглядел пустым и заброшенным. Рядом, в свете его фар, была видна уткнувшаяся в покосившийся серый жердяной забор чёрная «Чайка». Из неё вылез Андрей и скомандовал, обращаясь на свет снопом бьющий ему в лицо из фар «Икаруса»:

-Так! Выгружайся! Давай заноси поклажу в дом….

Работа продолжалась всю ночь, без передыха. Когда, наконец, груз был перемещён, и автобус развернулся за второй партией странных тяжёлых, неподъёмных запечатанных мешков, Дима тоже хотел вместе с остальными «грузчиками» сесть в него, но Андрей остановил его, показав на него жестом протянутой руки:

-Ты останешься здесь!

Остальные устало полезли в салон автобуса, но Дима подчинился.

Когда автобус скрылся из виду, Андрей подошёл к нему и сказал:

-Будешь охранять дом, пока не вернёмся. Я гляжу: ты парень хороший, надёжный. С оружием обращаться умеешь?!..

Дима в ответ как-то странно пожал плечами, вспомнив последний случай, приведший к смерти его патрона. Но Андрей расценил ироничную ухмылку по-своему: мол, «спрашиваешь!» – и, вытащив откуда-то из-под полы своего длинного кожаного не то пальто, не то плаща «Макарова», протянул его в руки удивлённому Диме:

-На!.. Держи! Будешь охранять! – и, глядя на весьма озадаченного его поступком, Гладышева, добавил слова Остапа Бендера из известного фильма. – Я дам вам парабеллум! Мы будем отстреливаться! – а потом, вдоволь посмеявшись над своей шуткой, так, что едва смог прийти в себя и вернуться к серьёзному виду: настолько Гладышев выглядел обескуражено и потешно, – добавил. – Ладно! Слушай сюда!.. К дому никого не подпускай! Хотя, – он обернулся по сторонам, – тут и так никого нет! Но… на всякий случай! В армии служил?!.. На посту стоял?!.. Действуй как в армии: предупреждение, первый выстрел в воздух, продолжает идти – по ногам! Ну, а потом….

Андрей пристально посмотрел на Диму, словно читая по его лицу, понял ли он инструктаж, а затем почему-то спросил:

-Ты откуда?..

-С Украины, – ответил Дима.

-Далеко забрался, – подтвердил кивком головы Андрей свою догадку. – Вид у тебя какой-то потерянный, хотя интеллигентный и сиротливый. Ты, случайно, не детдомовский?

-Да нет! – пожал плечами Дима.

-А жаль!.. Похож! – покачал головой Андрей. – У меня вот группа из детдомовцев: «Ласковый Лай». Слышал, небось? Ну, эта…. «Белые козы, белые козы, беззащитны, чисты…»

Андрей напел знакомый мотивчик самой популярной в это время группы, но Дима почему-то на этот раз даже не удивился.

-Я их продюсер! – пояснил Андрей. – Эх!.. Жалко, что ты не детдомовский! – Андрей вдруг бесцеремонно схватил Гладышева за подбородок и повертел его голову своей рукой вправо-влево, внимательно и пристально разглядывая в приглушенном свете фар «Чайки» профиль и анфас. – Очень жаль! Я бы тебя в группу взял. Очень ты похож на одного человека…. Мне такие нужны!.. В дублирующие составы…. Впрочем, наверное, с концертами всё, баста….

Андрей отошёл от Димы, оставив его у входа в дом, и направился к «Чайке», но потом остановился и повернулся к нему, спросив напоследок издалека:

-А ты так-то, чем занимаешься?

-Да так, пишу! – признался Гладышев, выбрав самое значительное, что он мог сказать о своей жизни.

-Что пишешь-то?!

-Романы.

-О! – удивился Андрей, даже на несколько шагов вернувшись. – И много написал?!..

Дима сконфузился вдруг и пожал плечами:

-Пока нет!

-Издают?! – поинтересовался Андрей.

Гладышев отрицательно покачал головой, грустно опустив её.

-Ну да, – догадался Андрей, – если бы издавали, тебя бы в ночлежке Разин не нашёл.

С этими словами он повернулся и вскоре скрылся в чреве чёрной «Чайки», выйдя в калитку покосившегося жердяного забора.

Через минуту Дима остался один в сгущающемся предутреннем тумане….

Ночь тянулась медленно. Часов у Димы не было. В промозглом воздухе стояла мёртвая, непривычная после столичного монотонного шума тишина.

Дима потерял счёт времени, ноги порядком закоченели, да и сам он весь до костей продрог, недоумевая, как же долго длится темнота, и когда снова приедет автобус.

Он уже отчаялся ждать и рассвета, и возвращения хозяина мешков, и даже, если бы ему не вручили пистолет, решил бы уже, что его здесь просто бросили, как вдруг в предутренней сумеречной мгле раздался нарастающий рокот знакомого звука венгерского дизеля.

«Икарус», не останавливаясь, полоснув по нему светом фар в предрассветном тумане, въехал в ограду дома, сломав серый от времени, покосившийся, почти упавший жердяной забор, и замер рядом с Гладышевым.

Он снова был полон поклажи.

Следом за «Икарусом» к разломанному автобусом жердяному забору подкатила чёрная «Чайка». Из неё вылез Андрей и подошёл не спеша к Диме.

-Никого не застрелил?! – с усмешкой поинтересовался он у Гладышева, протягивая руку за пистолетом.

-Да нет! – как всегда пожал плечами Дима, отдавая оружие.

-Ну, и молодец!

-А кто автобус разгружать будет?! – удивился Гладышев.

Грузчиков, уехавших в Москву, в автобусе теперь не было, да и места для них в «Икарусе» не нашлось бы: салон был под завязку забит всё теми же самыми мешками.

Андрей внимательно, изучающе посмотрел на автобус, а потом, сделав паузу, сказал, по-товарищески положив Диме на плечо свою мощную руку:

-Да никто!.. Мы его так оставим!

Только теперь Дима обратил внимание на то, что водитель «Икаруса» с канистрой ходит вокруг машины и поливает автобус бензином.

Тот парень, что приходил в ночлежку, уже делал то же самое с домом. Он открывал багажные ящики огромного автобуса и доставал оттуда одну за другой канистры, а потом направлялся с ними в дом, заполненный мешками.

-Ну, чего прохлаждаешься?! – вдруг поинтересовался у него Андрей. – Помогай давай!

Дима тоже принялся таскать канистры с бензином из багажного отделения огромного междугороднего лайнера, где ими было заполнено всё пространство, в дом. Одну за другой носили они двадцатилитровые ёмкости в избу и поливали из них бензином мешки с документами.

Пустые канистры бросали здесь же.

В доме стоял резкий, со сладковатым привкусом, запах бензина, и вскоре Дима, неся внутрь очередную ёмкость с огнеопасной жидкостью, стад входить в него с опаской, боясь, что пары горючего вот-вот полыхнут, и в одно мгновенье постройка превратится в огромную топку.

Когда всё было щедро полито бензином, и в багажном чреве «Икаруса» не осталось ни единой канистры, Андрей поинтересовался у Димы:

-Знаешь, что это за документы?!..

-Нет! – покачал головой Дима.

-Это деньги! – с какой-то непонятной иронией, растянув слова, ответил Андрей. Это миллионы советских рублей, заработанных группой «Ласковый Лай»!

-И что вы с ними хотите сделать? – поинтересовался Дима.

-Сжечь! – как-то просто, буднично ответил Андрей. – Карьера группы закончена, надо разбегаться. На меня круто наехали на самом верху! – он ткнул пальцем куда-то в небо над собой, а потом снова взял Диму за плечо, фамильярно опершись на его щуплое тело. – Сам Горбатый наехал. Потому-то, что мог, я пристроил, а что не могу – уничтожаю. Мною сам мистер Толстунин занимается. Он по части всяких там нарушений и чуждых в советском искусстве и культуре проявлений и элементов работает! О-о-о, если ты попал в лапы к Толстунину – дело серьёзное! Тут вплоть до высшей меры наказания может дойти. У меня жопа, извиняюсь, – барометр. А я ещё жить хочу. В депутаты, вот, собираюсь теперь податься. Это сейчас тема актуальная, не то, что шоу-бизнес! Скоро, глядишь, все шоумены в депутатах сидеть будут! Ну, а я, так сказать, на передовой линии: нос по ветру держу и чую, куда флюгер политического ветра поворачивает! Да-а-а…. Впрочем, откуда тебе знать, кто такой Толстунин?!

-Я знаю, – ответил Дима смущённо.

Андрей изрядно удивился, брови на его пухлом, упитанном, холёном лице человека, давно не знающего не то что нужды, но и просто элементарных ограничений в чём-либо из материального, взметнулись через весь лоб:

-Да брось!

-В самом деле! – подтвердил Дима.

-Откуда?! – ещё больше удивился Андрей.

-Ну, скажем, у меня была с ним душещипательная беседа по поводу моего романа.

-А, вон оно что!.. Ну, тогда дело серьёзное….

Андрей немного подумал и направился к «Чайке», с трудом достал из её багажника большую квадратную сумку, чем-то набитую так туго, что она приняла вид правильного параллелепипеда, вернулся с тяжёлой поклажей к дому и поставил её перед Димой.

-На, вот! – сказал он, отдышавшись. – Здесь у меня заначка!.. Нищим хотел раздать!.. Но теперь, думаю, что тебе нужнее будет!.. Издашь свой роман! Раз им заинтересовался сам господин Толстунин, – протянул Андрей многозначительно фамилию общего знакомого, – то, думаю, вещь стоящая! Во всяком случае, такое применение этим деньгам я сейчас нахожу более правильным….

Андрей ещё немного постоял, отдышался совсем и добавил:

-Только смотри: никому не говори, откуда у тебя деньги! Здесь миллионов десять будет….

Дима молча кивнул головой.

Всё произошло так неожиданно, что он не мог ни обрадоваться, ни испугаться странному приобретению. Это было похоже на сон.

Когда дом и автобус дружно и гулко запылали, унося в небо пепел чужого состояния так, что пришлось отойти на пару десятков метров от нестерпимого жара, Андрей сказал напоследок Диме:

-Досмотришь, чтобы всё прогорело! – и навсегда исчез из его жизни, укатив на шикарной чёрной «Чайке» в утренний густой и морозный туман.

Глава 04.

-Я согласен! – подтвердил Дима, видя, что Летарген собирается уходить и терпеть перепалку у того больше сил нет.

-Очень хорошо! – обрадовался ангел. – Тогда!..

Вдруг откуда ни возьмись рядом с Димой возникла дюжина ангелов в тёмных серых балахонах, похожих на средневековых монахов в ризах.

-Они будут охранять твоё астральное тело до тех пор, пока ты не вернёшься.

-А шанс не вернуться есть?! – поинтересовался Дима, чувствуя, как Летарген, взяв его за руку, словно пожимая её, тянет его прочь из тела, словно желе из упаковки.

Через мгновение он увидел себя со стороны.

-Шансов не вернуться – нет! – ответил, наконец, на его вопрос ангел. – Есть шанс вернуться, не выполнив миссию….

-Это плохо? – поинтересовался Дима.

-Да уж ничего хорошего! – покачал головой Летарген. – Во всяком случае, для тебя!..

-Почему?! – удивился Гладышев.

Но Летарген поставил перед его телом служебных духов в шеренгу по стойке смирно, сам стал напротив, рядом с «невидящим» себя Димой, который не мог обнаружить хоть что-то оставшееся от своего былого облика, затем обернулся к нему и объявил:

-С этого наноастра, – с этой минуты, по-вашему, – вы Дмитрий Гладышев впали в состояние летаргического сна.

-А это?! – Дима показал на самого себя, стоящего напротив и в удивлении моргающего, однако не увидел своей указующей руки.

-Это?! – Летарген повернулся туда, куда должен был, если бы был виден, показывать палец Дмитрия, словно зрел его. – Это ваше астральное тело. Теперь вы только в ментале. В смысле, ваше нижнее тело, теперь ментальное. Физическое и эфирное остались в проявленном мире. Астральное – вот, перед вами….

-Вы уверены, что с ними ничего не случится?! – снова осведомился Дима.

-С этим?! – Летарген показал на его астральное тело, в недоумении хлопающее глазами, как глупая кукла. – Скорее всего, нет! Хотя, бывали случаи, что силы были не рассчитаны и….

-И – что?! – негодующе сжал кулаки Дима.

Ему показалось, что его надули.

-Ну, и…. В общем, происходил захват!.. Но то были выдающиеся тела с большой энергетикой. В вашем случае, я уверен, такого не произойдёт.

-А что становилось с хозяевами тел, которые были захвачены? – поинтересовался Дима.

-По-разному! – пожал плечами Летарген. – Одним после упорной борьбы тела были возращены в том или ином виде. Другим….

-Другим что?! – не унимался Дима.

-Не хотите ли узнать цель вашей миссии и перейти к путешествию?! – уводя разговор в благоприятную для себя сторону, поинтересовался Летарген.

-Сначала ответьте, что было с теми, кому не удалось вернуть тела?! – Дима был настойчив.

Но Летарген теперь и не скрывал особо ничего, поскольку добровольное согласие было получено:

-Да ничего особенного! Перешли на другой уровень бытия!..

-Это как это?!

-Ну, обрели новое воплощение в ином теле!.. Кто захотел! Поверьте: воплощаться в человеческую плоть снова при возможности избежать этого в силу своей заслуги желающих оказалось не так много. Как сказал один ваш философ: лучшая участь во всех мирах – не быть рождённым!.. Правда, откуда он это узнал?!….

-Если такое случится со мной, то, что мне «светит»? – Дима осаждал Летаргена вопросами.

-Вам будет оказана милость Божья! – ответил тот сердито.

-Каким образом?!..

-На ваш выбор! Хотите новое воплощение? Вам оно будет предоставлено!

-В то же время?! В том же месте?! Тем же человеком?!

-К сожалению, нет.

Летарген повернулся и зашагал к зелёной двери в белоснежной стене, сливавшейся с таки же белоснежными потолком и полом, которые, впрочем, и сами были едва различимы и неосязаемы.

Дима помчался ему вдогонку.

Его астральное тело быстро, быстрее даже, чем он бежал, удалялось теперь прочь, в белоснежное безмолвие, так и продолжая стоять на месте и глупо хлопать глазами в окружении ангельских монахов-приставов в балахонах.

Дима не сделал и нескольких широких и лёгких прыжков следом за Летаргеном, как оно и вовсе исчезло в белой пелене несуществующего горизонта.

-Итак, – шутливо обратился к нему ангел, – всё, что вы хотели знать, но боялись спросить!..

По всему было видно, что он доволен. Или Диме так только показалось: ведь ангелам запрещено проявлять чувства и эмоции.

-Не хотите поинтересоваться, какова ваша миссия, и что дальше нам предстоит?! – осведомился он у нагнавшего его Гладышева.

-Да, пожалуй, – согласился тот.

-Тогда слушайте! – кивнул головой ангел. – Я думаю, что расскажу вам всё как раз до того, как дойдём до этой двери.

Дима глянул вперёд, но зелёная дверь, как ни казалась близка, не приблизилась ни на йоту.

-Что вы хотите, Дмитрий?.. Астрал! – с пониманием, заметив его недоумение и будто прочитав его мысли, ответил Летарген.

Дима чувствовал себя не в своей тарелке.

-Ну, а как вы хотели, потеряв три тела из семи? – поинтересовался Летарген, словно Дима рассказал ему об этом. – Итак, слушайте….

Вдруг зелёная дверь оказалась прямо перед носом.

-Вы же сказали, что успеете рассказать, пока мы дойдём до двери! – возмутился Гладышев.

-А я уже всё рассказал! – усмехнулся ангел.

-Это шутка?! – удивился Дима.

-Вовсе нет, – покачал головой Летарген. – Просто скорость передачи информации такая, что вы всю её пропустили мимо ушей….

Дима стоял ошеломлённый.

-Это с непривычки! – похлопал его по невидимому плечу ангел. – Но в дальнейшем дело с усвоением информации будет обстоять всё лучше.

-Но что же мне делать?! – поинтересовался растерянно Дима, чувствуя, будто его облапошили.

-Да ничего страшного! – успокоил его Летарген. – Информация уже «залита» в ваше ментальное тело! Как только выйдем из астрала на более высокий уровень, вам всё сразу станет ясно!

-А когда выйдем? – поинтересовался Дима, понимая, что ему ничего другого не остаётся, как только верить этому наглому ангелу, так умело его обведшему вокруг пальца.

-А вот сейчас! – сказал тот и открыл зелёную дверь.

«Внимание! Выход из астрала!» – раздалось где-то вокруг словно из динамиков.

Дима ничего не успел спросить, как провалился следом за Летаргеном в зелёную дверь.

-Ну, вот, надо же! Небылицы какие! – с возмущением подумал он. – Хорошо, что я сплю, а то с ума можно было бы сойти!

-Не самый страшный ваш сон, правда?! – поинтересовался Летарген.

Они летели по какой-то переливающейся разноцветными искрами неосязаемой трубе, быстро проносящейся то ли вверх, то ли вниз, – определить было невозможно, поскольку тяжесть отсутствовала. Да и зачем было что-то определять, когда ты находишься во сне и ни за что не отвечаешь?

-А что это такое вокруг? – поинтересовался Дима у Летаргена.

-Влагалище! – ответил тот серьёзно, но Диме показалось, что он шутит.

-Это какие-то неправильные пчёлы, и они делают неправильный мёд?! – спросил зачем-то Дима.

Что он имел в виду и зачем это сказал, ему было не понятно.

-Да, – согласился его спутник.

Они падали ещё некоторое время, пока Диме это не надоело.

Как только он решил, что устал падать, всё сразу прекратилось.

-Видишь ли, есть подозрения, что мироздание – это большой человеческое тело. Никто точно не знает, где мы живём…. Разумеется, кроме Всевышнего, но до него нам далеко.

-Неужели?! – удивился Дима.

-Да, – подтвердил Летарген. – Ну, что? Тебе уже стало лучше?! – поинтересовался он.

-В каком смысле? – не понял Дима.

-В смысле информации! – ответил ангел.

-А как это узнать?!

-Загляни внутрь себя, – посоветовал Летарген.

Теперь Дима, наконец, обратил внимание, что он вновь себя видит и даже может потрогать.

-Мы уже в ментале?! – словно подтверждая свою догадку, осведомился он.

Летарген весело покачал головой.

-Но как сделать это?! – удивился Дима.

-Сделать что? – не понял ангел.

-Заглянуть в себя?!

-Вот так! – ангел нагнулся и засунул голову внутрь себя, потом показался снова. – Мы же не в материи. Всё вокруг только идеи и мысли! Привыкай! – подбодрил он.

Дима, немного переживая, повторил фокус, показанный Летаргеном, и увидел как, ангел рассказывает ему в каком-то прошлом:

-Это куб Михаила!..

Они весели в какой-то бесцветной пустоте, и Дима решил, что так не годится: хорошо бы быть при этом где-нибудь на песочке, чтобы сверху светило солнышко и….

Тут же оказавшись на песчаном пляже на берегу чудесного лазурного океана, Дима с удовольствием растянулся на горячем песке.

Извилистая линия берега до самого горизонта была украшена пальмами, группами по несколько деревьев, словно семьями, росшими поодаль друг от друга.

Позади виднелись невысокие холмы гор, зелёными, кучерявыми шатрами раскинувшиеся от пляжа в сторону синеющих на горизонте скалистых отрогов.

Картина показалась Диме приятной. Вот только не хватало людей и какого-нибудь веселья.

И народ сразу появился. Дима решил, пусть его будет не очень много, и количество отдыхающих уменьшилось. Он отодвинул их подальше от себя, чтобы ему не мешали.

На минуту Диме показалось, что мимо, по мелководной бухте, на дне которой видна каждая песчинка, плескаясь в лазоревой воде, куда-то налево проплыла Вероника.

Он присмотрелся. Девушка плыла и хохотала, но её лица разглядеть было невозможно, как он ни старался.

Гладышев попытался представить Веронику лежащей рядом с собой на песке, но это не удалось. Какая-то красивая, соблазнительная девушка возникла вместо неё. Она была в одном купальнике, который тут же сбросила, раздвинув ноги, стала наползать на Диму словно краб, целясь проглотить его член своей красой. Но Дима стёр её: Вероника не получалась, а другой он не хотел.

-Это ментал! – сказал сочувственно ангел. – Любовь находится в астрале! Но там всё настолько неустойчиво…. Во всяком случае, вот так вот рисовать пейзажи у тебя не получится! – обвёл он рукой вокруг. – Здесь можно находиться долго, но не всегда! – предупредил его Летарген.

-Сколько? – поинтересовался Дима.

-Ну, пока жива физическая оболочка….

Пляж стал вдруг не таким привлекательным и уютным, потому что Дима понял, что это только плод его фантазии.

-Итак?.. Ты посмотрел информацию?..

Дима спохватился и обратил взор внутрь себя, оставив всё-таки нарисованный своим воображением пляж в качестве приятного фона.

Теперь они сидели на песке напротив той лазоревой бухты, по мелководью которой проплыла мимо девушка, похожая на Веронику, и ангел учил его.

-Это куб Михаила! – начал тот свой рассказ сначала. – Наше основное транспортное средство. Управляется очень просто: силой мысли. Правда, – пока не освоишься, – лучше ездить осторожно: может запросто выбросить туда, где Макар телят не пас, – куда и не ожидал даже, а только подумал. В принципе, куб Михаила ничем не сложнее велосипеда, но учиться ездить на нём так же тяжело, как и на двухколёсном друге, если ты этого никогда не делал. Зато потом, однажды освоив технику, уже никогда её не потеряешь!..

Тебе надо понять, что, в сущности, всё множество событий, которое было есть и будет во всех вариациях и всём множестве, уже присутствует в мироздании в виде своего рода образований. Ну, чтобы тебе было проще представить: это как некие предметы, замороженные в застывшем кубике льда, понимаешь?!

Он с надеждой посмотрел на Диму, но увидел, что до того туго доходит преподаваемый материал.

-Да, – согласился Летарген, – не просто усвоить то, что никогда не знал! Это как дети, когда в первый класс приходят после детского садика: попробуй их сразу слова учить писать!.. Нет, ну, некоторые, конечно, уже знают! Но ты, я вижу, относишься к основной массе: ничего выдающегося! Даже не понимаю, честно сказать, зачем меня к тебе послали!.. Но распоряжения начальства у нас обсуждать не принято! Послали – значит, так надо! Свободы воли у ангелов нет!.. Во всяком случае, у меня – точно!

В руке у Летаргена образовался странный объект, похожий на куб, но одновременно выглядящий, как некая восьмилучевая звезда. Дима силился, но не мог рассмотреть его получше: тот весь сиял и переливался.

-В принципе, – продолжал Летарген, держа звездообразный куб на вытянутой руке, подальше от себя, словно он слепил или жёг его, – ничего особенного в этом кубе Михаила нет! Особенно, если учесть, что из подобных образований состоит вся фрактальная решётка мироздания. Единственное, что его отличает, – он находится вне этой решётки, а потому может сочетаться с любым из фракталов любого масштаба: от самого маленького, вроде нанолептона какого-нибудь, до самого гигантского, вроде образования, известного в вашем мире, как «чёрная дыра» ….

Он обратил внимание, что Дима смотрит на него с некоторым удивлением и заметил:

  • Не в моём задании просвещать тебя по поводу устройства мироздания: это глупо, впрочем, как и вся ваша наука, да и все эти человеческие представления о мироустройстве! К тому же, это и не понадобится тебе вовсе, – я же тебя готовлю не для привнесения в свет революционных открытий, которые, впрочем, тоже окажутся очередным бредом, поскольку вы блуждаете во тьме, и только с позволения Всевышнего, я так думаю, после Страшного Суда, тем из вас, кто будет принят в Царствие Божие, Истина откроется сама собой. Но тогда и необходимость учиться отпадёт, поскольку Истине научиться невозможно: она изначальна и непостижима иначе как целиком и полностью сразу либо вовсе навеки от вас скрыта, и тогда блуждающие во тьме предоставлены самим себе и дремучим измышлениям себе подобных, вроде общей теории относительности или ещё аналогичного этому измышлению бреда…. Впрочем, не будем отвлекаться. Моя задача – просветить тебя в рамках моего послания, чтобы ты мог оседлать куб Михаила и добраться на нём до Рай-города. Как только это у тебя будет получаться, мы расстанемся с тобой и встретимся ещё лишь только один единственный раз, когда ты вернёшься: за всю историю в моей практике не припомню такого случая, чтобы человек впадал в летаргический сон дважды! Это и без того весьма исключительная мера воздействия на ход событий…. В общем, ты вернёшься, я заберу у тебя транспорт, провожу тебя до твоего астрального тела, на том мы с тобой и распрощаемся навсегда, даже на Страшном Суде вряд ли увидимся! Впрочем, думаю, тебе там будет и не до того!..

-А с физическим телом что?! – снова спросил его Дима.

-Это не моя забота! – напомнил ему Летарген. – У меня маленькая и ограниченная миссия…. Слушай, никогда таких любопытных не встречал, как ты!.. Полагайся на милость Божию, и по возвращению твоё тело будет тебя ждать в целости и сохранности! Надо только верить!..

Он спохватился:

-Но вопросы привития веры не входят в рамки моих обязанностей. Я и без того много потратил на тебя впустую. Знаешь, сколько работаю, не припомню такого «почемучку», как ты! Обычно я имею дело со взрослыми особями, и к этому времени они уже утрачивают детскую привычку спрашивать, спрашивать и спрашивать!.. Но ты!.. Недаром меня предупреждали, когда я отправлялся к тебе на задание, чтобы я был сдержан…. Итак, я тебе расскажу самое необходимое, научу тебя перемещаться в мироздании на кубе Михаила, в общем, сделаю то, что просто обязан рассказать, научить и сделать, и мы с тобой на том расстанемся. Ясно?!.. Поэтому попрошу тебя больше вопросов не задавать, хорошо?!..

-Хорошо! – согласился Дима.

Глава 05.

Через пару часов от «Икаруса» и избы осталось лишь пепелище с искорёженным, словно сплетённым из прутьев, остовом машины и кирпичной печкой на месте избы – рядом.

Когда жар спал, Дима подошёл и посмотрел, убедившись, что все мешки с несметными миллионами, быть может, даже миллиардами группы «Ласковый Лай» сгорели.

«Впрочем, – ухмыльнулся он про себя при этом, – как-то всё уж очень театрально получилось! Ну, а не сгорели бы они до конца, мне что делать-то?! В общем, одним словом, шоумен – он шоумен и есть!..»

Пройдя по пустынной деревне, Дима наугад стал выгребать на большую дорогу по следам автобуса и «Чайки», оставленным на давно никем не езженом просёлке.

Спустя полчаса он оказался на какой-то трассе. Невдалеке стояла табличка-указатель «Москва – 120 км».

На его счастье, едва он протянул руку, первая же шедшая в Москву фура притормозила и подобрала его.

Водитель, бородатый добродушный мужик, лет тридцати пяти – сорока, предупредил Диму сразу:

-Я с тебя ничего не возьму! Только пой всю дорогу! Пой громко, как только можешь громко, чтобы я не заснул. Уже сутки баранку кручу, без напарника: тот заболел прямо перед рейсом. Мне к обеду в Москве надо быть: контракт! А всё!.. Не могу! Чувствую: вот-вот усну! Так что ты мне очень кстати подвернулся! Следи, чтобы я не уснул, а то нам обоим кирдык! Понял?!

-Хорошо! – согласился Дима и, перекрикивая рёв двигателя, спросил. – А что петь-то?!

-Да что хочешь, лишь бы громко! – ответил водила и снова предупредил. – И смотри в оба глаза, чтобы я не уснул! Чуть что – хватай меня прямо за руку и тормоши что есть мочи! Понял?!

-Понял, понял! – обрадовано согласился Дима и во всю глотку заорал песню группы «Ласковый Лай», которую давеча напел ему Андрей-продюсер.

-Что в сумке-то? – поинтересовался водила, кивнув на стоящую на коленях Гладышева тяжёлую поклажу.

-Десять миллионов рублей, – ответил Дима.

-Шутник! – рассмеялся водитель. – На такие деньги можно целую колонну вот таких вот фур купить, как моя!.. Десять миллионов рублей!.. Бросай-ка свою сумку на спальник, чтобы она тебе на колени не давила, не мешалась!..

Так и ехали они всю дорогу до Москвы: Гладышев что есть мочи орал «Белые козы», а водила то и дело клевал носом, отчего Дима каждый раз хватал его за рукав и изо всех сил тормошил, запевая при этом ещё громче.

В Москве, на какой-то промбазе, едва машина встала к пандусу, водила тут же полез на спальник, скинул с него Диме тяжеленный саквояж и, сказав ему напоследок:

-Всё! Дальше сам двигай! – тут же вырубился.

Вылезая из высокой кабины, Дима услышал, как водитель во сне впечатлёно повторяет: «Десять миллионов рублей!.. Надо же!.. Десять миллионов!..»

Долго блуждал Дима по московским улицам, пока случайно не вышел через какой-то пустырь к железной дороге, а, бредя вдоль полотна, добрался и до платформы, на которой сел на электричку.

В вагонах происходило нечто невиданное им ни разу до того: народ толпами удирал от кондукторов, перебегая по платформе станции на каждой остановке из вагона, откуда шёл контролёр, в вагоны, где он уже был.

Быстро смекнув, что к чему, Дима присоединился к весёлой, ржущей и гогочущей на ходу, – поскольку кроме способа бесплатно добраться до столицы, это было ещё и несказанное удовольствие, – толпе, и тоже стал бегать вместе со всеми, рискуя потерять свой бесценный саквояж в давке во входных дверях, которые машинист, – тот тоже участвовал в этой игре, – видя, да и не в первый раз, наверное, что творится на остановках, закрывал аккурат так, чтобы треть, четверть или хотя бы осьмушка «зайцев» остались за бортом, на пустынной платформе, – он же всё-таки не Дед Мазай, и для него это тоже своего рода забава, как охота! – и остаться с одной рукояткой в руках, или вовсе раздавить его, порадовав подмосковную публику, да и москвичей, разлетающимися по ветру от уносящейся вдаль электрички тысячами разноцветных фантиков сторублёвок.

Однако всё обошлось, и вскоре, завидев шпиль Останкинской башни, Дима вместе с очередной порцией отсечённых дверями, немногочисленных уже, «зайцев» остался на платформе. Перейдя пути, он спустился с железнодорожной насыпи и пошёл на этот «маяк» сквозь дебри московских улиц, памятуя, что оттуда до «Космоса» добраться совсем уже просто.

Ему теперь не терпелось увидеть Веронику и открыть перед ней чемодан со своим несметным богатством, чтобы она поняла, наконец, что он тоже чего-то стоит, что написанные им романы оценили, пусть и, не прочитав, но всё же! И оценил их человек, который знает, наверняка, толк в искусстве!..

Он не мог сказать, сколько времени добирался до гостиницы, но, оказавшись у её ограды, рядом с будкой охранников, в которой сидели и оживлённо болтали между собой суровые дядьки, проверявшие, – зачем те сюда едут, – машины и только потом открывавшие им шлагбаум и запускавшие их внутрь, на территорию отеля, лишь здесь в первый раз позволил себе отдышаться и, поставив на стылый асфальт саквояж, с интересом смотрел, как мимо него проплывает длинный лимузин с тонированными стёклами, ещё издалека завидев который, охранники, даже не выходя из будки, загодя подняли балку шлагбаума и даже козырнули кому-то, скрывавшемуся в его полированном брюхе.

Дима равнодушно проводил роскошную машину взглядом и пошёл за ней следом к высящейся метрах в двухстах впереди гостинице. Он обошёл левое крыло огромного здания и направился вдоль него к нижнему входу, что был под пандусом, когда вдруг его окрикнул женский голос:

-А что это у нас здесь за такой интересный молодой человек с большой сумкой?!..

Вокруг не было никого. Только швейцар по ту сторону четырёхлопастной вращающейся двери, и потому Гладышев понял, что возглас обращён именно к нему.

Дима обернулся к чёрному, длинному, роскошному лимузину, который одиноко стоял у подъезда «Космоса».

Из его задней двери, открытой в сторону холла гостиницы, наполовину высунувшись на улицу, выглядывала пышная, сочная, красивая и импозантная, шикарно одетая женщина. Она сидела в салоне, поставив свои ухоженные ноги в дорогих лёгких, открытых туфельках на промёрзший от сырой промозглой погоды асфальт, словно прибыла в зимнюю Москву с какого-то далёкого, беззаботного, заморского тропического курорта.

Женщина с каким-то чисто женским любопытством, как может смотреть на заинтересовавшего её представителя противоположного пола только взрослая, многоопытная дама, глядела на него, проявляя во взгляде неподдельный интерес. Когда на женщину так смотрит мужчина, то про него говорят, что он взглядом раздевает. Про женщин так не говорят: редкие из них позволяют себе такое.

Гладышеву стало не по себе. Ему показалось, что дама из лимузина просто пожирает его глазами, причём, делает это не в переносном смысле, а именно буквально. Он ощутил на себе почти физическое прикосновение её зубов, откусывающих его плоть. От этого ощущения по его телу пробежала холодная зыбкая дрожь из мурашек.

Не было в нём ничего такого, чтобы могло так сильно заинтересовать эту шикарную даму, сидящую в дорогом лимузине. Но она почему-то с неподдельным интересом смотрела на него.

Между ними произошёл какой-то безмолвный диалог, какой иногда случается между людьми на телепатическом уровне, и они, в общем-то, словно поняли друг друга.

Гладышев, до того уверенно направлявшийся в гостиницу, тут же повернул к лимузину.

Женщина всё так же молча сидела и ждала, когда он подойдёт. Она смотрела на него как удав на кролика, и он, неведомо почему, подчинялся этому взгляду, следуя прямо ей в когти.

Сердце Димы бешено колотилось от какого-то непонятного волнения, словно предвещая волшебное приключение. И, хотя ум его был спокоен и даже пуст, свободен ото всяких мыслей, оно радостно трепетало от неясного предвкушения чего-то странного и необычного.

Дама всё так же, молча, с лёгкой улыбкой победительницы на красивом, холёном лице, подняла свои пухлые ножки в дорогих летних туфельках с мёрзлого асфальта и поставила их обратно в салон лимузина, как бы приглашая туда молодого человека.

Гладышев слегка нагнулся и вошёл внутрь дорого убранного, отделанного серебром и золотом салона автомобиля.

В просторном как гостиная, с диванами белой кожи по всем сторонам, длинном пассажирском салоне горел желтоватый, тёплый, приятный для глаз, свет встроенных в стенки, в потолок и даже в пол лимузина светильников. На полу салона лежала шкура белого медведя.

Неизвестно откуда вынырнувший швейцар тут же аккуратно затворил дверцу салона следом за Димой, и, хотя он понял, что попал в какую-то историю, теперь нисколько этому не сопротивлялся: мало ли было историй, в которые он то и дело попадал?!.. Вся его жизнь была сплошным попаданием в какие-то истории. И эта обещала быть не самой плохой.

-Располагайся! – наконец произнесла женщина.

Машина тронулась с места.

Всё было так, словно бы его здесь только и ждали, хотя Дима и сам не знал ещё несколькими часами ранее, что в этот час окажется у входа в гостиницу «Космос». А она, эта шикарная женщина в дорогом лимузине, словно бы знала об этом и нарочито поджидала его как охотник в засаде дичь в своём шикарном авто у входа в не менее шикарную гостиницу.

-Давай поставим сумку в багажник! – предложила женщина и тут же, не дожидаясь ответа Гладышева, нажала кнопку рядом с диваном.

Тонированное окно, отделяющее водителя от длинного пассажирского салона, опустилось, и женщина приказным тоном произнесла притормозившему и повернувшемуся к ней с вниманием водителю:

-Поставь сумку в багажник!..

Такой квартиры Гладышев не видел никогда прежде. Нет, он понимал, что существуют дворцы с огромными залами и высокими потолками, но это всегда было где-то далеко, не в его реальности, в другой жизни. И вдруг он сам оказался в таком помещении, представление о котором не укладывалось у него в голове, и от того в мозгу у него появилась и теперь всё более усиливалась странная эйфория, сопровождавшая его, впрочем с того момента, когда Андрей вручил ему чемоданчик. Всё происходило как в счастливом сне, в котором сбываются все мечты и желания, и нет не только преград, но и полно всяких приятных и неожиданных сюрпризов, которые был бы не против хоть раз получить в жизни каждый.

Квартира уходила за пределы его воображения. Нет, потолки здесь были, конечно же, не высоты залов старинных замков. Но в остальном…. Она не имела очертаний, не имела комнат, не имела стен. Это был один сплошной огромный белоснежный, сверкающий серебром зал, целое футбольное поле высоко над Москвой, разделённое вместо глухих несущих конструкций лёгкими перегородками на зоны. В определённых местах, видимо вместо них, виднелись массивные круглые колонны, укрепляющие его конструкцию и восполняющие несущие свойства отсутствующих перегородок.

Здесь мог бы разместиться целый батальон, нет, наверное, даже полк, займи он это помещение под казарму. И вся эта квартира на каком-то небесном по высоте этаже московской высотки принадлежала ей одной, этой шикарной даме….

Честно говоря, утро началось так, что Дима уже ничему не удивлялся.

Сначала ему вручили в подарок сумку с десятью миллионами рублей. Теперь вот эта шикарная женщина на лимузине привезла его в свою просторную, роскошную, богато и с изяществом обставленную квартиру, в огромном, но невесомом, пространстве которой не было ничего лишнего, отягчающего, приземляющего и даже останавливающего взгляд, который мог пронзить её от края до края как пуля….

-Нравится?! – спросила женщина, точно кошка подкравшись к нему сзади и теперь провожая его чуть ли не в обнимку по своим бескрайним апартаментам.

Что-либо отвечать было банально и глупо, – конечно же, ему здесь нравилось, – поэтому он просто молчал.

Они ходили по квартире довольно долго. Ещё бы! Попробуйте заселиться на целом футбольном поле и водить затем по нему, показывая все его уголки, гостей!.. Так, что Дима даже устал.

В одной из зон квартиры, где-то в центре, у глухой белой короткой стены, сделанной углом, вдали от панорамных окон, которыми помещение заканчивалось со всех четырёх сторон, терявшихся по далёкому периметру пентхауса, располагалось нечто огромное, белое, круглое. Это было похоже на гигантский пуфик или огромную, неправдоподобных размеров, таблетку. Круглый диван диаметром метров в пять, по всей окружности прикрытый полупрозрачным, расшитым золотой нитью и отделанным драгоценными, искромётными стразами «Сваровски», полупрозрачным газовым, похожим на сверкающее облако балдахином, свисающим с потолка, так и манил к себе неискушённый роскошью взгляд. В одном месте, где занавес был раздвинут, взору открывалось, как нескромная женская нагота, огромное ложе фантастической постели со множеством красных и белых подушек и подушечек и несколькими белоснежными, ослепительно сверкающими атласом одеялами.

Женщина приблизилась к Диме сзади очень близко, так, что теперь он почувствовал огнедышащий жар её тела, и произнесла приятно и тихо, но в то же время властно и так неуловимо возбуждающе:

  • Хороший сексодром!.. Здесь тебе здесь скучать не придётся….

Он обернулся к ней, впервые увидев, что под газовым халатом её нет ничего. Она привлекла его к себе властным жестом, распоряжаясь его телом как мама:

-Ну?!.. Что?!..

Дурацкий угловатый саквояж, который Дима всё время держал в руках, ни на секунду не выпуская, пока они бродили по квартире, теперь явно мешал ей приблизиться к нему окончательно, на интимное расстояние.

-Брось свой сундук! – с лёгким возмущением требовательно произнесла она. – Что у тебя там?!..

-Десять миллионов рублей!..

Дима не успел до конца ответить, выпуская из руки ручку сумки и слыша, как саквояж грузно и глухо падает на пол, застеленный мягким, белоснежным ковровым покрытием: хозяйка квартиры, а теперь, кажется, и его судьбы, властно привлекла к себе его голову и жарко и сладко поцеловала его губы в засос так, что юнец едва не потерял сознание от несказанного удовольствия, о котором и мечтать не мог.

Он целовался с Вероникой. Но это был совершенно иной поцелуй! Только теперь он понял, что тогда это был даже не поцелуй, а одолжение с её стороны, которое от настоящего женского страстного поцелуя, вот того, что он испытывал сейчас, отличалось до неприличия, до вульгарности, до пошлости, – разительно!..

«Вот она какая, настоящая женщина! – восхищался про себя Дима, исполняясь неги. – Вот он какой, настоящий женский поцелуй!..»

Ему казалось, что сейчас он потеряет сознание от неимоверной сладости происходящего, но вместе с тем чувствовал, как растёт его мужское желание, становится могучим и неодолимым….

Она прервала свой долгий и страстный поцелуй и, на секунду отстранившись и осмотрев его, как осматривают при покупке коня, толкнула его от себя кистью руки в грудь, отчего Дима повалился навзничь, упав на огромную, круглую белоснежную таблетку роскошного дивана, и слегка утонул в ней.

Скинув свой газовый халатик и окончательно ослепив его сознание своей плотью, как львица ринулась она на него в атаку, и он принял этот бой, своим железным копьём пронзив нападающего зверя. Она застонала, заплясала на нём, изнемогая от удовольствия, и Дима не в силах был больше сдержаться….

Это отрезвило её. Она поняла, что юнец иссяк, но вместо того, чтобы разочарованно упасть рядом и отвернуться, как это наверняка бы сделала на её месте Вероника, она повернулась к нему своим шикарным задом, пышущим жаром и пахнущим спермой и принялась работать с его увядшим воином, рукой привлекая Диму за затылок к своему огнедышащему лону. Тот подчинился и инстинктивно лизнул её рдеющую вульву, нависшую над ним совсем рядом. Женщина застонала слегка и нажала сильнее ладонью на его затылок. Дима понял, что надо делать и стал подчиняться её молчаливым приказам, исполняя их до тех пор, пока он не зашлась душераздирающим криком.

Только теперь он понял, зачем ей нужна была такая просторная квартира без стен: в маленькой от такого крика он бы оглох.

Однако, пока всё это происходило, его жеребец, под умелым её языком и руками вновь встал на дыбы, готовый вонзиться куда угодно, и Дима перешёл теперь в атаку, опрокинув воительницу навзничь. Она подчинилась его напору и приняла позу высшей женской покорности, предоставив в его распоряжение свою роскошную попу….

Уже стемнело, а затем и рассвело, а они всё предавались любовным утехам. И Дима, благодаря умению своей партнёрши, ни разу не почувствовал немоготу и слабость. Он был так увлечён непрекращающимся день и ночь совокуплением с роскошной и богатой незнакомкой, что даже не обратил на эту «мелочь» внимания.

Лишь ближе к обеду следующего дня пара успокоилась и тут же предалась крепкому сну, продлившемуся до позднего вечера.

Глава 06.

-Хорошо?! Тогда слушай меня внимательно! – предупредил Летарген. – Куб Михаила – универсальный транспорт мироздания, поскольку его свойства вытекают из его сущности. А сущность куба Михаила заключается в том, что он образ и подобие любого из столпов мироздания, от самого малого до самого великого, коими являются фракталы из подобных ему кубов. И поскольку он есть подобие любого из фрагментов мироздания, то идеально выполняет роль связующего между любыми его частями, которые при использовании их в качестве пунктов отправки и назначения называются портами, то есть, роль чего?!.. Транс … порта.

-Вы это уже, кажется, говорили, – напомнил ему Дима.

-Повторенье – мать учения! – невозмутимо парировал его возражение Летарген. – Главное, чтобы ты не слетел с него во время перемещения в Рай-город, как неумелый ездок со сверхмощного мотоцикла на горной трассе: костей не соберёшь! Конечно, это образное выражение, но подбирать твои останки где-нибудь в адских низинных мирах и склеивать их в единое целое после этого точно придётся! И уж по шапке мне за твою неумелую езду точно прилетит, потому что это моя прямая обязанность – научить согласившегося на миссию мастерски владеть этим транспортом.

Итак, куб Михаила, он же кристалл животворящий Христа, тот транспорт, который будет тебе временно вручен после обучения. Его образ есть двойной тетраэдр, но это лишь образ и ничего больше. Куб Михаила непосредственно встраивается в твоё ментальное тело. Кстати, в проявленном мире этим транспортом также пользовались некоторые просветлённые личности. К примеру, пророк Илия, о котором известно из Писания, что тот вознёсся на Небеса на огненной колеснице, в том путешествии использовал именно куб Михаила. Просто тот так блистает при своей работе в проявленном мире, что его всполохи запросто можно принять за огонь или молнии любому несведущему простофиле. А поскольку во времена написания текста иной вид транспорта в природе человека отсутствовал, то естественно, что была упомянута колесница. Если бы такое произошло в вашу эпоху, то было бы написано, что он воспользовался неким летательным аппаратом, самолётом или ракетой, хотя по своему виду и характеру полёта для куба Михаила больше подходит интерпретация с летающей тарелкой. В принципе, те случаи, когда люди становились свидетелями НЛО, это и есть не что иное, как несанкционированное вторжение в ваш сектор мироздания, именуемый миром, именно подобных кубу Михаила транспортных средств, созданных несознательными духовными сущностями контрабандным способом, которые, впрочем, потому и не могут обладать всею полнотой возможностей куба Михаила, а призваны только перемещать хулиганствующие элементы в пределах нижних и срединных миров.

Но отвлекаться на эти жалкие подобия – не моя обязанность. Я лишь вскользь упомянул о них по той простой причине, что по пути в Рай-город они тебе будут встречаться неоднократно, пока транспорт не покинет срединные миры.

Что же касается куба Михаила, то с помощью этого транспорта можно путешествовать не только в пространстве и во времени, но и проникать в иные измерения. Он есть абсолютный транспорт, в то время как все иные поделки – лишь его жалкие копии, не имеющие благодати Создателя.

Кстати, о Создателе. На некоторых иконах образ Господа изображён на фоне этого транспорта, что свидетельствует о его исключительной значимости. Куб Михаила существует в единственном экземпляре, поэтому можно представить, какова его важность. Многие мечтают завладеть им, хотя это по природе их невозможно, поскольку они просто не смогут им воспользоваться. Всё зависит от духовности обретшего этот куб. Куб Михаила – симбиоз знаний и веры. Воспользоваться им может только чистая и верующая душа. Да и то не каждая способна сразу совладать с его могуществом. Многих, в том числе и тебя, мне приходится учить лично.

Изначально фрактальная копия куба Михаила есть в каждом человеке. Твоя задача сейчас обратить взор внутрь своего тела и найти в нём подобие куба.

-А как оно выглядит, это подобие?! – поинтересовался Дима.

-Вот! – Летарген провёл рукой в пространстве перед ним, и на этом месте тут же возникла объёмная фигура в виде серебристо-золотистого сверкающего двойного тетраэдра, которая висела и медленно вращалась вокруг вертикальной оси. Одна из составляющих его фигур была золотой, другая серебряной.

Перед ментальным взором Димы в пространстве словно фильм разворачивалось действо: двойной тетраэдр постепенно обволакивался, точно гусеница коконом, каким-то прозрачным веществом, вершины всех восьми его лучей при этом соединялись голубовато-бирюзовыми прямыми линиями, и он вскоре превратился в прозрачный лазоревый куб, внутри которого всё так же серебром и золотом поблескивала первоначальная фигура. Затем вокруг него возникла прозрачная лазурно-голубая сфера, проблескивающая изредка то золотыми, то серебряными всполохами, поверхность которой касалась всех вершин куба. С момента её появления в сфере тут же возникло какое-то клубление, будто образовывались в ускоренном темпе из белоснежных облаков сначала свинцовые серые тучи, а потом и грозовые облака. Постепенно они собирались в переливчатый оранжево-золотистый диск, который всё увеличивался, проткнув сначала оболочку сферы, а потом разросся вокруг так, что достиг в поперечнике её диаметров десяти….

-Это я тебе показал, чтобы не тратить ресурс на объяснения, что ты должен будешь сделать, увидев в себе звёздный тетраэдр! – пояснил происходящее Летарген.

-А он у меня точно есть?! – усомнился Дима.

-Есть, конечно, ты же создан по образу и подобию Его, а значит, в тебе есть такой же фрактал. Всё мироздание состоит из таких фракталов. А все большие фракталы из таких же меньших. Но это видно только на духовном уровне, где, впрочем, мы сейчас с тобой и находимся.

-А у меня получится?!..

-Что?! – не понял Летарген.

-Вырастить такую «летающую тарелку» ….

-Получится! – утвердительно покачал головой ангел. – У всех получалось. Даже не у таких талантливых, как ты!

-Почему ты решил, что я талантливый? – удивился Дима.

-Ну, ты же смог создать всё это! – обвёл Летарген рукой пейзаж вокруг. – Поверь мне, я впервые, наверное, за всю историю моей деятельности вижу такого талантливого ученика в своих рядах.

-Ну, а как же пророк Илия?!

-А причём здесь пророк Илия?! – удивился Летарген.

-Но ты же его тоже обучал?

-Нет! Он был настолько гениален, что до всего дошёл сам, вырастил в себе куб Михаила и освоил технику полёта на нём самостоятельно! … Ну, или по прямому наущению Господа Вседержителя, – точно сказать не могу. Случай уникальный! Даже в Писании это единственный раз, когда подобное случилось. И, хочу обратить внимание, между прочим, что я занимаюсь только теми, кто находится в летаргическом сне. Это, во-первых. А во-вторых, мы с тобой учимся стартовать с более простого плана – ментального. А пророк Илия был настолько просвещён, что смог вознестись на небеса прямо с плана физического. Это совсем другие пироги, мой друг!..

Некоторое время они молчали. Летарген, видимо, взял передышку от надоевшего ему за занятие «почемучки». А Дима с восхищением взирал на висевшую перед ним в пространстве на фоне лазоревой синевы мелководной широкой бухты океана «летающую тарелку», сверкающую в диске золотисто-оранжевыми переливами, а в сфере, под которой виднелся двойной тетраэдр, бирюзово-голубыми всполохами. Транспортное средство, казалось ему, покручивается слегка влево-вправо, словно красуясь перед ним своим видом.

-Ну, что?! – поинтересовался Летарген. – Продолжим?!..

-Продолжим! – согласился Дима, вдруг ощутив в себе прилив силы и уверенности в своих возможностях….

Вскоре он настолько освоился с техникой, что, в конце концов, оказался сам в центре такой же летающей тарелки. Только она была не нарисована перед ним в пространстве Летаргеном, а создана им самим, словно выужена из собственного тела.

Летарген научил его удерживать образ созданного им транспорта так, чтобы он не пропадал при каждом отвлечении мысли, а оставался незыблемым даже тогда, когда на него стали нападать привлечённые для этих целей отряды приставов. Правда сперва, едва он отвлекался даже на вопросы наставника, «тарелка» либо рассыпалась, словно была сделана из мельчайшего серебристо-золотистого песка, либо лопалась с громким звуком словно огромный переливающийся драгоценными огнями мыльный пузырь. И Диме стоило больших усилий мысли снова отыскать внутри себя фрактал и вырастить из него подобное только что погибшему чудо. Однако вскоре этот процесс стал даваться ему легче, но Летарген «издевался» над ним до тех пор, пока Дима не научился воссоздавать транспортное средство, едва оно исчезало. В конце концов, он добился того, что никакое отвлечение внимания ученика не могло уже разрушить его транспортное средство.

Всё повторилось снова: тарелка стала либо рассыпаться в серебристо-золотистый пух и прах, либо лопаться как мыльный пузырь, – когда настала очередь нападать на Диму подопечных Летаргена ангелов-охранников, вызванных им на подмогу.

Те старались вовсю, набрасывались на него по одному и группами, валили Диму на песок, настигали его убегающего от их побоев, душили, били и пинали его так беспощадно, как только могли. И всякий раз, как только начиналось нападение или драка, летающая тарелка снова пропадала, а у Димы в голове почему-то при этом звучал кусочек из старинной песни Гребенщикова: «Меня били-колотили на дороге – во кустах!.. Проломили мою голову в семнадцати местах!..»

Едва куб Михаила исчезал, Летарген давал команду своим приставам, и нападение прекращалось. Он заставлял Диму восстановить транспортное средство. Но едва тот выращивал его снова, опять звучала команда «фас», и всё повторялось с неизменной точностью.

Сначала Дима не мог понять, для чего его так жестоко избивают, и, когда Летарген дал команду на отдых, – в основном ему: стражники даже не запыхались, – спросил его об этом.

-Всё, что есть, создано твоим собственным воображением, – обвёл рукой вокруг, отвечая ему, ангел. – Сначала ты научился не терять контроль над транспортом при простом отвлечении твоего внимания. Я, кстати, очень удивлён, что твоё воображение при этом так блистательно держало весь этот замечательный фон: ведь и море, и пальмы, и песок, и горы, и мелководные бухты с лазоревой водой, – всё это плод твоей фантазии и ничего более. И я, признаться, польщён, что они ни разу не пропали!..

Летарген бросил небольшой голыш, который откопал в золотистом песке рядом с собой, в плещущуюся перед ними прозрачную воду.

-И что?! – не понял Дима. – Для чего они меня так сильно бьют-то?! – показал он на развалившихся неподалёку на песочке приставов.

  • «И когда пойду я долиной смерти – не убоюсь зла!» – процитировал Летарген вместо ответа слова псалма из Писания. – Дело в том, что, как только я отправлю тебя в путь, связь с тобой будет потеряна до тех пор, пока ты не попадёшь в Рай-город. Никто не сможет с тобой связаться и помочь тебе. А за это время может произойти многое. Знаешь, куб Михаила – надёжный транспорт, и он доставит тебя точно по адресу, если только….

-Что?!

-Если только не будет разрушен по дороге….

-Как это?! – не понял Дима.

-Ну, мы здесь не в бирюльки играем! – пояснил Летарген. – Твоя задача – научиться держать удар!..

-От кого?!

-Ну, назовём эти сущности хулиганами, впрочем, ты прекрасно знаешь, о ком идёт речь, хотя никогда их и не видел! – покачал головой Летарген. – Дело в том, что по пути над срединными мирами тебе будут встречаться просто жуткие места и жуткие твари, иной раз такие, что кровь будет стыть в жилах, а сердце – уходить в пятки. И вот в такой момент, если убоишься зла, то есть испугаешься или отвлечёшься до такой степени, что Меркаба будет разрушена….

-Меркаба – это что?! – не понял Дима.

-Арамейское слово, обозначает повозка, колесница. Меркаба в мироздании называют любой транспорт, созданный по образу и подобию куба Михаила. Только, говоря о нём, меркаба употребляют с маленькой буквы. Это обобщённое и не отражающее всей сути куба Михаила слово. Меркаба же с большой буквы – другое название самого куба Михаила, потому что он единственный! – пояснил Летарген. – Меркаба я употребляю в разговоре с тобой для простоты общения, к тому же, мы оба знаем, о чём идёт речь, а вот подслушивающим нас это будет невдомёк….

-А нас подслушивают?! – удивился Дима и даже обернулся вокруг, но никого, кроме привычных людей на пляже вдалеке, лежащих поблизости помощников Летаргена и плавающей взад-вперёд по мелководью в лазоревой бухте девчонки, очень напоминающей Веронику, не увидел.

-Представь себе – да! – утвердительно кивнул головой ангел.

-Но как же так?! – удивился Дима. – Кто?! Где?! Вокруг же никого постороннего нет!..

-Хотел бы напомнить тебе, что всё, что ты видишь вокруг, – всего лишь плод твоего воображения! – ответил Летарген. – Ты сам своим умом создал это райское местечко. Но это вовсе не означает, что оно теперь есть истина в последней инстанции. С таким же успехом ты мог бы нарисовать и другую картину. Но она была бы действительна только для тебя! На самом деле всё не так, как кажется. Нет вокруг ни лазоревого океана, ни песчаных дюн, ни людей, загорающих поодаль, ни песка, ни пальм, ни воды, ни сиреневых, в дымке, гор вдалеке! Всё это создано тобой, но и действительно только для тебя….

-А для тебя?! – удивился Дима.

-Для меня тоже! – согласился Летарген. – Это действительно даже для тех, кто вокруг нас подслушивает наш разговор, потому что они сейчас внутри тебя. Они тоже всё это видят! Но здесь важно не это!

-А что?!

-Важно то, что ты за тем, что сам себе создал, не видишь тех, которые проникли в твоё ментальное тело и теперь подслушивают наш разговор! – поднял вверх указательный палец Летарген. – Они за рамками твоего воображения, и потому твой разум не воспринимает их! Хотя они рядом! Даже руку не надо протягивать, чтобы коснуться их! К тому же ты их никогда не видел, а потому вряд ли можешь узнать!..

-А ты видел?! – поинтересовался Дима.

-Я видел и вижу! – подтвердил Летарген, оглянувшись вокруг, словно удостоверившись, что те, о ком он говорит, присутствуют здесь.

-Даже сейчас?!

-Даже сейчас! – кивнул головой ангел.

-Но почему ты не можешь этому помешать?..

-Видишь ли, это не в моих силах, – признался наставник. – Да это и не входит в мои обязанности. Они выполняют своё задание: следят за мной и моими подопечными. Я выполняю своё: готовлю тебя к путешествию в Рай-город. У них своё начальство, у меня – своё! Если ты не долетишь по моей недоглядке – я буду отвечать за это сполна. Поэтому я и готовлю тебя по разработанным мною и утверждённым выше правилам, от стандартов которых не отступаю никогда: пока я не приму у тебя Решающий экзамен на вождение куба Михаила, ты не получишь от меня координаты для полёта. Ну, а если это случится по твоим личным качествам, которые подконтрольны только тебе, тут я не могу ничего поделать….

-И часто такое случается?! – поинтересовался Дима, чувствуя, как на глаза наворачивается слеза страха.

-Я не буду тебя огорчать! – ответил Летарген. – К тому же ответ на этот вопрос не входит в круг моих обязанностей….

-Но меня кто-нибудь сможет спасти, если такое случится? – не унимался Дима.

-Слушай! – возмутился Летарген. – Как всё-таки с тобой трудно! В конце концов, я очертил круг своих возможностей, сферу моих задач и границы своих обязанностей…. Давай-ка займёмся делом!.. Я могу только гарантировать тебе то, что по моей вине с тобой ничего не произойдёт! Я доведу до автоматизма твои способности сохранять устойчивость созданного тобой транспортного средства и управлять им. Но твои личностные качества я заменить тебе не могу! Никто не может! Когда воина учат обращаться с оружием в будущем бою, позор учителю, если он что-то упустил в обучении. Но если, когда настала решительная минута действовать, ученик сдрейфил, потому что сам по себе трус, то, как бы ни хорош был его учитель, ему от этого проку не будет! Я уже несколько раз говорил: вопрос привития веры не входит в мои обязанности! Да и, – захоти я даже сделать это, – не смог бы просто потому, что не обладаю подобными навыками и знаниями….

-Но, а сам-то ты веруешь?! – поинтересовался Дима.

-Вера – удел смертных! – возразил ангел. – Это ко мне не относится….

Дима некоторое время сидел, ошеломлённый новостью и, набирая в горсть горячего золотистого песка, швырял его в лазоревую воду бухты.

Песок со странным шипением, будто шурша, падал в воду, вызывая временную муть, но спустя несколько секунд вода снова была чистой и прозрачной.

-Ты можешь так сидеть сколько угодно! – напомнил ему Летарген, развалившись рядом на песке в удобной позе: полубоком, оперевшись на один локоть. – Но лететь тебе рано или поздно всё равно придётся: обратного пути просто нет!..

Дима, ещё немного посидев, собрался с духом, поднялся и одним усилием мысли в мгновение ока «нарисовал» вокруг себя летающую тарелку.

Тренировка возобновилась, и теперь Дима уже нисколько не удивлялся жестоким нападениям помощников Летаргена и казавшейся ему прежде чрезмерной силе ударов и агрессивности поведения приставов, потому что знал: это только цветочки, ягодки были впереди….

Глава 07.

-Тебе надо овладеть техникой, – учила его «мама», когда они проснулись и теперь сидели и то ли обедали, то ли ужинали: была уже почти полночь, и потому – что это за трапеза – сказать было трудно. – Тебе надо научиться справляться с преждевременным семяизвержением, если хочешь покорить женщину…. У тебя ведь есть девушка? – поинтересовалась она.

«Мамой» называть её приказала она сама, когда Дима спросонья решил первым делом то ли для приличия, то ли для того, чтобы хоть как-то обращаться к человеку, с которым вступил в интимную связь, но никак не из любопытства, спросить её:

-Как тебя зовут?

-Знаешь…. Зови меня «мамой», – обозначила она пунктиром слов границы их отношений, вдруг, тут же, расставив все точки над «и». – Мне так привычно! Меня так все зовут!.. А потому…. Молодиться я не собираюсь! Сколько мне есть – столько есть: я своего возраста не скрываю. Поэтому я для тебя и буду – «мама». Да ты мне и так в сыновья годишься….

-Нет-нет, вы очень хорошо, в смысле, молодо, выглядите! – попытался сподхалимничать Дима, но лесть его не возымела никакого действия, и «мама», слегка улыбнувшись: всё-таки приятно, когда тебе пытаются льстить, – лишь махнула на него рукой, мол, отстань, дурашка несмышлёная!

Прошло ещё с полчаса и «мама» вдруг засобиралась.

-Ты куда?! – поинтересовался у неё Дима.

-На работу! – ответила она.

-А что у тебя за работа?!..

-Зачем тебе?!..

Дима встал и прошёлся по футбольному полю квартиры, погружённому в фиолетово-белый сумрак многочисленной точечной подсветки, расположенной по всему огромному пространству квартиры так, что она подчёркивала белизну и роскошь погрузившегося в ночь жилища, разведя в стороны руки, словно пытаясь взлететь. Он подошёл к самому краю, к прозрачной стене из стекла, за которой где-то внизу раскинулась огромным, тлеющим сотнями тысяч искр костром, Москва.

-Ну, хочу понять, на какой работе можно всего этого достичь!..

«Мама» ничего не ответила и, немного погодя, лишь продолжила собираться, усевшись перед огромным круглым зеркалом за маникюрный столик, приводя в порядок свой макияж, причёску, подкрашивая губы.

Дима вдруг ощутил, что сказка, так неожиданно начавшаяся, так же стремительно и беспричинно летит к своему финалу. И он не может на это повлиять. Не важно, когда она вышвырнет его из своей жизни и своей роскошной квартиры! Но то, что она сделает это, было несомненно и решено ей ещё тогда, когда она посадила его в свою шикарную машину у гостиницы «Космос».

Диме стало обидно: зачем он повёлся?! Сейчас бы встретился с Вероникой. И пусть та целуется не так чувственно, как «мама», да и в постели по сравнению с нею – бревно бревном, не смотря на то, что моложе и потому, казалось бы, должна быть искуснее, но всё же она своя, родная ему … как будто бы. Хотя, если разобраться, и она ничем не лучше той же самой «мамы» и так же, когда ей приспичило, выкинула его на улицу, совершенно не поинтересовавшись, что он будет делать без денег в огромном и чужом городе….

-Я ей за тебя отомщу! – послышалось вдруг Диме.

-Кому? – не понял он.

-Обидчице твоей!.. Хочешь?! Отомщу!..

Дима не мог понять, о чём она говорит. Ведь он ей ничего не рассказывал….

-А у тебя всё на лице написано! – ответила ему «мама», хотя он ничего и не спрашивал. – Я ведь твоя «мама»! От меня ничего не утаишь!.. Кто она?!..

-Да ладно! – сконфузился Дима.

Во всяком случае, он не собирался никогда в жизни причинять Веронике зло, как бы сильно не страдал от неё, потому что её любил….

-Ну, и напрасно! – словно ведя диалог с его мыслями, читая их, ответила ему «мама». – Поверь мне! Я сама женщина, и в женщинах толк знаю! Таких сучек надо учить!.. Она стерва! А ты её любишь! Дурак!..

Дима не мог понять, блефует ли «мама» или, в самом деле, что-то знает. Было похоже на то, что ей всё известно! А почему бы и нет?!.. Он вспомнил, как козыряли ей при въезде на территорию «Космоса» охранники. Ясное дело, что «мама» – человек-то не простой, а потому ей, наверняка, многое известно из жизни постояльцев гостиницы. Но кто он такой, чтобы такой, как она, женщине интересоваться его судьбой?! Это, конечно, льстило его самолюбию, но Дима понимал, что никаких причин прежде сегодняшнего дня интересоваться его личностью и его судьбой у «мамы» не было и быть не могло. Да и намедни она встретила его чисто случайно. Просто так звёзды легли….

-Так!.. Я поехала! – перебила «мама» его мысли. – Кушать захочешь – вот холодильник…. Вот плита…. Вот разделочная тумба и прибамбасы там всякие. Я думаю, что с голода не пропадёшь, пока меня нет. А лучше: ложись-ка и спи! Вон, телик включи! Под него засыпать, ой, как хорошо! Я приеду – спать тебе не дам! Так что отсыпайся пока….

Дима проводил хозяйку через всё белоснежное футбольное поле квартиры до входной двери, – если это можно было назвать входной дверью: ближе к центральной части её, в одной из круглых колонн-столбов, поддерживающих потолок квартиры и ещё с десяток этажей здания сверху, в центре открывалась хорошо спрятанная дверь шахты лифта, которую, не знаючи, найти было просто невозможно, и напоследок спросил вдруг, сам от себя этого не ожидая:

-Почему ты меня подобрала?!..

Женщина уставилась на него в растерянности странным взглядом, в котором светилась непонятная теплота, почти что любовь. Диме даже показалось, что он где-то уже видел этот слегка влажный, почти любящий взгляд. Как будто бы из какого-то далека-далёка, из какой-то другой жизни приплыли смутные воспоминания об этом взгляде, исполненном теплоты и даже, казалось бы, любви. Он силился и не мог вспомнить, где прежде в прошлом или будущем он видел этот взгляд, как бывает, когда забудешь имя человека, оно крутится у тебя на языке, а ухватить и произнести его ты не можешь. Но то, что он когда-то его видел, то, что он отпечатался в его памяти, было точно. И это было странно….

-Много будешь знать – плохо будешь спать! – ответила «мама».

Хорошо скрытая под отделку дверца лифта закрылась и проглотила её в своё чрево, и Дима остался один в огромной роскошной, полной дорогой мебели и оборудования квартире баснословно богатой и, видимо, известной многим женщины, которая ни с того, ни с сего подобрала его с улицы и приютила в своих роскошных апартаментах.

Пытаясь как бы впрыгнуть в реальность происходящего, которая на самом деле таковой, – он-то понимал это, – и не являлась, Гладышев обошёл стеклянный периметр своей высотной дорогой клетки, в которой вдруг оказался заперт неизвестно на сколько, но, так и не осознав творимое кем-то с ним чудо, не в состоянии отделить действительность ото сна, вернулся на огромный белоснежный пуфик, на котором совсем недавно много часов напролёт они предавались любви, включил скрытый в потолке внутри балдахина так, что виден был один лишь большой экран, отчего смотреть его можно было только лёжа, телевизор, цвета слоновой кости, пульт от которого валялся где-то среди бесчисленных атласных подушек, и от нечего делать стал глазеть в него.

По телевизору шла всякая ерунда. Однако каналов было так много, что сам процесс их бестолкового перещёлкивания взад-вперёд поглощал с головой, отчего содержание передач становилось не важным. Но даже так чувствовалось, что он находится в огромном мегаполисе, который был не только столицей необъятной в своих размерах страны, но и сам как отдельное государство, как остров благополучия, как какой-то сказочный Рай-город, существовал внутри этого государства, словно матрёшка поменьше и побогаче вложенная в другую, побольше и победнее.

Было много «местных», московских, каналов, по которым шли только свои, московские, новости и обсуждались только свои, московские, проблемы. Впрочем, такое есть в любом мало-мальски областном городе: местное телевидение. Однако московское местное телевидение, а также присоседившееся к нему питерское, как-то неуловимо отличались, хотя и не кичились своей столичностью. И даже московские, местные, проблемы, обсуждаемые по каналам, такие же, какие обсуждают на любом местном телевидении, выглядели как-то по-столичному, центровыми, вселенскими, хотя и не бросались с экрана напоминанием об этом, а москвичам, наверное, и вовсе обрыгли и надоели….

На одном из таких «местных» каналов Диму привлекли столичные происшествия за неделю, ставшие в последнее время особенно модными, когда зрителям показываются снятые и присланные такими же зрителями, как и они сами, разнообразные курьёзы из «местной» столичной жизни. Передачу вела какая-то малолетка. Недоросль во внезапно вошедшем в моду падоноковатом стиле высмеивала попавших впросак москвичей и гостей столицы и, как могла, издевалась над показываемыми нелепостями и гадостями, которые умудрились снять за неделю на столичных улицах люди. Наверное, такое шоу стало весьма популярно и обеспечивало всё более нарастающий профит, раз то, что ещё вчера и близко бы к «голубому» экрану не подпустили, сегодня лилось с него наперебой, кто кого переплюнет в гадкости показываемого материала, по нескольким столичным каналам, вещающим на Москву.

Вдруг на одном из таких каналов, пока Дима их усиленно листал кнопкой пульта, промелькнула сцена бегущей мимо уходящего от перрона поезда девушки. Он, было, переключил телеприёмник дальше, но потом вернулся обратно: что-то заинтересовало его в этом сюжете, и он даже не мог понять – что.

Как правило, для усиления зрительского внимания к каналу, такие новости показывали дважды, а то и трижды: сначала в качестве анонса, потом в сопровождении основного рассказа о запечатлённом событии, ну, а затем – «на посошок», давайте, мол, посмотрим ещё раз на эту дуру, которая догоняет то ли вчерашний день, то ли свой ушедший от неё на «ридненьку Украйну» «сумский» поезд….

Диме повезло, и он пропустил только анонс, поэтому теперь слушал, как малолетка вещает основной сюжет происшествия:

«Вот такой вот забавный случай засняла камера наружного наблюдения на Киевском вокзале на этой неделе, можно сказать, что после дождичка в четверг…. Вы, конечно, понимаете, что это образно, но, тем не менее, мы видим, как какое-то «хохлушко», видно припозднившись со своими торбами с колхозного «рынку», догоняет теперь уехавший от неё поезд Москва – Сумы, который желает ей счастливо оставаться. Но!.. Что же вы думаете?!.. Красавица умудряется-таки вскочить в последний вагон уходящего поезда, едва не вышибив из тамбура стоящего там проводника!.. Давайте посмотрим на это занимательное происшествие ещё раз…. Как вы видите, «ще не вмерла Украйина», как теперь поётся в гимне этой вновь образовавшейся страны! И то, что запечатлено на этих кадрах, лишний раз это доказывает. Вон «як дивчына скачэ»: прямиком в тамбур!.. Это же надо было так запрыгнуть!..»

Сюжет стали повторять ещё раз, и Дима увидел бегущую по перрону мимо уходящего поезда Веронику. В самом деле, не смотря на то, что на улице во время съёмки были сумерки, а сама камера снимала с довольно-таки приличного расстояния, у Димы никаких сомнений не осталось, что он видит именно Веронику.

Вот она зачем-то бежит вдоль тронувшегося с места состава, пытаясь его обогнать. Но поезд всё сильнее набирает ход и вот уже обгоняет Веронику. Она ещё бежит некоторое время, а потом останавливается, и Диме кажется, что она плачет, будто у неё случилось какое-то горе. Состав всё ускоряется. Вот с остановившейся девушкой равняется последний вагон, и вдруг она, когда мимо неё проплывает последний тамбур последнего вагона, совершает отчаянный прыжок с платформы вперёд, такой, которому позавидовал бы, наверное, любой прыгун, и влетает в тамбур вагона, хватаясь за дверные поручни, распугав по сторонам стоящих в тамбуре людей, наверное, – проводников. Ноги девушки скользят и улетают дальше в тамбур, и только то, что та крепко вцепилась в поручни руками, спасает её от падения навзничь и, скорее всего, верной гибели….

Понравившийся сюжет с Киевского вокзала неожиданно набрал высокий рейтинг среди зрителей, судя по интерактивному телефонному голосованию, и его повторили вновь. А диктор между тем продолжил издеваться над этим опасным курьёзом и даже, поскольку остальные видео были не такими оригинальными, яркими, впечатляющими и экстравагантными, в конце передачи присудил этому сюжету первое место и наградил его автора, приславшего запись, каким-то ценным подарком.

Пока всё это происходило, Дима в отчаянии несколько раз вскакивал с постели и пытался найти хоть что-нибудь, чтобы записать фамилию и имя победителя в надежде потом найти его и расспросить поподробнее, но так ничего и не нашёл, а поскольку отвлёкся от передачи, то и толком запомнить не смог ничего, и в отчаянии заломил от ярости бессилия руки….

После такого смотреть телевизор уже не хотелось.

Дима нажал на пульте выключатель питания, и экран телевизора на потолке скрылся за выехавшей сбоку шторкой, ничем не отличимой от самой поверхности потолка, не оставив о своём существовании и намёка.

«Зачем она так бежала за поездом?!» – мучил Диму теперь вопрос, на который у него не было ответа.

Судя по виду девушки, её настигла какая-то беда. И это было странно, поскольку, когда они расставались несколько дней назад, у Вероники всё было хорошо. А тут….

Вдруг у него возникли сомнения: да Вероника ли это была?! В самом деле, теперь ему в любой девушке будет мерещиться Вероника. А это вовсе и не Вероника была, а какая-то другая девчонка.

«Нет, не похоже это на Веронику! – в конце концов, после длительных ночных раздумий решил Дима. – Не в её это стиле!»

Этим выводом успокоил он себя под утро, повернулся на бок и, устав от нечаянных ночных переживаний, тут же заснул….

Сны многое объясняют и всё расставляют по своим местам…. Но не всем. А всё потому, что мы относимся ко снам не серьёзно, а как к какой-то галиматье. А раз так, то как можно получить информацию из источника, который считаешь галиматьёй и который не воспринимаешь серьёзно? Естественно, – никак. А между тем, во время сна человек выходит в астрал и делает это естественно и непринуждённо, как, впрочем, и всё в своей жизни. Только, в зависимости от уровня развития подсознания, в сознание, в память человека, проникает информация лишь соответствующая этим способностям. И потому иные могут общаться во сне с другими людьми, с теми, с кем даже пожелают, а другие не могут вспомнить и того, что им приснилось. И потому считается, что сон – это едва ли не болезнь мозга, хотя к мозгу он мало какое отношение имеет.

Вот и Диме приснился короткий, но тревожный сон, который ему всё объяснил про прошлое и будущее, но который он, проснувшись, помнил лишь на четверть, да и то только потому, что снилась ему временами Вероника, с которой он то и дело общался….

Вероника снилась ему то голой и соблазнительной, то сердитой, то плаксивой. Вот кто-то неизвестный, но очень знакомый взял его за руку, и они тут же перенеслись на перрон, где было темно, холодно и сыро. Сквозь изморось виден был силуэт девушки, которая стояла и плакала. Мимо неё шёл поезд, но девушка была не в силах решиться на прыжок.

Он подошёл к ней и спросил:

-Ну, что же ты?!.. Вероника! Прыгай!..

Девушка прыгнула и тут же угодила в лапы какому-то страшному шелудивому, огромному коту. И только тогда он понял, что это была Вероника, хотя и назвал её прежде по имени.

Кот унёсся в черноту ночи, а тот, что привёл его сюда, сказал:

-Ну, что?! Идём?!..

-Идём! – согласился Дима и тут же оказался один на горном ледяном плато.

Впереди виднелись белые ледяные торосы, вздымавшиеся к тёмному небу, и именно там, – он почему-то знал это, – всех путников, пересекающих плато, поджидали медведи, которые пожирали их. Он уже ходил здесь, и еле-еле удрал от них, когда шёл сюда. Но теперь ему надо было пройти обратно. И он пошёл вперёд, однако почувствовал, что кто-то настигает его сзади. Он обернулся и увидел мчащееся на него страшное существо. Это был не медведь, но что-то жуткое, вроде огромной, с медведя размером, длинномордой крысы. И оно нападало исподтишка, со спины, а потому Диме ничего другого не оставалось, как, оскалив зубы и рыча, броситься на это огромное, мохнатое, крысоподобное существо. И тогда оно, испугавшись его контратаки, сначала остановилось, заскользив на Диму по льду, а потом, так и скользя лапами по ледяной поверхности, бросилось наутёк. Страшно рыча от испуга, Дима гнал его до самого края плато, где виднелась освещённая изнутри золотистым светом пещера, откуда это существо выползло, но потом вдруг решил спрыгнуть с края плато вниз, туда, где под утёсом его края, сквозь льды текла извилистая речушка, на узком берегу которой, примыкающем к отвесной стене плато, над обрывом которой в нерешительности он и остановился, ниже по течению, там, где ему, спрыгни, предстояло бы пройти, белый медведь дожирал какую-то очередную жертву, разрывая её лежащее на гальке тело на части.

Существо, что удирало от него, заметило перемену в нападавшем, который, оставив преследование, сам пустился наутёк в другую сторону, остановилось и, немного придя в себя, снова бросилось на него в атаку, оскалив свои клыки. Однако Дима, передумав прыгать вниз, поскольку там было ещё хуже, снова зарычал, ринувшись навстречу зверю. Тот, как трусливая и подлая собака, на ходу оробел и снова, тормозя, заскользил лапами по льду, оставляя на нём глубокие борозды от когтей. Вскоре, уже через пару секунд, огромная крыса снова драпала от него. Однако на этот раз Дима настиг существо: он знал, как его зовут, но не мог произнести имя, и, чтобы у того не было сомнений в его намерении нападать, впился зубами в его коричневую длинную шерсть….

Проснувшись в холодном поту на этой сцене, Гладышев понял, что мычит, как немой, обливаясь холодным потом.

Сон стоял перед его глазами, как явь, ничуть не отличаясь от неё и даже поменявшись с нею местами, и потому он снова закрыл глаза, желая продолжить сновидение, тут же отключившись.

Вторая часть сна началась с того, что кто-то сообщил ему, что у его лошади сопли, и потому её надо застрелить. Деревенский мужик, бывший директор сельской школы, своих свиней убивал из «ТОЗ»-овки, и Дима направился к нему и стал просить застрелить его коня. Недолго думая, Геннадий Иванович согласился и, взяв берданку наперевес, направился вслед за Димой. Но коня уже убили. Диме вручили огромный пакет, в котором лежали напиленные поперёк куски лошади, а сверху была лошадиная голова. В Москве конину Димину никто не покупал, а когда он попробовал продать её в Питере, то какая-то тётка, взявшая было большой пакет из его рук, вернула ему его, сказав, что лошадь смердит, потому что не свежая и протухла. Тогда Дима понял, что это не его конь….

Наверное, сон рассказал ему всё про дальнейшую жизнь, но когда его растолкала поутру «мама», он не осознавал это, да и не помнил из этого правдивого рассказа уже ничего….

Глава 08.

-Ну, что?!.. Готов! – поинтересовался Летарген. – Как себя чувствуешь?!

-Вроде бы нормально! – согласился Дима.

-Тогда в путь?! – поинтересовался ангел.

-В путь! – подтвердил, набрав полные лёгкие воздуха, Гладышев.

-И помни: «…и когда пойду я долиной смерти – не убоюсь зла!» К сожалению, это всё, что я могу сказать тебе в напутствие! – посетовал Летарген.

-Да, спасибо! – махнул рукой Дима, давая понять, что уже настроился на предстоящее испытание и собрался с духом.

-Не забывай: если Меркаба будет разрушена, ты уже никогда не доберёшься до Рай-города.

-Да-да-да! – подтвердил Гладышев, кивая головой. – Я думаю, что сейчас говорить мне об этом – не самая лучшая поддержка!..

-Видишь ли! – заметил ангел. – С моей точки зрения в том, что тебе предстоит увидеть и пережить, нет ничего пугающего и страшного! Но вы, смертные, как-то по-другому всё воспринимаете! Вас пугают вещи, на которые, допустим, я даже внимания не обратил бы. У нас с вами разное восприятие действительности и того, что происходит на самом деле. Вы полагаете. Бог располагает. Ангелы ничего не полагают, а только выполняют поручения. Так что, сам пойми, я не могу тебе даже посочувствовать и уж, тем паче, проникнуться твоими страхами. Поэтому всё, что я могу тебе сказать вдобавок к тому, чему я тебя уже обучил: держи всю дорогу в голове хотя бы эту фразу! Ну и, твори молитву Иисусову. Она помогает! … Ну, всё вперёд!..

Летарген приблизился к Диме и вложил ему в тело, в область сердца, куб Михаила. Дима сотворил из него вокруг себя Меркаба.

-А где координаты? – поинтересовался он напоследок, чтобы ещё хоть немного задержаться перед стартом.

-Внутри вложенного тебе в сердце куба Михаила! – ответил Летарген и отошёл в сторону.

-Оставить тебе этот пляж и это лазоревое море?! – шутя поинтересовался, с гордостью улыбаясь своей сотворённой небольшой реальности, напоследок Гладышев.

Летарген пожал плечами:

-Ну, если тебе не трудно будет держать всё одновременно в уме…. Помни самое главное: «не убоюсь зла!»

Он для порядка отошёл ещё дальше от сверкающей всеми цветами радуги и переливающейся разноцветными огнями, будто пылающей, «летающей тарелки» и дал отсчёт так же, как и делал это всё время в течение недавно завершившихся Решительными экзаменами, которые Дима сдал на «отлично», упорных и утомительных лётных тренировок:

-На старт!.. Внимание!.. Марш!

Пылающая всеми цветами радуги тарелка тут же сорвалась с места и моментально исчезла за горизонтом, которого, впрочем, на самом деле и не было.

Летарген оглянулся на пейзаж вокруг: хватит ли у Гладышева духу держать в фокусе внимания не только Меркаба, нестись на которой всё равно, что ехать на велосипеде, который нарисовал себе сам собственным воображением, не только твердить непрестанно кусочек псалма и молитву Иисусову, которые он посоветовал ему помнить, не только противодействовать нападающему на него со всех сторон ужасу срединных миров, но и помнить об этом очаровательном уголке?.. Взгляд его задержался на девчонке, плавающей по лазоревому мелководью песчаной бухты, напоминающей издалека Веронику Бегетову. Против обыкновения он помахал ей в знак приветствия рукой, и та, на удивление, ответила ему взмахами приветствия.

Удивившись силе воображения своего последнего ученика, Летарген решил, что, раз девушка ответила ему, у Гладышева всё будет хорошо. Впрочем, от него уже ничего и не зависело: всё, что мог, он сделал.

Ангел ещё раз огляделся вокруг, будто стараясь найти вдали, у горизонта нарисованного воображением своего ученика небольшого мира, что-то забытое или даже запомнить очаровательную картину вокруг, но тут же исчез: он не умел этого делать, да и … оно ему было без надобности.

Дима нёсся на кубе Михаила словно метеор над пространствами срединных миров. Чувствовалась неимоверная скорость, с которой небесная колесница преодолевала расстояние, однако и миры эти были настолько необъятны, что создавалось такое впечатление, что он стоит на одном месте.

Поначалу всё было прекрасно. Никакой «долины смерти», никакого «зла», и потому Дима, не забывая неусыпно держать внимание на существовании самой Меркаба и цели путешествия, – самых главных и необходимых параметрах полёта, – не только послал с помощью мысли ответное приветствие Летаргену через девушку, плававшую в лазоревой воде по мелководной песчаной бухте прекрасного океана, простёршегося до самого горизонта, издалека напоминающую Веронику, но и вспоминать даже то, что было накануне….

-Ну, что ж, обучение подходит к концу! – заметил Летарген, наблюдая успехи Гладышева в освоении навыков владения кубом Михаила. – Поэтому должен рассказать о цели твоей миссии.

По прибытии в Рай-город ты получишь новое назначение.

Дело в том, что в ваше измерение случайно попала некая астральная сущность – торговец временем. Знаешь, в мироздании, а это больше, чем видимый вам с Земли космос, который вы, впрочем, в действительности считаете единственной Вселенной, существующей на самом деле, есть неисчислимое множество всяких личностей, переставших следовать пути восхождения. Они останавливаются в своём развитии, достигнув того или иного этапа посвящения. Трудно объяснить тебе, почему так происходит, но это своего рода сепарация, отсев. И вот такие сущности некоторое время болтаются на том уровне, который они освоили. В основном, они деградируют, даже сами не замечая этого, и опускаются всё ниже. Но иногда случается так, что Верховный Владыка снизойдёт до той или другой подобной особи, окажет ей милость и вернёт на путь истинный.

Так вот, куб Михаила я даю тебе именно для такого задания. Ты должен будешь разыскать эту сущность и убрать её из вашего измерения, которое вы называете миром. Во-первых, сущность эта может натворить множество бед и для себя, и для вашего мира. А в планах Всевышнего вернуть её на путь восхождения Личности. А, во-вторых, эта сущность – твоё будущее. Это ты, Дмитрий, через много воплощений вперёд, если брать по цепи перерождений неуничтожимой монады. И, помогая этой сущности вернуться на путь восхождения Личности, ты поможешь самому себе в далёком будущем своего развития.

Так получилось, что петля твоего восхождения, твоей судьбы замкнулась здесь и сейчас. Ты должен помочь этой сущности как самому себе, иначе её, а, значит, и тебя в будущем ждёт Смерть Вторая.

Заверяю тебя, что, как только ты выполнишь миссию, ты забудешь всё, что с тобой происходило. Такое случается со многими людьми, но они воспринимают это, в лучшем случае, как сон независимо от результата. Правда, иногда помочь не удаётся. И тогда, если результат отрицательный, человеку кажется, что он видел во сне кошмар. Но на самом деле кошмар то, что произошло с его дальнейшим воплощением. Если тебе не удастся выполнить моё поручение, то однажды ты просто проснёшься с ощущением пережитого ужаса, но к твоей настоящей жизни это не будет иметь никакого отношения, потому что всё это случится для тебя в далёком будущем, в другом воплощении. Ты даже знать не будешь ничего больше о своём приключении, и оно забудется как дурной сон.

Однако постарайся всё же на совесть и выполни миссию, которую я тебе поручил, успешно. От этого зависит твоя судьба много воплощений спустя.

Предупреждаю сразу, что сущность та, с которой ты встретишься, не будет воспринимать тебя как своё прошлое «я»: она не помнит прошлые воплощения так же, как и ты не ведаешь свои прошлые и будущие. Возможно, она проявит к тебе не только небрежение, но и агрессию. Ты должен быть к этому готов. Всё, чем я тебя могу вооружить, – это куб Михаила. Но это грозное оружие, если им умело владеть. Куб Михаила – это не только транспорт, он ещё и обоюдоострый меч, который дан херувимам, стерегущим древо жизни от смертных. Это так, для общего развития, чтобы ты знал, чем владеешь.

-Но ведь он один единственный! – удивился Дима.

-Как тебе сказать! Даже ваша наука иногда нащупывает луч света в тёмном царстве невежества. Один из таких лучей – квантовая физика. Так вот, эта наука открыла, что один и тот же предмет может присутствовать одновременно в разных местах пространства. Поэтому лучше не задавай такие глупые вопросы. Для меня, например, вообще, нет такого вопроса: как одна и та же вещь может быть одновременно в разных местах пространства? Для квантовой физики такого вопроса тоже нет, как видишь, хотя она и принадлежит вашему человеческому миру. Всё дело в том, что понятие времени у человека искажено материальным планом. Я уже говорил тебе, что в мироздании все события во всём множестве их проявлений всегда соприсутствуют и имеют свои координаты бытия. И только в проявленных мирах время имеет структуру последовательной упорядоченности событий для того, чтобы работали генераторы кармы, без которых преобразование и развитие мироздания невозможно. Только в физическом мире присутствует программа причинно-следственной связи, которая работает как закрученная пружина: в одном направлении. И этому есть логическое объяснение. Если представить мироздание, как систему сосудов, одни из которых содержат старый мир, а другие – его обновлённую субстанцию, то проявленные миры, вроде вашего, выступают в ней в качестве сообщающих эти сосуды труб, по которым протекает поток событий, выполняя работу обновления и преобразования сущего в мироздании. И именно этот поток задаёт вектор перемен. По другому мироздание существовать не может. Всё должно находиться в движении, и поскольку в мироздании, как в общем проявлении, время имеет такую же аморфную структуру, что и пространство, единственное, что может создать такой вектор, – это обновление состояния мироздания, которое и происходит через проявленные миры. Для тебя же не возникает вопроса, как один и тот же предмет может существовать в прошлом, настоящем и будущем?! Хотя с точки зрения Истины этот вопрос равнозначен вопросу о существовании одной и той же вещи одновременно в разных местах пространства.

Или, к примеру, опыт квантовой физики, ставящий в тупик всю вашу науку.

-Какой? – первый раз прервал его Дима.

-А очень простой, но такой, что вынудил учёных признать существование наблюдателя, без которого материя ведёт себя совершенно по-иному.

-Расскажи! – попросил Дима.

-Ну, это очень долго! – попытался увернуться Летарген.

-Ведь время в ментале – аморфная среда! – заметил Гладышев.

-Тем не менее, это ресурс, который расходуется!.. Ладно, слушай. Через интерференционную решётку, состоящую из двух щелей, в экран выстреливают мельчайшие кусочки материи, к примеру, мраморные шарики. На экране образуется след из двух полос. При прохождении через эту же решётку волн, пусть даже от воды, на экране образуется множество полос, отражающих точки сложения и вычитания амплитуды волн друг из друга, так называемый интерференционный рисунок. Если через эту же решётку выпускать в экран по одному электрону, который обладает одновременно и свойствами вещества, и свойствами волны, то образуется интерференционный рисунок, как и от сложения амплитуд волн, проходящих через щели. Однако, стоит только попытаться определить с помощью любого фиксирующего устройства, через какую именно из щелей проходит каждый из выстреливаемых электронов, то происходит странная метаморфоза: электрон начинает себя вести, как мельчайшая частица вещества, и на экране вместо интерференционного рисунка образуются две полосы! То есть при появлении наблюдателя электрон меняет свои свойства и ведёт себя совершенно иначе, будто знает, когда за ним наблюдают, а когда нет….

-Очень интересно! – удивился Дима.

-А мне нет! – признался Летарген. – Вернёшься в мир – займись квантовой физикой, раз она тебе нравится! Вопрос-то совершенно в другом!..

-В чём?

-Я рассказал тебе это, чтобы показать, как ваши учёные подгоняют науку под факты, с которыми они не могут справиться, и которые неприятно торчат как шило из мешка…. А эта теория большого взрыва?! По степени шарлатанства и непониманию сущности мироустройства она переплюнула даже общую теорию относительности. Будет интересно, когда они обнаружат галактики и целые вселенные, возраст которых равен или больше той даты, которую они приняли за точку начала отсчёта существования Вселенной! А сама суть теории, что вся Вселенная произошла из единственной точки, масса и энергия которой была равна, естественно, массе Вселенной?!.. И эту теорию приняли за основу целой науки, которая довлеет над человечеством, а авторов её объявили гениями и окружили славой и почестями, вместо того, чтобы упрятать в психбольницу. Причём, с них даже достоверной математической модели не потребовали, а та, что есть, при определённых условиях выходит на странные парадоксы, которые весь учёный мир старается дружно не замечать, потому что эти парадоксы с точки зрения теории Большого взрыва не удобны и не объяснимы, а значит, – пока их можно не замечать, – этим надо пользоваться. Ну, скажи мне, разве это не банда – ваше учёное сообщество? И единственное, что ими движет, – быть у кормушки. В ваше время нет уже учёных, готовых пойти на костёр ради своей идеи, нет даже тех, кто, сдавшись, скажет: «А всё-таки она вертится!» Наука стала функциональным институтом, осваивающим бюджет и делающим маленькие плановые открытия…. Как можно сделать плановое открытие?!.. Даже написать какой-нибудь бредовый роман, чтобы его было интересно читать, по плану невозможно! А тут – открытие!.. Кстати, об открытиях!..

Через некоторое время у тебя будет странный друг, приятель, который будет искать куб Михаила. Он будет называть его Администратором. Но то, что вы фактически найдёте, – не есть то, что я даю тебе на время выполнения задания. Это для справки! То – так, лишь бесовская поделка, отличающаяся от оригинала, как фокус от чуда, потому что имеет механическую природу в отличие от истинной природы куба Михаила, который есть живое творение живого. Но кое-что эта вещица может! С её помощью можно даже преобразовывать материю, меняя её метафизические свойства, что для вашего мира уже удивительно. Кроме того, её можно использовать как меркаба, и путешествовать во времени и пространстве вашего мира, но … не далее. Даже у наших местных хулиганов меркаба куда мощнее, и позволяют перескакивать в другие измерения…. Так вот! Ты будешь её увлечённо искать и собирать вместе с этим приятелем, как конструктор….

-И что?..

-Вот этот приятель и есть одно из твоих воплощений!..

-Но как такое возможно? – удивился Дима. – Разве могут два воплощения существовать в одно время?!..

-Хоть сто воплощений! – ответил Летарген. – Ты опять забываешь про одну вещь, существующую одновременно в нескольких местах. Воплощения души также могут сосуществовать в одно время. Причём, если так будет угодно карме, в одном из них ты будешь палачом, а в другом – жертвой, которую этот палач казнит! Здорово, правда?! И даже знать не будешь, что и палач, и жертва – это ты сам, но в разных воплощениях своей души.

-Странно! – удивился Гладышев.

-Ничего странного! – возразил Летарген. – Поскольку все события в мироздании изначально соприсутствуют во всех своих проявлениях, то ты можешь воплощаться и до, и после, и во времена своего предыдущего воплощения: они не подвластны хронологии причинно-следственных связей. Вот почему очень трудно, а иногда и невозможно разобраться, за что тебе назначена карма на следующее воплощение, поскольку твоё прошлое воплощение находится где-то далеко в будущем, которое для пытающегося её исследовать ещё не наступило!..

Вдруг Дима понял, что слишком увлёкся воспоминаниями: Меркаба почти исчезла. Во время тренировок Летарген добился от него умения держать внимание на транспорте так, чтобы тот не рассыпался сразу в серебристо-золотистую пыль или не взрывался подобно радужному мыльному пузырю, а истончался постепенно, так, чтобы некоторое время после потери полного контроля со стороны всадника колесницы, её ещё можно было восстановить и привести в нормальное состояние, избежав тем самым наихудшей участи….

Гладышев тут же усилием мысли стал восстанавливать свой стремительно мчащийся над темнотой бездны, зияющей внизу, летательный аппарат, но в это время к нему присоседился сам Литарген.

Глава 09.

-Ну, как спалось на новом месте?! – поинтересовалась «мама».

Дима был всё ещё под впечатлением сна, и потому не мог понять, где он: в нави или в яви. Он даже не мог понять: в самом деле ли эта дама разрешила называть себя «мама», или ему это тоже привиделось. Да и вчерашний день…. Был ли это сон, или всё произошло на самом деле.

-Как спалось, спрашиваю?! – повторила вопрос «мама».

-Да так, – пожал плечами Дима, – странно….

-На новом месте приснись жених невесте?!.. Ха-ха!.. Идём к столу. Я кофе сварила. Сейчас взбодришься.

Обеденная группа из круглого мраморного стола на одной цилиндрической тумбе-ножке и нескольких ажурных металлических стульев с толстыми мягкими круглыми сидушками, обшитыми белой кожей, с витыми из толстой проволоки спинками, покрытыми нежной белёсо-кремовой эмалью, стояла в нескольких метрах от огромной кровати-пуфика на толстом белом длинноворсовом ковре неопределённой формы, напоминавшем от этого шкуру белого медведя, брошенную сверху на ковровое покрытие. На столешнице стоял серебряный поднос с медной туркой, хрустальной сахарницей с большими, красивыми кусками сахара и никелированными щипцами, и две маленькие новомодные, квадратной формы, чашечки на квадратных тарелочках. В воздухе лёгкий ветер, гуляющий по огромной квартире, носил аромат свежесваренного кофе.

«Мама» жестом пригласила Диму к столу и налила в обе чашки горячего напитка:

-Вообще-то, я его с сахаром варю, – заметила она, когда Дима потянулся к щипцам, – но если ты сластёна, то….

Она словно отвлеклась, потянулась к столу, взяла лежащий на нём пульт и машинально включила огромный плоский и прозрачный весь, как кусок плексигласа, телевизор, висевший перед ними невдалеке на вычурно изогнутой, свисающей с потолка толстой белой трубе-кронштейне.

Едва о нём вспомнили, телевизор сразу же обрёл цвета, сделался непрозрачным, наполнился изображением и превратился из прямоугольного куска насквозь просвечивающей пластмассы в яркий экран, наполненный яркими красками.

То ли случайно, то ли нет, но так вышло, что шла как раз та самая ночная передача, в которой показывали сюжет про девушку, отставшую от поезда на Киевском вокзале. Сам сюжет то ли уже прошёл, то ли до него ещё не дошло дело. Да Дима, признаться, теперь и сказать не мог, видел ли он это на самом деле, или ему всё приснилось, а потому одним глазом наблюдал за сменой событий на картинке экрана, а вторым за хозяйкой квартиры.

Та была свежа, как роза, вся благоухала и цвела, несмотря на свой возраст и немного чрезмерную полноту, которая, впрочем, была ей к лицу. Диме даже показалось, что она выглядит теперь красивее, чем тогда, когда он её увидел в лимузине, но и подумать не мог, что своим преображением она обязана ему….

«Мама» была одета в тяжёлый зелёный халат. Волосы на её голове были собраны и спрятаны под кокон из полотенца. Видно, она только что вылезла из ванны.

Сегодня с утра она была не так навязчива, как вчера. Напротив, вела себя как-то нарочито отстранённо, словно ожидая его наступления и напора. Да и наряд её был совсем другой: даже если под махровым халатом ничего больше и не было – этого не было видно.

Было заметно, что смотреть телевизор ей не интересно, но она упорно изображала любопытство и увлечённость ничего для неё не значащей передачей, пока вдруг не направила на телевизор пульт, чтобы переключить на другой канал.

-Подожди! – остановил её Дима. – Дай досмотреть.

«Мама» с удивлением глянула на него, но оставила телевизор в покое, как-то побеждёно положив на стол пульт и грузно навалившись на его крышку, подперев при этом голову рукой. От этого движения тяжёлая пола её халата отвисла в сторону, приоткрыв под собой сверкающую белизной наготу тела, которая невольно вызывала восторг своими мраморными, немного грузными, но вместе с тем полными изящества, мягкости и обещания любви формами женщины позднего Бальзаковского возраста.

Гладышев не спеша пил кофе, не в силах оторваться от наблюдения обнажённого тела, такого доступного и в то же время неприступного с виду, а «мама» так и сидела, не притронувшись к своему остывшему уже напитку, и всё ещё делала вид, что смотрит телевизор. Видно было, что затянувшийся завтрак её напрягает, но Дима всё-таки медлил и тянул время, вновь желая увидеть, если это всё-таки был не ночной мираж, сюжет с девушкой на Киевском вокзале. Это было просто чудо, что они включили телевизор как раз на повторе этой странной ночной передачи. И раз такой шанс представился снова, он не только не хотел упустить его, но и убедиться в том, что действительно видел это прошедшей ночью….

-Мы долго ещё будем в «лупалку» пялиться! – наконец, не выдержав томления заждавшегося услады тела, перешла в наступление женщина.

Она снова взялась за пульт….

-Сейчас, сейчас!.. Подожди! – постарался остановить её снова он.

-Чего это?! – не поняла его «мама». – Ну!.. Порнушку будешь смотреть для затравки?..

Ей было невдомёк, чего он тянет, поскольку, было видно, что она давно настроилась на соитие с молодым, щупленьким, но симпатичным красавчиком, и теперь просто изнемогала от желания, которое постепенно перерождалось в бешенство.

Дима не мог понять этого, к тому же был крайне заинтригован ожиданием ночного сюжета, но каким-то шестым чувством осознал, что если сейчас не проявит чуткости, то следующий сюжет этой передачи будет, скорее всего, про него, а потому встал и придвинул к столу свой стул, давая понять, что готов ко всему, чего ни пожелает дама.

Она, глянув на него неодобрительно-оценивающе, всё же приняла его принесённые таким образом извинения и тоже поднялась. Почему-то сейчас она напомнила Диме петербургскую царицу Екатерину Вторую, хотя он ту в глаза не видел, да и не мог увидеть. Но ассоциация с российской императрицей вдруг чётко засела у него в голове, при том, что себя он ощутил не более чем пажом или каким-нибудь малозначимым вельможей, до которого вдруг соизволила снизойти грозная и неприступная дама….

-Может, всё-таки порнушки глянешь?! – поинтересовалась «мама» неуверенно.

По всему было видно, что женщина она была более чем опытная в любовных делах и потому чувствовала, что у юнца нет того настроя, напора и страсти, которые желала испытать, а потому предлагала безотказное лекарство от хвори инфантильности.

-Да, пожалуй! – согласился Дима, решив, что это шанс задержаться у телеприёмника и, пока она ставит ему фильм, быть может, он увидит то, что ему было сейчас так необходимо.

«Мама» прошла к квадратной белоснежной колонке с аппаратурой, стоявшей неподалёку, и стала выбирать «три икс» «муви» для разогревающего просмотра, а Дима всё торопил и торопил передачу, надеясь, что сюжет вот-вот повторят.

-Вот! – обратилась к нему от стойки женщина, обернувшись. – Поставлю-ка тебе мультик…. Только что вышел! Знаешь, как называется?! – поинтересовалась она у него так, будто бы он был знатоком и ценителем порно. – «Принцесса стала взрослой»!..

Она воткнула кассету в видеомагнитофон и хотела переключить телеприёмник с антенны на линейный вход, но тут как раз дело на экране дошло до того самого сюжета, и Дима понял, что не может позволить ей сейчас это сделать.

Так это был вовсе не сон!..

Звук был включен едва-едва, и он, схватив со стола пульт, бросил «маме»:

-О!.. Подожди немного! – и прибавил громкости.

-Что там такое?! – возмутилась, заинтересовавшись, женщина и обернулась к экрану.

-Да вот, прикол вчера видел про тёлку по телеку! Хочу снова глянуть! – отозвался, солгав, Дима.

-Да их по миллиону штук в день показывают! – возразила утомлённая ожиданием и чёрствостью кавалера дама.

-Ну, подожди! – взмолился Дима. – Тут землячка моя на поезд опоздала! Сейчас прыгать будет!.. О!.. Смотри!..

Дима и сам глядел и глазам не верил: девушка теперь почему-то была не так похожа на Веронику, как ему показалось вчера.

«Мама» подошла сзади и обняла его за талию, глядя из-за спины кавалера на ставший раздражать её тем, что ворует внимание любовника, экран.

-Не вижу ничего особенного! – отрезюмировала она, раздражённо давая понять, что это всё ей надоело. – Прыжок в тамбур…. Эка невидаль!..

-Да, – согласился Дима, вдруг и сам разочаровавшись в своих ожиданиях чуда: вряд ли это была Вероника. Да и не вряд ли, а точно – не она. – Ладно, включай, что ты там хотела мне показать! – окончательно сдался на милость хозяйки Гладышев….

-Тебе надо учиться ещё и учиться! – наставляла она его после утренней порции любовных утех, которые продолжались до самого обеда, расположившись в белоснежном, окутавшем её как снежный сугроб ослепительно белыми, нежными подушками пуфиков канапе. – Когда у женщины приближается оргазм, правда, обычно это происходит задолго до того, как настоящий пик наступит, влагалище её сокращается и сильно охватывает мышечной трубкой мужской член. В этот момент даже опытный мужчина чувствует, что у него вот-вот всё произойдёт, и уже не может сдержаться. Если у мужчины в это время произойдёт эякуляция, у него не только пропадёт стимул дальше заниматься сношением, но и сам его орган тут же ослабнет и станет непригодным для этого буквально через несколько секунд. Понимаешь?.. Поэтому женщина, как правило, в таком случае оргазма не достигает…. Вот как я сегодня: несколько раз была близко к тому, но!.. Знаешь, я ведь не девочка, чтобы в любовь играть, в ахи-вздохи там всякие. Я ценю технику! Но ещё больше ценю технику правильную, когда мужчина способен доставить мне удовольствие! Мне нравится твоё тело! В худощавости есть и сексуальность, и сила корня. Только техники тебе не хватает! И я тебя ей научу…. Так вот, именно в этот момент, когда мужчине кажется, что всё близко к завершению, надо остановиться и полностью перегореть, дождаться, когда этот наплыв неги пройдёт. И тогда, как только близкая к завершению страсть перегорит, ты сможешь продолжать заниматься любовью дальше ещё довольно долгое время, до второй волны. Потом можно сделать то же самое. И тогда у тебя появляется шанс доставить женщине настоящее наслаждение, на которое она, кстати, и рассчитывает….

«Мама» внимательно посмотрела на него, будто оценивая своего ученика, нагим стоящего перед ней, расположившейся на мягком, уютном диване учительницей, словно желая убедиться, хорошо ли тот усваивает урок, и продолжила:

-Да-да!.. Не думай!.. Любить женщину – это тяжкий труд! Недаром само слово русского языка, которое считают вульгарным, происходит от английского слова «job», означающего даже не работу, а тяжёлую пахоту. Но иначе нельзя! Женщина не прощает, когда её тело не «job», а «work», – уясни это раз и навсегда!.. Понял?!..

«Мама» снова глянула на него внимательно, стараясь понять, доходит ли её материал, и, убедившись в этом, добавила:

-И ещё!.. Запомни раз и навсегда!.. Если хочешь быть на коне, а не под конём: никогда не признавайся в женщине в любви!.. Такие признания хороши лишь для не целованной девицы! Женщине не нужны твои признания! Лучшее признание для неё – это как ты справляешься с ней в постели! А своими напрасными словами ты можешь лишь заставить её стыдиться того, что её любишь! Поверь мне, у каждой женщины есть в шкафу пара скелетов, которые от таких признаний начинают греметь костями, а потому либо пугают её, либо заставляют заливаться краской! Просто говори ей комплименты, угождай, выполняй, в конце концов, её капризы…. Но не признавайся в любви ни в коем случае! Признаваться в любви можно девушке, да и то не всякой! А женщина – это уже другой зверь! Запомни это раз и навсегда!..

-Зачем ты мне это говоришь?! – вдруг перебил её Дима.

Он всё это время стоял перед ней, чувствуя себя, в самом деле, каким-то первоклашкой в «маминой» школе любви.

-Ну, наверное, затем, чтобы сделать из тебя хорошего любовника. Конечно же, в первую очередь, для себя. Ну и, потом…. Мы же не всегда будем вместе! Ты ведь это понимаешь?!..

-Да! – Диме стало немного грустно от «маминой» откровенности, которая не оставляла ему и тени намёка на какую-то романтику их отношений, а потому как-то недобро отрезвляла, как холодный душ, давая ему понять, где его место.

-Вот и хорошо!.. А потому мои уроки, я не стыжусь этого слова, – это, в самом деле, уроки, которых мало кто в жизни удостаивался, сослужат тебе огромную службу в отношениях с женщинами в будущем. Правда, если ты будешь применять их на практике, а не заткнёшь в какой-нибудь дальний угол своей души!.. Вот я смотрю на тебя! Сейчас ты просто мямля! Уж извини за откровенность! Но, если хочешь, я сделаю из тебя настоящего мужчину, покорителя и властелина женских сердец! А знаешь почему?.. Да просто потому, что ты мне понравился: я-то в мужчинах толк знаю, как никто другой, – и потому хочу, чтобы после меня с женщинами у тебя всё было хорошо! Уяснил?!..

-Уяснил! – кивнул головой, словно жеребёнок в ответ ей Дима.

-Ну, тогда иди ко мне! – раскинула руки в объятьях его учительница и хозяйка….

Иные бывают нетерпеливы, и едва начав путь, уже хотят приехать или получить результат. И такие в любви, как правило, пасуют. Вот что становилось с каждым разом всё явственнее Диме.

Теперь и он смотрел на себя прежнего как на сопливого мальчишку, который только и мог, что неумело изображать то, что должно происходить как битва, как сражение полов на поле боя, именуемом брачное ложе, в котором обе стороны должны стремиться одержать победу и верх не над противником, а над своими обыденностью, стеснительностью и скукой, над своими невесть откуда взявшимися предрассудками, разрешая, угадывая и принимая разрешения друг друга и тем сливаясь в одно единое колесо любви….

-Женщина может быть влюблена, – продолжала учить его «мама» в перерывах между любовными играми. – И это, в самом деле, проблема, потому что влюблённость женщины имеет к её половому удовлетворению такое же отношение, как высота шпилек женских туфелек к проблемам, скажем, демаркационной линии границы Украины с Россией. И когда это выясняется, то женский организм устраивает бунт женскому сознанию. Он приходит в яростное бешенство, потому что обманут влюблённостью женщины. Никакого удовлетворения женскому естеству от влюблённости нет. Это ложь, фикция, придуманная природой для того, чтобы женщина некоторое время выступила в качестве поля для засева определённого её генетическим кодом ДНК мужчины. Влюблённость придумывают гены. Она витает совершенно в других сферах от сексуального удовлетворения и на время затмевает его потребности. Она обитает в сферах поэзии продолжения человеческого рода, где генофонд через влюблённость эксплуатирует женщину до некоторых пор, пока влюблённость не развеется как дым. И вот тогда женщина вдруг обнаруживает, что и муж её не удовлетворяет, да никогда и не удовлетворял, и сама она не понять как попала в такую жизненную коллизию, из которой, как правило, видит только радикальный выход: развод. Вот почему большинство юношеских браков так зыбки и склонны к распаду, и здесь нужна воля более разумных уже существ: родителей молодых, чтобы брак перешёл этот Рубикон. Меры должны быть жёсткими, даже жестокими. И, если удастся преодолеть эту полосу просветления женской сущности от чар влюблённости в своего избранника, то брак, так или иначе, сохранится. Но центробежные силы настолько велики, что родителям семейной пары со стороны обоих супругов требуется незаурядная мудрость, жизненный опыт, которого, как правило, нет, воля к сохранению семьи своих детей и слаженность действий, которых, в большинстве случаев, не достаёт. Вот потому так много разводов. Да и что взять с родителей, большинство из которых в своей-то жизни порядка навести не могут, даже дожив до пенсионного возраста! Впрочем, я куда-то далеко «уехала»…. Ну-ка, лизни, как следует, вот здесь….

Диму забавляло это удивительное умение «мамы» сочетать вульгарную пошлость с женской житейской мудростью, но оно вносило и некую изюминку, странную пикантность, в их непродолжительные отношения.

Глава 10.

-Ты?! – удивился Дима, чувствуя, что продолжает терять Меркаба.

-Я! – согласился Литарген.

-Зачем ты здесь?! – удивился Гладышев.

-Решил тебе помочь!

Дима помнил, как Летарген говорил ему о том, что связь с ним будет потеряна до самого прибытия в Рай-город. Но он знал и то, что едва об этом подумал, его мысли стали видны попутчику как на ладони…

-Ты находишься в ментальном теле, а оно не может защитить информацию от постороннего доступа, – предупреждал его перед стартом Летарген, – потому что вся его защита находится в астральном теле, теле эмоций, которое умеет прятать в себе информацию. Поэтому едва ты что-то подумаешь, как это станет достоянием тех, кто следит за тобой, подключившись к твоему менталу….

-Я их могу увидеть?! – поинтересовался тогда Дима.

-Только если они это захотят! – покачал головой ангел и продолжил. – Возможно, получится так, что всё пойдёт прахом либо тебе покажется, что всё идёт прахом, однако ты должен держать постоянно внимание на Меркаба и цели своего путешествия, всё остальное можешь из головы выбросить. Только когда получишь верный знак, что ты достиг цели путешествия, можешь ослабить хватку. Помни, если Меркаба исчезнет прежде, чем ты окажешься в Рай-городе, ты никогда в него не попадёшь, и задание выполнено не будет!

-Как понять, что я достиг Рай-города?! – удивился Дима.

-Ты получишь верный знак! Запомни это!..

-Но что это за знак?!

Летарген посмотрел на него испытывающе:

-Я не могу тебе сказать это!.. Просто потому, что информация, попавшая в твоё ментальное тело, сразу же станет достоянием тех, кто за ней охотится! Всё, что я могу тебе ответить: знак будет верный!

-Пойди туда – не знаю куда!.. Принеси то – не знаю, что?! – возмутился Дима.

-Что-то вроде того! – улыбнулся Летарген. – Иначе никак не получается! – развёл он руками. – Да, кстати! После выполнения задания встретимся в условленном месте….

-Я тоже должен буду догадаться о нём? – с небольшой иронией поинтересовался Дима.

-Да нет! – ответил ангел. – Это уж слишком! Конечно, плохо, что условленное место нельзя назначить также секретно, как и замаскировать куб Михаила под Меркаба, что я сделал сразу, как только понял, что нас подслушивают! Но, выбора нет! Встречаемся здесь! – он показал на песчаные дюны золотистого пляжа на извилистом берегу лазурного океана.

-Да, но об этом же будут знать и те, кому бы не следовало? – удивился Дима.

Летарген пожал плечами:

-Я тоже не могу погружать тебя в пучину сплошных загадок, откуда ты наверняка не выплывешь!..

Он прохаживался перед Димой по золотистому песочку бухты, и по всему его виду было заметно, что ангел раздумывает, как же передать своему ученику некий ключ, который бы не только стал их общим секретом, но и сохранил свой секретный код от вездесущих бесов.

-В мироздании всё имеет свои координаты, – наконец произнёс он, – и надо быть очень внимательным к их обозначению. Любое имя собственное за пределами проявленного мира – тоже своего рода координаты субъекта. Поэтому двух одинаковых имён существовать не может. И никто здесь не в силах ни присвоить себе чужое имя, ни отозваться на него!..

Летарген говорил это очень медленно, так, чтобы Гладышев обратил особое внимание на каждое его слово. Но Дима тогда ещё не мог понять, зачем он это делает, однако теперь ему стало ясно.

-Летарген! – обратился он к Литаргену.

Тот будто мимо ушей пропустил его возглас.

-Летарген! – ещё громче крикнул Гладышев, но Литарген опять не отозвался.

Сделав усилие, Дима мысленно вышвырнул наглого беса из Меркаба.

Едва он сделал это, как тут же оказался в условленном между ним и Летаргеном месте, на том самом пляже на побережье сказочно красивого моря, или даже океана, – Дима ещё не решил, что создал, – где его снова ждал Летаргенъ.

-Странно! – удивился Дима. – Только летать научился, и опять оказался здесь же….

-Э-э-э, нет! – перебил его Летаргенъ, по-приятельски приняв Диму в объятия, – разве ангелам подобает так себя вести? – при этом изъяв у него куб Михаила. – Твоя миссия завершена! – сообщил он после этого.

-Как завершена?! – удивился Дима. – Я же ничего ещё и не сделал! Только полетел куда-то и вот … – оказался здесь снова!..

-Не помнишь ничего?! – с сочувствием и любопытством поинтересовался Летаргенъ.

-Нет! – настороженно ответил Дима, копаясь в своём ментальном теле в поисках информации, как будто он действительно что-то забыл.

-А ты ничего и не должен помнить! – хлопнул его по плечу Летаргенъ, развеселившись, словно удачной шутке. – Может быть, иногда … потом, во снах, кусочки информации и будут всплывать на поверхность и складываться в необъяснимые и занимательные головоломки сновидений, в которых кто угодно ногу сломит!.. Так задумано!.. Извини, как говорится, но служебная информация после задания полностью изымается. Удалить её, конечно же, невозможно: она входит в часть мироздания, а без любой части целое не может существовать. Но теперь она будет доступна тебе лишь как куски разбитого зеркала, которые будут всплывать в твоих снах. И я голову даю на отсечение, ключ дезинтеграции, то есть шифровки, настолько надёжен, что ни тебе, ни кому бы то ни было ещё, никогда не удастся сложить из неё обратно события в единое и логически целое полотно. Конечно, есть там всякие сонники – жалкие попытки дилетантов подобрать ключи. Но и они в большинстве своём лишь товар, поделки для продажи верящим в них дурачкам, которые даже, кстати, и не пытаются интегрировать информацию в единое целое, а просто пытаются понять, как она связана с их реальностью: что-то там снится к деньгам, что-то – ещё к чему-то! – в общем, разный бред, который я даже комментировать не хочу. Так что, извини! Пост сдал – пост принял, как говорится….

Пока Летаргенъ говорил это, они уже неслись по тому же искрящемуся разноцветными искрами тоннелю.

-Согласись, что осознанные сны – большая редкость в мире людей! Вообще, сны, даже бредовые, снятся людям исключительным. Остальные просто пребывают в отключке. Многие ваши учёные полагают, что сны – это, вообще, мистификация, придуманная неучами. Учёным, как правило, сны не снятся. А простолюдины забывают их в первые же секунды, ну, или в крайнем, особо тяжёлом, случае, в первые часы после пробуждения. Многие через час вряд ли вспомнят и крохи из того, что увидели ночью. И это, в принципе, хорошо, потому что…. Ну, зачем людям сны?! Если бы кто-то додумался записывать хотя бы их, он бы написал просто вековечный бестселлер, – так это у вас называется? … А осознанные сны – это и вовсе исключение из исключений.

Знаешь, нам особую проблему доставляют так называемые астральные путешественники, которые овладели техникой управляемого сна и просто хулиганствуют там, куда им путь заказан! А потом ещё приходится их вызволять изо всяких там передряг, когда они залетят туда, где Макар телят не пас: особые идиоты умудряются даже «у пэкло», – произнёс он почему-то по-украински, – попасть!.. Представляешь, сколько мороки нашим службам доставляет возня по выковыриванию их оттуда, куда им ещё или рано, или вовсе не по судьбе?!.. Такие «летуны», как правило, после нашей помощи хоть и остаются живы, но уже, что называется, не в себе, не адекватны, в общем.

-В каком смысле? – не понял Дима.

-Ну, в каком?! Дни свои на земле заканчивают в дурдоме!.. В психушке, в общем! – пожал плечами Летаргенъ. – Вот такое наказание себе на голову находят! Так что обо всём, что произошло, забудь и не пытайся этим заниматься! – предупредил он.

-Чем? – удивился Дима.

-Управляемыми снами! – ответил Летаргенъ. – Знаешь, в вашей эпохе это увлечение стало особенно популярно, как, впрочем, и различные попытки перемещаться во времени, там, левитировать, телепортироваться, получать нуль-энергию и всё такое прочее. Раньше, в предыдущие времена, этому всему хотя бы церковь препятствовала, и всякие там левитаторы, телепорты, путешественники в надпространстве и надвремени и тому подобные деятели, кому спокойно, как всем нормальным, – озадаченным кармой, – людям, не жилось, заканчивали свои «путешествия» на костре инквизиции. Но в вашей эпохи управы на них нет. А потому они по-всякому и изгаляются над бытиём, чувствуя свою безнаказанность. Я вот иногда думаю: чего это им, – то есть вам, людям, – Всевышний попустил заниматься всякими безобразиями? Но однажды понял: нас завлекает….

-Как это вас?! – удивился Дима.

-Ой, ну, вот я, к примеру, … службист! Всё меня устраивает в моём существовании, и воплощаться в человеков я не собираюсь: насмотрелся, спасибо! Вот на таких и рассчитано попущение!..

-То есть?!

-То есть «наверху», – Летаргенъ ткнул пальцем над головой и посмотрел куда-то туда, вверх, – прошла установка: всем созданиям пройти через смертное воплощение…. Знаешь, пути Господни неисповедимы не только в вашем мире: нам, службам там всяким, и вовсе доводят только ту информацию, которая нас касается! Вот и довели!..

-И что теперь?! – с любопытством удивился Дима.

-Ну, как что?!.. Рано или поздно придётся уступить пост другому. А самому отправиться воплощаться. Но… заставить в принудительном порядке меня не могут. Просто будут зажимать всячески и открывать ещё большие соблазны в материальном мире. На кого-то подействует одно, на кого-то другое! Вот чуть раньше твоего рождения был придуман эффектный рекламный ход: сексуальная революция. Знаешь, на многих подействовало и сорвало их с насиженного места. На многих, но не на всех! Таких, как я, этим не проймёшь! Вот и придумали потом возможность осваивать смежные формы пространственно-временных рамок: путешествия во времени, телепортация, левитация. Тоже подействовало! Но не на всех! Что касается меня, так я и усом не повёл! Не исключено, что какую-нибудь фишку придумают ещё! Однако я знаю твёрдо: им меня не пронять! Не такой я идиот, чтобы вочеловечиваться!.. Правда, рано или поздно все там будем: мироздание должно расти и развиваться!..

-А вот ты сказал, что астралолётчики залетают, куда ни попадя! – вернулся Дима к предыдущему мотиву в их общении. – А наверх они тоже могут залететь?!..

-Наверх – это куда?! – не понял Летаргенъ.

-Ну, хотя бы туда, где я только что был?.. В Рай-город….

-Ты хоть что-нибудь помнишь?! – вместо ответа осведомился Летаргенъ.

-Нет! – покачал головой Дима

-Вот тебе и ответ! Чтобы туда, – выше срединных астральных миров, – попасть, надо обладать другим уровнем частоты, так называемой сиятельностью. Слышал такое выражение в вашем мире: «ваше сиятельство»?

-Ну, да! В старинные времена, – в далёком прошлом, – так обращались к знатным особам.

-Ну, это для вас – в далёком прошлом! Всё, что у вас в прошлом, у нас слева, всё, что у вас в будущем, у нас справа, а есть ещё верх и низ, спереди-сзади, – чтобы ты понимал, что к чему, – дальше-ближе! Так что сиятельство – это оттуда пошло, то есть справа!.. Конечно, ваши знатные особы, даже если их так и называют, вовсе не обязательно все были оттуда и вхожи в верхние миры. Но кое-кто из них – да!

-А Царствие Божие?! Сиятельства тоже туда вхожи? – поинтересовался Дима.

-Какой ты любопытный! – снова удивился Летаргенъ. – Нет, конечно! Там надо обладать уже святостью. А это совершенно иная ипостась.

-И что? Никто из астралолётчиков не проник наверх?!..

-Никто! – подтвердил Летаргенъ. – Правда, есть исключение, но я о нём лучше промолчу.

-Почему?! – удивился Дима….

Едва он задал это вопрос, как они тут же перестали падать. И оказались в знакомой уже Диме белой комнате, пространственных границ которой не было видно.

Позади со странным звуком захлопнулась зелёная дверь.

-Ну, вот! Почти что всё! – вздохнул с облегчением Летаргенъ. – Как же ты успел надоесть мне, братец! – обратился он к Диме. – Меня предупреждали, что с тобой будет непросто, но я не думал, что так непросто! Я уже потом, когда проводил тебя на задание, заглянул в Книгу жизни….

-В Книгу жизни?! – удивился Дима. – Она же за семью печатями!..

-Ну!.. Не в саму книгу жизни! – поправил себя Летаргенъ. – В её черновик!.. Проект-то всё равно есть!.. Над ним работают постоянно, вносят туда коррективы разные, оформляют к окончательному виду…. Так вот, я туда заглянул: ба-а, думаю, с кем же я связался!..

-С кем?! – удивился Дима.

-Ну, с тобой, разумеется, – по-приятельски дотронулся до ставшего опять неосязаемым для собственного взора Диминого тела Летаргенъ.

-И что?!

-Ну, как что! Ты ж там писателем числишься по своему основному роду занятий в данном воплощении! Самая тяжёлая в астральном смысле слова карма!.. Нужно постоянно поддерживать контакт с тонкими мирами и вытягивать оттуда информацию! Я бы не хотел писателем быть! – покачал головой Летаргенъ. – Некоторым, знаешь ли, такой бред подсовывают – мама не горюй!.. Потешаются над ними! Особенно тем, кто не писатель по призванию, а использует писанину, как товар для продажи, ну, бестселлеры там всякие стремится выпускать!.. Вот им-то бред отвешивают – мама дорогая! Они, конечно же, из дерьма конфетки лепят, заворачивая какашки в красивые фантики, как их научили! Но потом-то отдуваться придётся по полной!..

-Потом – это когда?! – поинтересовался Дима.

-Ну, когда развоплотятся! – подсказал Летаргенъ. – Конечно, не всем, но большинству из таких бумагомарателей и засерателей мозгов человекам «у пэкло» ходка обеспечена…. М-да! Ну, не будем о грустном!.. Вон, твоё тело стоит, практически в целости и сохранности….

-А я-то к засерателям мозгов не отношусь?! – с осторожностью осведомился Дима.

-Как тебе сказать! – Летаргенъ взял его сзади под спину и, чтобы не терять с ним больше времени, повёл Диму к его астральному телу, стоявшему в отдалении в окружении полдюжины приставов и всё также глупо моргавшему словно заводная кукла. – Любой писатель – это есть как раз то, о чём ты спросил….

-Но я ещё и поэт, – напомнил Дима.

-Поэт – это другое, – согласился Летаргенъ. – А вот писатели – они все в той или иной степени людям-то вывих мозга делают. Правда, есть те, что не от мира сего, такие, как ты, например, которые людей, прочитавших их бредни, задуматься хоть немного заставляют, а есть те, что льют водицу из пустого в порожнее, создавая лишь новый, виртуальный, тип суеты. И делают они это исключительно ради наживы! Вот с такими разговор короткий: «у пэкло». Ну, а что касается тебя!.. Слушай, ты, конечно, много всякого бреда написал: редкий бумагомаратель сравнится с тобой по объёму трудов…. И даже, честно скажу, одно время, в смысле, – в одном месте своего воплощения, – ты был замечен за желанием писать всю ту муру, что создал, ради денег. Но….

-Но что?! – затаив дыхание поинтересовался Дима.

-Но у тебя ничего, слава Богу, – здесь я в прямом смысле этого слова говорю, – не получилось!

-В каком смысле? – не понял Дима.

-Да в том смысле, что ты хоть и много намарал бумаги за свою жизнь, – на десять романов «Война и мир» хватит, – но бред твой мало кто читал…. Так что, твоё бумагомарание, хотя и выглядит как Сизифов труд, но как и Сизифу, тебе зачтётся….

Они подошли к кольцу стражников, стерёгших Димино астральное тело.

-Ну, прощевай, писатель! – произнёс Летаргенъ.

-Да уж! – согласился Дима. – До свидания!..

-Не уж, не «до свидания», а «прощай»! – уточнил Летаргенъ. – Хотя таких случаев, чтобы человек дважды впадал в летаргический сон, не было никогда, но даже, – кто его знает: пути Всевышнего неисповедимы, – если мне прикажут заняться тобой повторно, то, голову даю на отсечение, я лучше воплощусь в смертного, что для меня хуже горькой редьки: вот как ты меня достал за время нашего общения, писатель!..

-Да, хотел спросить! – поинтересовался Дима. – С моим телом всё в порядке?..

-С каким?! – настороженно спросил Летаргенъ. – Ну, это, вроде отстояли…. Вернее, вернули…. Но в целости и сохранности! Я же говорю: после твоего отлёта пришлось лезть в Книгу жизни, шариться: что за «супчик» мне попался. Это ведь не просто так, а потому, что налетело какое-то несметное полчище, которого ни я, ни мои охранники и не ожидали вовсе, и смело всю мою стражу подчистую….

-И?!..

Дима насторожился. Это был новый неизвестный факт в существовании его астрального тела в его отсутствие.

-И…. Как видишь: всё в порядке! Вот оно, твоё астральное тело ненаглядное, в целости и сохранности…. Накладки случаются даже у меня! Но тебе это зачтётся!..

Дима хотел поинтересоваться ещё о чём-то, но тут Летаргенъ недружелюбно, немилостиво как-то, ударил его как мяч для пинг-понга, и он одним отскоком влетел внутрь своего астрального тела, заполнив его тут же словно жидкость и став видимым самому себе.

Внезапно они оказались на какой-то странной городской улице, которая Диме была очень хорошо знакома. Они подошли к крыльцу небольшого продуктового магазина.

Летаргенъ, показывая ему на дверь в магазин, произнёс:

-Ну, дальше без меня!..

Дима, не прощаясь, повернулся и вошёл внутрь….

Глава 11.

-Почему у тебя нет балконов! – поинтересовался Дима, наконец, почувствовав, что прижился в этой роскошной белоснежной квартире-дворце и освоился со своим положением.

-Зачем они тебе?! – удивилась «мама». – Разве через такие «витрины» на всю стену тебе плохо видно Москву?!.. С высоты птичьего полёта?!..

-Да, но хотелось бы более реальных ощущений! Всё-таки, когда стоишь на балконе, когда ветер бьёт тебе в лицо, ощущение полёта гораздо ближе и реальнее, чем, если смотреть на город через толстые стёкла стены, пусть даже и с такой головокружительной высоты!..

Дима произнёс это с таким невольным поэтическим упоением, что «мама», видимо, не лишённая ощущения прекрасного, на минуту молча залюбовалась им, но потом, когда тот заметил, что пауза в разговоре затянулась, невольно спохватилась и произнесла напыщенно и надменно:

-Надо же!.. Более реальных ощущений!.. Захотелось ему!.. А разве в «Космосе» были балконы?!..

Фраза вырвалась из уст «мамы» явно вопреки её воле, и чтобы скрыть её за каким-то напускным фасадом, пока Дима не обратил на неё внимания, громко и пафосно, почти как на театральной сцене, добавила:

-Ах, она, русская душа!.. Так и требует полёта!..

Восклицание было ни к селу, ни к городу, но, видимо, чтобы поправить ситуацию, Дима подхватил игру:

-Ну, не русская, скажем, а украинская….

-Ха! Надо же! – всплеснула «мама» руками от неискреннего удивления. – Национальное самосознание проснулось! «О национальной гордости малороссов» – читал работу вождя мирового пролетариата?! – поинтересовалась она ехидно.

-Нет, не читал! – ответил Дима. – Не читал и не хочу читать!.. Я украинец – и баста!

-Ой, ну надо же! Да ты б ещё знал, откуда та Украина произошла! Это ведь дореволюционная Малороссия плюс оттяпанные у Австро-Венгрии Бессарабия и Галиция! Вот и вся твоя Украина! А автор этой республики – кто?! Правильно: дедушка Ленин! Это он обещал галичанам в случае своей победы над Деникиным основать Украину, как отдельное почти государство! И, надо сказать, своё слово сдержал: Украина-то в составе СССР всегда на отдельном счету была. Даже в ООН имела своего собственного представителя в отличие от других союзных республик, которые все, в том числе и РСФСР, были представлены в этом международном истеблишменте одним скопом!.. Украинец он!.. Да у тебя даже фамилия-то не украинская: Гладышев! – воскликнула «мама».

-А ты откуда знаешь мою фамилию?! – удивился Дима.

-Такая женщина, как я, должна знать всё! Ты что думаешь, я всякую шваль подзаборную к себе в дом волоку?! – поинтересовалась она у Димы. – Плохо же ты обо мне думаешь!

-Но всё же?! – Дима не хотел отступать и напирал.

-Что – «всё же»?! – разыграла удивление «мама».

-Я тебе свою фамилию не говорил….

-Ну и что?!

-Ну, как же! …

-А-а-а! – отмахнулась «мама» и, повернувшись к нему задом, пошла прочь по огромной квартире, утопающей в благоухании светлых тонов и белоснежных гарнитуров мебели по всему её необозримому пространству. – Много будешь знать – плохо будешь спать!..

Дима видел, что она направляется в сторону своей огромной кровати-пуфика под газовым шатром, обсыпанным как звёздами стразами «Сваровски», и даже догадывался, что будет дальше, пойдёт он за ней прямо сейчас или отстанет: деваться ему в этой огромной белоснежной клетке от ненасытной женской зверюги, жаждавшей его так, словно он был и завтраком, и обедом, и ужином, и полдником, и десертом, – по десять раз на дню, – было некуда, но всё же догнал её, поравнялся и пошёл рядом.

-Объясни мне, пожалуйста…. Будь так добра!.. Я не понимаю….

-Да и не надо тебе ничего понимать! – обернулась к нему у самой постели «мама». – Пока ты со мной, ты в полной безопасности!.. Уверяю тебя! Можешь не беспокоиться: с тобой ничего не случится!

-И как долго это продлится?! – поинтересовался он, но больше ничего не смог произнести, потому что это был последний осознанный возглас перед тем, как «мама» увлекла его в пучину страсти, вожделения и порока….

-Позволь мне всё же с высоты своих лет считать тебя своим учеником! – обратилась она к нему, отдышавшись от первого напора страсти.

Дима пожал плечами.

-Молчание – знак согласия! Нет, ты не подумай, что я на тебя давлю, просто у меня есть потребность кого-то обучать тому искусству, которое я обрела в жизни сама. Понимаешь, всё-таки у большинства, у подавляющего большинства людей, особенно в нашей стране, представление о сексуальных отношениях такое примитивное, что получить истинное наслаждение от связи друг с другом им никогда не удастся. Вот потому-то мужики скачут по бабам, а бабы – по мужикам! И все в поиске того удовлетворения, которое не смогли получить от предыдущего партнёра по постели. А оно всё не приходит и не приходит! И знаешь почему?! Да потому что от себя не убежишь! Ты переспи хоть со всем земным шаром! Но если ты не умеешь доставлять удовольствие партнёру, угадывать и исполнять его интимные, сокровенные желания, то даже такая радикальная мера ничего тебе не принесёт, кроме непомерного чувства собственного достоинства, чрезвычайно раздутого и необоснованно завышенного. Если человек в постели – эгоист, то его партнёр должен быть хотя бы альтруистом и доставлять удовольствие в первую очередь этому эгоисту. Как правило, большие эгоисты – женщины. Они лежат «бревном» посреди постели, думая, что её таким образом украшают. Возможно, что первое время – да! Но, в конце концов, безответность мужчине надоедает. Ему тоже иногда хочется побыть «бревном», которое трахают: в этом суть жажды удовольствия. Нет, конечно, мужское дело – вставлять. А женское – принимать. Но ведь и это можно делать по-разному: или как обыденность, словно выполняешь повседневную рутинную работу, особенно, – пожив в браке, – или как поэму читать. Вот смотри!..

«Мама» тут же подалась к Диме и приникла лицом к его члену, вмиг умело заглотив его хоботок в свой рот. Дима опешил от неожиданности, но, чувствуя себя неловко, остался лежать неподвижно.

Спустя пару десятков секунд его жеребец уже стоял дыбом, но «мама» всё продолжала своё действо, теперь умело заглатывая член по самое корневище и тут же выпуская его обратно, облизывая при этом плотно сжатым кольцом губ.

Это было странно. Никто прежде ему ничего подобного не делал, и потому он испытывал сначала невероятный стыд, а потом всё более усиливающееся удовольствие.

Однако, видно, «мама» хорошо знала своё дело. Не доводя его до оргазма, она вдруг прекратила свою экзекуцию и, встав над ним, произнесла:

-Многие думают, что задний проход – это место для дефекации. Но кроме того это ещё и место для получения удовольствия. Прямая кишка подобно влагалищу просто создана для того, чтобы в неё входил член. Многие думают, что в прямой кишке находятся экскременты. Некоторые сексологи перед сношением в задний проход даже рекомендуют делать очистительную клизму. По их советам сразу видно, что они сами никогда и не занимались анальным сексом. Потому что в прямой кишке никогда нет экскрементов. Во всяком случае, у здорового человека. Если у тебя в прямой кишке пребывает говно, то это патология, и надо обратить на это самое пристальное внимание. Прямая кишка устроена так, что она при нормальной физиологии свободна от фекалий. Она всегда чиста. Можешь это проверить….

«Мама» вдруг повернулась к Диме своим прелестным, роскошным задом, в центре которого, выше пунцово-коричневой, гладко выбритой кунки, мелко пульсировал в ожидании наслаждения розовый, с коричневыми отливами на складках сфинктера, вулканчик её прелестного ануса, и потребовала:

-Сунь мне в анус палец!.. Не бойся!.. Суй! Суй!..

Дима невольно подчинился.

-Ай, больно! – вскрикнула «мама». – Да не так!..

Она перевернулась и задрала ноги вверх так, что теперь могла контролировать и Диму, и его руку, и свой анус.

-Что ж ты как медведь в посудной лавке?!.. Здесь же всё нежное! Такое же, как в вульве! Возьми и сделай вот так!..

Она взяла Димин пальчик, обмакнула его в рот и облизала, густо намочив слюной, потом поднесла его к своему анусу и подушечкой пальца надавила на сфинктер, который от того сначала ещё плотнее сжался в морщинистую дульку, но потом вдруг как по команде обмяк, распустился словно роза и пропустил внутрь напирающий большой палец.

Заведя палец внутрь себя по самое основание, «мама», не церемонясь, тут же вытащила его обратно и показала Диме:

-Вот, смотри! Видишь?!..

Палец был и вправду чист, только покрыт какой-то не то слизью, не то смазкой, не то остатками слюны. Впрочем, вещества было больше, чем первоначально слюней женщины.

Дима хотел что-то спросить, но «мама» не дала ему опомниться, и пока его член был ей раззадорен так, что стоял, как гвоздь, снова встала в позу покорности, прогнув спину и ещё выше задрав свою прелестную грушевидную, но огромную, как седло, задницу, давая любовнику указания:

-А теперь встань надо мной и, приседая, аккуратно вводи член вертикально сверху вниз в моё очко!

-Куда-куда?! – не понял Дима.

-В анус!.. В Анус! – уточнила разгорячённая женщина, вся дрожа от предвкушения удовольствия. – Так!.. Вот так!.. А теперь делай движения так, чтобы только головка входила и тут же выходила наружу полностью. Так!.. Вот так!.. Теперь делай неглубокие покачивающие движения, раскачиваясь из стороны в сторону, и потихоньку, – ты должен почувствовать, как нарастает моё наслаждение, – увеличивай амплитуду проникновения. Делай это до тех пор, пока он не окажется внутри полностью! И тогда становись сзади и чередуй возвратно-поступательные движения с вращением бёдрами и их раскачиванием вправо-влево….

Дима выполнял все указания «мамы» как можно более точно и видел, как нарастает её удовольствие, и она уже и говорить не может, а только мычит от наслаждения словно корова. Вот это мычание перешло в крик, и её тело забилось в истерической судороге мощного оргазма.

Дима почувствовал, как нарастает и его наслаждение. Но к своему удивлению, обнаружил, что это наслаждение иного рода, чем собственный оргазм, хотя такое же сильное. Оно имело другую природу: ему было невыносимо сладко от того, что он доставил такой искушённой и опытной в любовных утехах женщине несказанное удовольствие….

Когда, – после мощной разрядки, которую Дима с удовольствием и наслаждением наблюдал собственными глазами, – они лежали рядом, она вдруг в первый раз спросила его:

-Ты-то кончил?!

-Нет! – с удивлением признался он.

-И правильно!.. Это ещё одно правило стабильности отношений: мужчине не стоит кончать столько же, сколько раз испытывает оргазм женщина. Для женщины оргазм – это зарядка её батарейки жизни, а для мужчины, – запомни это раз и навсегда, – это, напротив, разрядка, трата жизненной энергии, восполнить которую надо ещё уметь. Тут надо знать китайскую философию и медицину: Цигун называется. Так вот, для сохранения жизненной энергии Ци возьми себе за правило кончать в два-три раза реже, чем твоя партнёрша. От женщины не убудет, а ты на долгие годы сохранишь себе молодость, мужское здоровье и красоту….

Диму поразила эта забота, но вместо того, чтобы спросить: «Зачем ты мне всё это рассказываешь?» – он только и произнёс:

-Вообще-то, у меня не получилось! Я хотел. Но…

-О! А вот это второй секрет, который ты должен знать! Впрочем, даже зная его, ты не сможешь им воспользоваться, поскольку его может осуществить только женщина….

-Почему?! – удивился Дима.

-Потому что этот секрет касается её поведения в постели. Женщина должна активно работать ртом. Видел, как я взяла твоего друга?!.. Далеко не всякая женщина, вообще, возьмёт в рот мужской член, хотя в кунку любая норовит пустить почему-то даже без разбора, надеясь на удовольствие. А между тем, именно от того, умеет ли женщина делать этот приём, зависит её собственное наслаждение в постели. Потому что мужчина после первого раза ещё долго не в состоянии выработать сперму, а потому не может и кончить. Однако, умеючи, его вялый в это время член можно вновь поставить «на службу родине». Но для этого нужны оральные ласки, без которых эта магия не работает. Уж не знаю почему, но ни от чего другого в этот период он больше не встаёт. Зато, если женщина умеет делать миньет, она гарантирует себе после первой эякуляции долгий и страстный период наслаждений мужским органом, который будет стоять как солдат, несмотря на то, что мужчина не способен в этот период кончить. Вот такие вот дела, мой друг. Правда, ты не сможешь заставить женщину делать то, что она могла бы и должна была бы, в общем-то, уметь, если она этого не желает? … А нынешние барышни чванливы и брезгливы все как на подбор. Для них взять в рот член даже мужа – это унижение. Очень странно, тем более, что они-то как раз-таки требуют, чтобы мужчины делали им куннилингус. Всё от женского эгоизма. Мужчина просто по своей природе не может быть эгоистом в постели: ведь он даёт. И если мужчина даёт слишком быстро, а потом как бы – всё: не хочет и не может, то в этом только женская вина, поскольку женщина должна руководить мужским членом и после естественного, первого, «скорострела» поднимать его себе на службу, длительную и страстную, с помощью миньета. Понял?!..

-Понял! – согласился Дима.

«Мама» немного помолчала, будто собираясь с мыслями. А потом сказала:

  • Кстати, о куннилингусе. Я ещё не научила тебя делать его как следует. И сейчас, – отдышись немного, – мы этим займёмся! Я покажу тебе несколько видов этого мужского искусства игры языка и пальцев: самый простой – обыкновенный, затем средний, потом страстный и, наконец, особенный, изысканный, но и мазохистский! Ты научишься их делать все!.. Не знаю, как потом с другими, но со мной в постели – это обязательный номер программы!.. Усёк, Васёк?!..

-Усёк, – согласился Дима.

-Ну, тогда приступаем! – увлечённо потянула его к себе «мама», но в эту минуту по всему огромному пространству пентхауса раздался какой-то серебристый, переливчатый трезвон.

-У-у-у! Кого-то черти принесли! – с досадой возмутилась «мама» и отстранилась от любовника, прислушиваясь к мелодичной трели. – Кто бы это мог быть?!.. Может, не открывать?!..

Она на пару минут задумалась, словно ожидая и даже надеясь, наверное, в тайне, что перезвон прекратится, и ей не придётся отрываться от любимого занятия.

Однако посетитель был настырен, и «мама», насупившись, недовольно поднялась с постели, накинула белый махровый халат, который валялся, в порыве страсти сброшенный ещё утром на пол, у огромной, как гигантская круглая таблетка, кровати, бросила на Диму взгляд полный сожаления и, удаляясь, произнесла:

-Надеюсь, что это ненадолго…. Я скоро!.. Жди! Не уходи никуда!!!

«Куда я денусь с подводной лодки на сто каком-то там этаже?! – с иронией ухмыльнулся про себя Дима, раздумывая о том, как много нового он узнал о сексе за такое короткое время. – Однако, его слишком много! Можно даже сказать, что чересчур! Как говориться, то густо, то пусто!.. Или наоборот!..»

Глава 12.

Вдруг Дима понял, что попал в какой-то иной сон. Видимо, как и говорил Летарген, ему «включили» завесу.

Качество сна сразу же стало другое: какой-то набор ничего не значащего бреда.

Едва он зашёл в знакомый захолустный магазинчик, как тут же почувствовал это.

Здесь было довольно-таки оживлённо. По квадратному залу магазина у прилавков расположенных вокруг, по его периметру, во всех отделах шла бойкая торговля. Народ что-то покупал.

Дима пришёл за картошкой.

Покрутившись по залу, он подошёл к отделу справа от входа, в котором сидели две продавщицы, одна поинтереснее и помоложе, вторая пострашнее и постарше, и беседовали, но больше слушали, точно сочувствуя какому-то мужику, которого Дима хорошо знал, но никак не мог вспомнить по имени. Тот сидел, пригорюнившись, прямо у них в отделе и, прислонившись к стене, рассказывал, обращаясь почему-то теперь к нему: «Тебе хорошо! А я вот могу только два дня в неделю выходить из дома, потому что остальное время вынужден сидеть за пультом и охранять деньги. Нас всего четверо, и каждый по очереди дежурит!»

Дима не мог вспомнить, кто этот дядька, но прекрасно знал, что это владелец магазина автозапчастей.

-А вы поставьте сигнализацию! – посоветовал он ему. – Тем более вас же четыре брата, можете договориться.

Вдруг Дима понял, что все его попытки разбогатеть тщетны, потому что бизнес можно сделать только с братьями.

-Да! – согласился с ним дядька, но так и не тронулся с места, продолжая сидеть в отделе.

Дима хотел ещё что-то сказать, рассказать про себя, похвастаться тому, что разорился, но, тем не менее, всё равно чувствует себя хорошо: «Я вот остался без всего и не жужжу!» – но почему-то передумал и потерял всякий интерес к продолжающему рассказывать о своей судьбе мужчине, а обратился к продавщицам:

-Завесьте-ка мне картошки, – соображая, что ещё купить.

Мужик в отделе тут же куда-то исчез, а продавцы деловито заходили по нему в поисках товара.

-Осталась только молодая! – сообщила, найдя кулёк с картошкой, молодой продавщице старая. – Да и то….

Она принялась рыться где-то внизу, среди пакетов с овощами, не в силах ничего найти.

Дима перелез через прилавок к ним в отдел и поднял с цементного пола какой-то кулёк. Оттуда торчал странный овощ, похожий на патиссон, но с совершенно другим названием.

-Это …, – продавщица постарше произнесла какое-то незнакомое название, которое тут же вылетело у Димы из головы, – его берут вместо кабачков.

-А-а-а, да, – согласился Дима, припомнив, что так оно и есть, положил пакет на прилавок, а сам перелез обратно в торговый зал и попросил оттуда снова. – Завесьте мне картошки!..

Продавщица, та, что постарше, стала набирать что-то где-то визу, так, что невозможно было разглядеть, что она там делает, хотя Диме очень хотелось увидеть, что она там кладёт ему в пакет. Наконец, женщина поднялась с колен, держа перед собой небольшой прозрачный пакет, в котором было с полдюжины странных, но крупных картофелин, всех в ямах и наростах. Она пошла с этим кульком через весь отдел и уже за поворотом прилавка, за его углом, завесила эту странную кочковатую картошку и сообщила оттуда «молодой» продавщице:

-Два килограмма двести тридцать два грамма, на две тысячи девятьсот тридцать два рубля….

Услышав баснословную сумму, которую ему надо заплатить за покупку, Дима сразу же захотел сказать продавщицам: «Нет, пожалуй, мне такой картошки не надо, а то меня жена убьёт!» – он, конечно же, знает, что молодая картошка всегда дороже «старой», но цена уж слишком велика, – но почему-то не решился этого сделать, а только спросил у «старой» продавщицы, сколько стоит картошка, и бросил небрежно, через прилавок «молодой» продавщице пластиковую карточку, чтобы та сняла с неё деньги, сам продолжая про себя недоумевать, почему с него так много взяли.

-Пятьдесят один рубль! – ответила ему небрежно «старая» продавщица, уже занятая другими делами, деловито расхаживая по отделу.

Карточка, которую бросил Дима, пролетела мимо «молодой» продавщицы и упала куда-то под прилавок, на пол. Та нагнулась, подняла её, и он извинился, что поступил так небрежно.

-Простите, не расслышал: сто пятьдесят один рубль? – переспросил Дима у продавщицы в возрасте.

-Пятьдесят один! – повторила та. – А что вы хотели: доставка дорогая!

Дима почему-то знал, что картошку привезли из Китая: откуда же могу привезти «молодую» картошку зимой?

«Молодая» кассирша списала с карточки деньги за покупку и вернула её Диме, а сама почему-то, взяв в руки его небольшой кулёк с покупкой, вышла из магазина.

Дима остался у прилавка в недоумении, всё ещё силясь понять, правильно ли ему посчитали за покупку, но чувствуя, что его обманули. Сделать это в уме никак не получалось, и тогда он, навалившись на прилавок, спросил у «старой» продавщицы, которая уже вовсю была занята другими делами, деловито шныряя по отделу и не обращая уже на него никакого внимания, где её «молодая» напарница.

-Она сейчас вернётся! – ответила та, всё так же деловито перемещаясь по отделу.

-Простите, вы не могли бы дать мне калькулятор! – попросил он её, от неловкости и волнения, что усомнился в честности продавца, сосредоточившись на наблюдении, как его палец давит на широком, светлом прилавке комочки земли, упавшие, видимо, с овощей, тут же рассыпающиеся в серый песок, не в состоянии успокоиться из-за суммы покупки, понимая, что это большие деньги. – Что-то я не могу сообразить, сколько вы с меня взяли!

Продавщица протянула ему большой чёрный калькулятор с большим экраном и такими же большими кнопками.

-А где ваша подруга?! – поинтересовался он у неё, понимая, что прошло довольно много времени, уже и народу в торговом зале не стало: он остался один, а продавщицы с его пакетом всё нет.

-Ой! Вы только не шумите! – предупредила его «старая» продавщица. – Знаете, она такая: долго на одном месте работать не может! Хвостом махнула, фыркнула и пошла!

Дима всё ещё не оставлял попытки посчитать на калькуляторе, сколько же с него должны были взять, но, хотя и помнил сумму, цену и вес картошки, ему это никак не удавалось. Вдруг, как-то в уме поняв, что ему до того долго не удавалось: сумму надо разделить на вес, – он мигом сообразил, что цена картошки выходит где-то около четырёхсот рублей за килограмм. Тут ему стало ясно, что за покупку продавщица постарше не просто неправильно посчитала, – ошиблась, там, на рубль или два! Да нет, его просто нагло надули! К тому же жаловаться было не с чем и не на кого: у него не было ни товара, который он купил, ни самой продавщицы, которая производила расчёт, а та, что ему вешала, бегала по отделу как ни в чём не бывало, занятая своими делами, будто Димы уже и след простыл, как и прежде, не обращая на него никакого внимания.

Понимая, что прошло много времени с тех пор, как продавщица помоложе вышла из магазина и канула в неизвестность с его картошкой, Дима перестал вести себя спокойно, потому что всякая надежда на то, что та вернётся, испарилась, да и из покупателей в торговом зале остался один лишь он.

-Где у вас тут директор?! – поинтересовался он у той, что деловито сновала по отделу, не обращая на него никакого внимания. – Вы меня в восемь раз обсчитали?!..

Дима негодовал с каждой минутой всё сильнее, но продавец за прилавком вела себя так, словно его уже и нет. Да и с чем было идти жаловаться?.. Товара нет, чек унесли!..

-Где директор, я спрашиваю?!..

-Ой, молодой человек! Не кричите, и без вас тошно! – раздался сзади чей-то возмущённый голос.

За его спиной что-то лопнуло, затрещало так, что невозможно было терпеть.

Дима обернулся и… проснулся.

То, что это уже не сон, он понял как-то сразу: лежит на чьей-то постели, но мало того, что голый, да ещё и не накрытый одеялом! Это просто свинство!

Дима почувствовал, что замёрз так сильно, будто пролежал так, наверное, полгода….

Где он оказался?! В ночлежке?!.. Нет, конечно! У «мамы»?! Тоже не похоже!..

И тут Гладышев понял, что лежит на огромной кровати в спальной Вероники.

Как он здесь очутился?!..

Смутные воспоминания начали вползать в его голову….

Да-да, он приехал из Москвы, Веронику схватили кавказцы, а он вышел «в свет»…. Нет, не в чём мать родила, но одетый девкой! Подцепил Анжелу, представившись сестрой Бегемота…. А дальше?!.. Дальше что?!..

У Димы зуб на зуб не попадал, он почувствовал, как окоченело и дрожит теперь, словно под электротоком, его тело, как оно замёрзло до каждой, самой последней клеточки!..

А Гвоздя-то убили!.. И теперь его ищут менты, будто это сделал он! Вот почему он спрятался на квартире Вероники! Вот зачем он переодевался в женское платье!

Дима хорошо помнил, как начинался сон: с ангела Летаргена, который утверждал, что снится ему уже во второй раз. Но с этим сном почему-то крепко связано воспоминание, что он находится в ночлежке. Будто бы он заснул в одном месте, а проснулся через много дней и километров в другом! Так, где же он всё-таки оказался: в ночлежке или в квартире у Вероники?!.. И, может быть, всё остальное, что он ещё помнит, ему тоже приснилось?!..

Он почему-то с трудом поднял голову и увидел роскошную кровать, отброшенное с его нагого тела лазоревое атласное одеяло….

Из коридора Вероникиной квартиры всё то время, что он просыпался, оказывается, раздавался какой-то странный, шуршащий, звук, будто рвали ткань или со стены «на сухую» снимали старые обои, отрывая от неё начавшее отходить полотно под таким углом, чтобы оно всё само слезло.

Звук этот длился всё-то время, пока он соображал, где же находится и что с ним произошло, но вот прекратился.

В коридоре послышались приближающиеся к комнате шаги: кто-то направлялся через всю длинную прихожую в самый конец её, в спальню.

«Причём, идёт не разувшись!» – определил по характеру звука шагов Дима, продолжая дрожать от озноба, но не в силах пошевелить ещё ни рукой, ни ногой, чтобы дотянуться до такого желанного теперь одеяла и укрыться.

В спальню зашла Анжела.

Увидев, что Гладышев проснулся, она испуганно взвизгнула и просто обомлела от ужаса, будто столкнулась с привидением, обмерла вся на пороге спальни и схватилась руками за сердце.

Однако в следующую секунду, поняв, что это не привидение, а живой человек, Анжела бросилась на него, прямо в постель, с кулаками и перекошенным от злости лицом:

-Гладышев! Ты идиот, да?!..

Дима почувствовал, что может шевелиться, и тут же инстинктивно набросил на себя одеяло.

В следующую секунду Анжела влетела на кровать и принялась неумело, по-женски, его что есть силы колошматить.

-Гладышев!.. Ты идиот, да?!

-Почему я идиот?! – Дима пытался отбиваться от набросившейся на него девчонки.

-Ты знаешь, как напугал меня?! – та не в состоянии была остановиться и, что было силы, лупила теперь его по лицу, по голове, по плечам, торчащим из-под одеяла.

-Да что такое! – возмущался, пока она лупцевала его, он, не в состоянии выбраться из-под одеяла, прижатого Анжелой сверху так, что даже шевельнуться было невозможно. – Дай мне вылезти!..

-Нет!.. Ты идиот, Гладышев, да?! – не унималась Анжела. – Я из-за тебя в Москву не поехала!.. Придурок!..

-Да что такое?! – Дима приложил все усилия, какие только нашёл в себе, чтобы сбросить с себя разбушевавшуюся девчонку. – В чём дело?!..

Ему это, наконец, удалось, и Анжела вместе с одеялом кубарем скатилась с кровати на пол.

Дима вскочил и встал на постели, чувствуя себя неловко из-за своей наготы. Но Анжеле было всё равно, она вообще не обращала на это внимания:

-Гладышев! Ты в своём уме?!..

-Нет!.. Это ты – в своём уме?! – с негодованием переспросил у неё он, выхватив край одеяла, потянув его на себя и постаравшись прикрыться. – Ты чего на меня набросилась, дура?!..

-Как чего?! – возмущённо ответила Анжела, но вдруг отвернулась от него, села на краю огромной кровати и тут же принялась рыдать, закрыв лицо ладонями. – Разве можно так пугать людей, идиот!..

-Да ты объясни, что произошло! – с недоумением подсел к ней Дима.

-Как «шо»?!.. Как «шо»?! – перешла на привычный «сумский суржик» Анжела. – Да ты проспал, знаешь сколько?!..

-Нет, – честно признался Дима.

-А ты выгляни в окно! – посоветовала ему, продолжая рыдать, Анжела.

Дима обернулся к окну и вдруг почувствовал, что там вовсе не зимняя погода.

Хотя земли не было видно, небо было по-летнему глубокое, солнце стояло высоко, почти в зените.

Он перелез через кровать, сделал пару шагов до окна и… обомлел.

На улице всё было зеленым зелено.

Дима распахнул окно настежь. В комнату ворвался горячий воздух июньского полуденного зноя.

Где-то внизу, в зарослях сочной листвы, повсюду: в аллеях у драмтеатра, в парке, что был дальше под взгорком, в пойме реки – вовсю наперебой щебетали птицы, раздавались визги и гогот детей, балующихся и с ума сходящих от летнего солнцепёка.

Дима обернулся к Анжеле, которая продолжала рыдать:

-Объясни, что со мной произошло!

-Думаешь, я знаю! – ответила она. – Мы покурили травки, потом тебе мало показалось, так ты ещё и «молочка» выпил, хотя я тебя предупреждала, что не надо! А потом, – бац, – и не проснулся! Я, честно говоря, думала, что ты умер, потому что никаких признаков жизни от тебя не исходило!.. Даже Циню позвала, чтобы он посоветовал, что с тобой делать.

Мы сначала хотели тебя, пока ты не воняешь, вынести из квартиры и закопать где-нибудь, но потом я решила, что это не правильно, что нельзя вот так вот человека хоронить, и оставила тебя здесь лежать, – будь что будет. Да оно и правильно!.. Прикинь, если бы нас с трупом менты где-нибудь застукали….

-С каким… трупом! – Дима не понимал, о чём она говорит.

-Ну, с каким трупом?! – удивилась Анжела. – С твоим, разумеется!.. Если бы нас менты повязали, так точно от кутузки не отделались бы. Да и не по-людски это – хоронить человека в безымянной могиле, … тем более, не кого-нибудь, а какого-никакого, но приятеля.

Поэтому я Цине говорю: пусть лежит, разлагается здесь, признаков насильственной смерти нет, мало ли что случилось, и мало ли от чего он мог окочуриться! Зачем нам на себя брать такую ответственность, тем более, ни за что: мы-то к твоей смерти причастны не были, сам помер….

-Кто … помер?! – снова не мог понять Дима.

-Да как – кто?!.. Ты же!.. Ты же и помер!

-Да я не помер! – пожал он плечами.

-Это я потом уже поняла, что не помер ты! – махнула на него рукой Анжела. – Дурак! Знаешь, сколько событий за это время произошло?! Я собиралась с Циней в Москву ехать, клофелинщицей работать, но из-за тебя не поехала: надо было проведывать кому-то, что тут с тобой происходит!.. Да и хорошо, что не поехала! – тут же махнула снова, на этот раз облегчённо, рукой Анжела. – Девок, вон, что туда попёрлись, повязали всех!.. Правда, Циня ушёл!.. Едва ноги унёс. Тут вон опер с Москвы приезжал до меня! Допрашивал…. С пристрастием допрашивал, – мечтательно вспомнила о чём-то девчонка. – Как сейчас помню: старший лейтенант Федулов!.. Ох, и дал он мне жару!.. Всё пытал и пытал!.. Кстати, нашу «артягу» когда-то закончил, но это ещё при Советском Союзе было, … в Германии служил, жена тут у него первая, сумская, где-то на Роменской живёт. С ним ещё какой-то грузин был, «Дзыр» кличка. Федулов говорил, что это его «понятой». Он как сам устанет меня пытать, так и говорит ему: «Понятой Дзирквадзе, займитесь подозреваемой, а то я устал уже!» …. Они меня на какой-то конспиративной квартире держали, говорили, что дело абсолютно секретное, и, чтобы «расколоть» всю сумскую преступную группировку, им нужно соблюдать скрытность расследования…. Целых две недели они меня допрашивали и пытали, – Анжела закатила под лоб глаза, вспоминая «ужасы» пыток. – Ой, как пытали, ой, как пытали!.. Но я им ничего не сказала! Так они ни с чем в Москву обратно и укатили. Правда, одного кореша своего за мной прикрепили, вместо себя, местного мента. Щербина – его фамилия. Он теперь иногда приходит и допрашивает меня в рамках того секретного дела…. Но ему в пытках до Дзирквадзе, а, особенно, до Федулова – ой, как далеко!.. Не дорос! Правда, что меня прикалывает, так это его подпольная кличка – Румпельштильзен…. Что за погоняло такое дурацкое?!.. Вроде бы русский…. Ну!.. В смысле: хохол! Правда, тоже в Германии служил…. Слушай! У них тут какая-то настоящая международная мафия получается. Говорят, что учились все в одной, в какой-то там восьмой, батарее… Я не знаю, что там у них за батарея такая, – по мне, так, батарея – это батарея, вон, под окном!.. Одного не пойму: все «артягу» позаканчивали, и все в «ментовке» служат… Как такое может быть?!.. А тут ещё вместе с этим ментом местным СБУшник, – Шама, кажется, его фамилия, – повадился ходить меня пытать! Так тоже, оказалось, – их корешок! Тоже вместе с ними артучилище закончил!.. Это просто какая-то мафия! Ничего не пойму!..

Гладышев долго ещё слушал её бред, пытаясь всё-таки сообразить, что с ним на самом деле произошло … или даже происходит, где он был, а где не был, что было сном, а что – явью, – на самом деле….

Глава 13.

Однако «мама» вернулась обратно не одна.

С ней была какая-то женщина, примерно, её возраста. Но та выглядела на порядок хуже «мамы», и Гладышев сразу понял, что она и намного беднее неё.

Женщина вся была озабоченна чем-то, выглядела грузно, но всё же успела бросить завистливый взгляд на кровать, где под газовым балдахином в стразах «Сваровски», среди красных и белых подушек и одеял можно было всё-таки без труда различить юное тело очередного «мачо» хозяйки квартиры, ещё не остывшее от только что прерванной любовной игры.

«Мама» удалилась в кухонную зону, унеся с собой приборы и остатки их завтрака, и пока она там что-то готовила, гостья бесцеремонно пялилась на огромную кровать, на которой лежал Дима. Ему было неприятно ощущать этот наглый взгляд, и, хотя газовая занавеска и некоторое расстояние скрадывали его от пристального взора незнакомой беспардонной особы, Гладышеву стало не по себе, и он потихоньку натянул одеяло по самый подбородок. Да и было бы на что смотреть! Атлетических форм сложения, которые так привлекают дам, – с огромными мышцами, мощным торсом, кубиками пресса, буграми бицепсов и трицепсов, накачанными ногами, – у него не было. Впрочем, «мама» говорила ему, что на такие экспонаты на глянцевых журналах клюют только дуры, потому что стероиды, которыми без сомнения пользуются эти «качки», напрочь убивают мужскую сущность, отнимая у неё все силы. «А ты худощав, а, значит, злоебуч! – смеялась «мама». – У тебя вся сила в корень пошла! Поэтому я тебя и выбрала!..»

Впрочем, иногда Диме казалось, что «мама» выбрала его не только из-за этого. Была какая-то загадка в той встрече у «Космоса». Но неизвестных переменных в ней было столько, что она не тянула даже на наитие: так было всё покрыто в той истории таинственностью и неясным мраком, что на поверку выходила простая, нелепая случайность, волею которой он и оказался сейчас в этой белоснежной постели на огромной, похожей на большую таблетку, кровати, скрытой от посторонних глаз газовым балдахином, свисающим по кругу с потолка….

«Мама» вернулась к своей гостье, неся в руках высокий серебряный кофейник, сделанный под восточный кувшин с откидывающейся крышкой, и поднос с небольшой тарелкой, на которой лежала пара сваренных яиц, пара ломтей ржаного хлеба, а на ободок её были посажены две пары жирных клякс из майонеза и горчицы. Она напевала какую-то странную, будто в оперетте, песенку:

…Меня просила птичка:

«А ну-ка, съешь яичко!» …

Она была теперь в весёлом расположении духа, словно забыв, что незваный визит отвлёк её от более чувственного увлечения, чем второй завтрак в компании нежданной гостьи.

Та, едва завидев «маму», отвернулась, сделав вид, что смотрит в другую сторону, куда-то на стеклянную стену, за которой плыли низкие хмурые облака, порошил снег, и лишь где-то внизу виднелись далёкие кварталы Москвы.

-Всё пополняешь свой гарем?! – съязвила неожиданно гостья.

Но «мама» то ли не услышала, потому что была ещё на подходе, то ли пропустила мимо ушей эту ехидную реплику, то ли сделала вид, что та ничего и не произнесла, потому что ей так было проще.

Она подсела к ней рядышком, по-приятельски толкнула женщину в бок своим бедром, как бы призывая к более тесному и доверительному общению, и потянула руку к кофейнику, чтобы налить кофе.

-Ой, чашки забыла! – словно спохватилась она. – Анфиса, будь другом, принеси из барной стойки чашечки…. Знаешь, такие маленькие кругленькие, с интересным рисунком!.. Ну, те, что тебе так когда-то понравились!

Анфиса встала и грузно пошла в кухонную зону огромной квартиры-студии, а «мама» обернулась к Диме и, приложив пальчик к губам, дала понять, чтобы тот не высовывался….

Женщины не спеша принялись за трапезу, тихо переговариваясь между собой о каких-то делах. И, хотя Дима лежал на своей огромной постели довольно-таки далеко от зоны отдыха, в которой располагалась обеденная группа, – тройка небольших белоснежных канапе, стойка с аппаратурой и огромный прозрачный квадрат супермодного телевизора, свисающий на толстой трубе с невысокого по сравнению со «стадионной» площадью апартаментов потолка, – до него благодаря изумительной акустике огромного помещения хорошо доносились слова этого разговора.

-Ты представляешь?!.. Эта сучка украинская каким-то образом удрала, оставив меня с носом! – жаловалась гостья. – Она осталась должна мне кучу бабла!..

-Ну, и что ты предлагаешь?! – участливо, но как-то наиграно, спрашивала хозяйка дома. По интонации было видно, что ей дела гостьи малоинтересны.

-Помоги мне её найти! – просила та. – Я получу с неё своё!.. Ты получишь с неё своё!..

-Да я, в общем-то, и не бедствую! – признавалась «мама». – Мне её поиски обойдутся дороже, чем просто забыть про это происшествие. Где я её буду искать-то?!.. Ты представляешь, сколько я заплачу ребятам за то, чтобы её найти и привезти?!.. Да и, – я больше, чем уверена, – с неё и взять-то нечего: голытьба! Нутром чую!..

-Анфиса!.. Помоги! Я в долгу не останусь! – не унималась странная гостья.

-Сдалась она тебе?! – стояла на своём «мама».

Однако вдруг в их напряжённой беседе воцарилась какая-то странная тишина, и после долгой, очень долгой паузы, хозяйка огромной роскошной квартиры, наконец, сказала:

-Ладно!.. Оплачиваешь расходы моим ребятам, и они её найдут!..

-Спасибо тебе! – обрадовалась гостья.

-Я вот только не пойму, зачем тебе это?! Думаю, что даже расходы не окупятся….

-А мы её к тебе определим! Назначим в отработку ей, – скажем, – миллион долларов!.. Отработает – так отработает! Сдохнет – так и поделом ей!..

-Миллион долларов?! – удивилась хозяйка дома. – Это круто!.. Мне ни одна девочка не принесла столько денег за всё время работы!..

-Да что ты теряешь?! – не унималась гостья. – Найдём, поставим на бабки!.. Пусть работает! Тем более, поиски оплачиваю я….

-Сдалась она тебе?! – снова с сомнением поинтересовалась «мама».

-Сдалась! Сдалась! – страстно призналась гостья.

-Ну, как знаешь! … Странно! Я бы сказала, что у тебя кроме потерянных денег какой-то другой интерес в этом деле есть! Ну, да дело твоё…. Плати ребятам, и будем искать!..

-Только, чур, когда она отработает тебе «лям», ты расходы мои на поиски вернёшь мне!

-Миллион долларов?!.. Отработает?!.. Ну, если она принесёт мне такой доход, я их тебе дважды верну, – пообещала «мама».

-Смотри, не запамятовай потом, как ты любишь это делать! – предупредила странная гостья.

-Скажи «спасибо», что я тебе, вообще, помочь согласилась! – вдруг обиженно возмутилась «мама». – А ты мне уже условия ставишь! Ничего не посеяла?!.. Борзометр не шкалит?!..

Дима долго слушал этот странный разговор, и в какой-то момент ему вдруг показалось, что речь в нём идёт о каком-то очень близком ему человеке, … о Веронике.

Однако он тут же отмёл эту мысль прочь: мир так огромен, что быть такого не может, чтобы в бескрайней Москве, такой же огромной, как целый космос, две едва знакомые ему женщины разговаривали о именно ней. Этого просто быть не могло! Да и, к тому же, … у Вероники были деньги, много денег. Гладышев сам видел, как на похоронах ей передавали или конверты, или просто зеленоватые купюры долларов.

Однако беспокойная мысль о том, что женщины разговаривают именно о ней, о Бегетовой Веронике, снова закралась в его мысли и попыталась атаковать его сознание, но он окончательно разделался с нею, намеренно прикончив и принявшись размышлять о предстоящем возвращении домой: как ни хорошо было в этой огромной квартире посреди Москвы, как ни чудесно было всё это приключение, всё как-то слишком подзатянулось. Всё-таки, как ни крути, это был чужой ему мир, задерживаться в котором более у него не было ни желания, ни сил. Надо было возвращаться восвояси. Тем более что после такого чудного приобретения, свалившегося на него три дня назад в виде полного чемодана денег, дела его должны, – просто обязаны были, – пойти на лад….

Дима загрустил. Зря он выбросил единственную машинописную копию своего романа в Москва-реку, и теперь ему предстоял долгий кропотливый труд, прежде чем удастся восстановить её из своих обрывочных записей в дневниках. Но когда он сделает это, то непременно вернётся в Москву и отдаст свой роман в самое дорогое издательство столицы!..

-Ты там не заскучал?! – окликнула его «мама».

Он очнулся от своих мыслей и заметил теперь, что странная гостья уже ушла, а «мама» возвращается в постель, направляясь, вся довольная и цветущая, как майская роза, к их любовному ложу.

-Кто это был?! – поинтересовался Дима, когда она оказалась рядом.

Ему всё-таки хотелось убедиться, что разговор шёл вовсе не о Веронике.

-Да так! – отмахнулась «мама». – Дура одна! Приятельница, в общем….

Она полезла к нему целоваться, но он остановил её.

-А чего хотела?! Там о какой-то девушке шла речь….

-Не бери дурного в голову, а тяжёлого в руки! – посоветовала ему «мама».

Она вдруг с лёгкостью сломила его сопротивление своими опытными движениями, и через несколько минут они уже занимались тем, что прервал этот странный утренний визит.

День шёл за днём, а «мама» сутками напролёт упорно и увлечённо всё занималась с ним страстным «обучением» любви, во время которого Дима делал для себя поразительные открытия в её познаниях в физиологии и психологии постельных отношений, и всё больше убеждался, что то, как он прежде занимался любовью, было просто свинство по отношению и к себе, и к любимой им Веронике. Никакую другую он не хотел, но теперь понимал, почему его страсть и нежность не принесли никакого плода, и их отношения рухнули, едва начавшись.

Впрочем, наверное, было ещё что-то более важное, что повлияло на них: Вероника очень любила деньги, и дорожила той роскошной жизнью, которую ей предоставил «Бегемот». А он всё это у неё нечаянно отнял….

Несколько следующих дней их любовную идиллию никто не прерывал.

Дима потерял даже счёт проносящимся мимо их постели в шикарной, огромной квартире сменам дня и ночи.

То, чем они непрестанно занимались, у него язык не поворачивался назвать «сексом».

Конечно, любовью здесь и не пахло. Но вдохновлённая и страстная любовная игра, умелая техника его партнёрши, запредельное удовольствие, испытываемое и им, и ею, не позволяли ему назвать их постельные отношения этим – теперь, когда рухнул «коммунизм», – заезженным иностранным словом, которое не могло, не способно было выразить всю глубину взаимного проникновения. Да, скорее всего это можно было назвать именно так: взаимное проникновение.

Временами Диме казалось, что они похожи на два странных гуттаперчевых сосуда с разноцветными, шипучими жидкостями удовольствий, которые не имеют форм и очертаний и только и занимаются тем, что соединяются и взаимно перетекают друг в друга, обмениваясь своим чудесным содержимым, непостижимыми узлами сливаются и вьются друг вокруг друга. Порой он даже понять не мог, одного ли они пола или разных, потому что всё так сплеталось, так объединялось, так перемешивалось в этой любовной игре, целью которой было максимальное удовольствие для неё и для него.

«Мама» словно искусная прачка выжимала его, как простиранную до последней белизны вещь, и он чувствовал, как постепенно истончается запас его жизненных сил, и уже опасался, что, если так продолжится ещё немного и дальше, то просто умрёт в её постели от истощения жизненной энергии. «Наверное, это и называется: всю кровь через хуй высосать!» – иногда усмехался он про себя, думая об этом, но тут же понимал, что шутки – шутками, но могут быть и дети. Хотя, конечно же, не дети: детей-то он как раз и не боялся, да и, судя по возрасту его дамы, о зачатии речи и быть не могло. Он всё больше опасался, что эта игра никогда не кончится. Вернее, когда-то, конечно закончится, но только его летальным исходом….

Вдруг их снова побеспокоили.

На этот раз пришёл какой-то нерусский мужчина, скорее всего армянин.

Хозяйка квартиры попросила Диму оставить их наедине. Они прошли в диванную зону, куда «мама», словно горничная, принесла кофе и закуски, а Дима ушёл в «тренажёрку»: дальний угол квартиры, где стояло множество спортивных снарядов и даже десятиметровый в диаметре бассейн глубиной сантиметров в семьдесят, в котором плескалась тёплая лазурная вода, постоянно гоняемая насосом через очистительно-аэрационную систему, так и манящая к себе своей свежестью, привлекательным цветом и газовыми пузырьками, поднимающимися со дна, из выпускного отверстия насоса.

Некоторое время Дима пытался освоить спортивные снаряды, но вскоре понял, что это не для него, а потому, раздевшись, нагишом сиганул в бассейн и стал с наслаждением плавать в тёплой, ласковой, лазурной, щекочущей пузырьками воздуха, воде.

«Мужик – в жопу вжик!» – вдруг пришла ему на ум странная, тревожная, мысль он и забеспокоился, потому что в голову ему закралось, что их любовные утехи уже дошли до какого-то апогея, того пика, с которого теперь им предстояло, видимо, падать вниз. А потому, чтобы и дальше пребывать на такой запредельной высоте наслаждения, где уже никакого любовного вдохновения и усилий двух тел не хватало, «маме», видимо, нужно было, чтобы появился кто-то третий, … этот армянин!

«Третьим будешь?!» – спросил вдруг Дима сам себя….

Мысль о групповухе испортила ему настроение, ему подумать об этом было даже противно. Но было совершенно не исключено, что «мама» – любительница развлекаться с двумя, а то и с большим количеством мужчин одновременно! Недаром странная гостья тогда обмолвилась о гареме. Быть может, он уже начал подтягиваться, собираться в кучу?!.. А для чего ещё «маме» такая непомерно большая квартира, в которой рота солдат заблудится?!.. А такая огромная кровать-таблетка?!.. И, быть может, этот армянин – первая ласточка того гарема, куда теперь его тоже примут?!..

Однако! Дима был не согласен на такой поворот событий и вовсе не собирался быть в своре шавок, эту богатую тётку обслуживающих! Не исключено было совершенно, что вместо фаллоимитатора, которым до того в его анусе орудовала «мама», его предстательную железу теперь через задний проход будет взбадривать армянский член…. Наверное, за этим он сюда и пришёл!..

«Нет, это уж слишком!» – Дима испугался.

На такое, хотя это была всего лишь фантазия его разгорячённого мозга, он был категорически не согласен и потому подплыл к краю бассейна, затаился и стал подслушивать разговор, уцепившись за его бортик.

Акустика квартиры была изумительна, и до него отчётливо доносились слова беседы….

-Так куда, – говоришь, – вы уехали? – интересовалась «мама» у армянина.

-В город Сумы, Украина, – произнёс мужчина со свойственным его нации акцентом.

-Ну, а где обитает, расскажи!..

-Нет, Анфиса, я обещал…. Девочка всё отработала. Я и так сказал тебе достаточно, и думаю, что, если тебе надо, то со своими связями и способностями точный адрес её ты узнаешь без особого труда! Но… не от меня!..

Когда армянин скрылся за порогом лифта, расположенного в большой круглой колонне в центре квартиры, хозяйка пришла в тренажёрный сектор за Димой, чтобы позвать его под балдахин для продолжения их любовных занятий.

Дима всё ещё держался за бортик бассейна, впечатлённый своими мыслями и услышанным.

-Видишь, – сказала она ему. – Все торгуют информацией!.. Морда армянская!.. Ничего толком не сказал, а косарь с меня склянчил!..

Гладышеву почему-то вновь показалось, что речь в только что произошедшем разговоре, окончание которого он подслушал, шла о Веронике. Но он снова напрочь отмёл эту навязчивую мысль: мало ли с кем какой-то московский армянин мог уехать в славный украинский городишко Сумы?!.. Да в прежние времена туда много всякого народа из Москвы ездило отдохнуть!.. А армян там, вообще, не меряно!.. Может, он к родственникам ездил?!.. Нет! Быть такого не могло, чтобы Вероника связалась с каким-то армяном?!.. Он слишком хорошо знал эту девчонку! Да и, … чтобы все разговоры «мамы» с посетителями её роскошной квартиры, свидетелем которых он стал, были про одного и того же человека, да к тому же про неё, про Веронику?!.. Нет! Это уж слишком! Как-то очень странно всё! Таких совпадений не бывает!..

Глава 14.

«В действительности всё часто бывает не так, как на самом деле!» – вспомнил он первую фразу из фильма, который никогда не смотрел, да который ещё и не появился в мире…. Или не проявился?!..

Всё было так странно!

Ему хорошо помнилось путешествие с ангелом…. И даже казалось, что оно было на самом деле. Но в действительности его не было, а, значит, оно было сном.

Он хорошо помнил и другие события. Но где они происходили, сказать точно не мог.

-…А пытали так, что хоть сразу в Рай-город отправляйся! – продолжала трепаться про свои дела-заботы Анжела, счастливая до безумия от того, что Гладышев, наконец, проснулся от своего странного сна. Она даже и за языком-то на радостях не следила и несла всё подряд, что можно было говорить и чего не стоило бы.

Но Дима и не слушал особо её бред, только одно слово, показавшееся ему знакомым, то, что звучало во сне, он уловил тут же.

-Что за Рай-город?! – удивился он.

Анжела прервала свой трёп, уставившись на него, будто видела впервые, да ещё и понять не могла, где находится.

-Как – «шо»?! – с непониманием переспросила она. – «Дурка» это! В Роменке находится….

-Никогда не слышал! – признался, одновременно догадываясь, куда ему надо направиться, Дима.

-Что не слышал?! – не поняла его Анжела. – «Шо» в Роменке «дурка»?!

-Нет!.. Что она так называется.

Анжела поняла, что не стоит больше тратить на него время, и снова предалась бреду своих воспоминаний:

-Ой, как они меня пытали!.. Как пытали!..

А Дима теперь старался понять, как связано услышанное во сне с тем, что только что произнесла Анжела. Да и связано ли, вообще?

Ну, и приедет он в эту психбольницу, и что? Здравствуйте, я ваш новый пациент?!.. И что ему там делать-то? Искать кого-то? Но кого?!.. Или, в самом деле, лечиться?..

Нить размышлений была такой тонкой и зыбкой, что, казалось, вот-вот порвётся. Всё было вилами на воде писано! То, что он видел во сне, всё больше и быстрее истиралось из памяти, а теперь, когда он проснулся, вообще, казалось сущим бредом: Летарген, куб Михаила, Рай-город, миссия, ради которой его погрузили в летаргический сон, – ну, точно по нему психушка плачет!..

-Слушай, а как туда попасть?! – поинтересовался Гладышев у Анжелы, рот у которой не закрывался ни на секунду.

-Куда?! – не поняла его она, вдруг заткнувшись.

-Ну, в этот … Рай-город?! В психушку, в общем?!

-Ты что, псих, что ли?! – вдруг насторожилась Анжела, словно испугавшись своего внезапного открытия, а потом в ужасе всплеснула руками. – Точно!.. Ты же маньяк!.. Ты же, это, … Кекса и Гвоздя «замочкарил»! … Тебя же менты повсюду ищут-рыщут!..

Ещё не успев договорить, Анжела вдруг сорвалась с места и пулей понеслась по коридору к выходу из квартиры.

Ощущая себя последним идиотом, который только что умудрился вляпаться в новую переделку, Дима бросился за ней следом, выкрикивая на ходу:

-Анжела!.. Стой!.. Я никого не убивал!..

Однако та не слушала его, а только истошно орала: «А-а-а!.. Спасите!.. Помогите!.. Убивают!.. Маньяк!»

Она выскочила на лестничную клетку, и её вопли гулко и страшно понеслись по всему подъезду.

Дима схватил её за руку, когда Анжела едва ли не кубарем покатилась вниз по лестнице.

-Постой! Ты что орёшь, как резаная?!

Анжела обернулась и, посмотрев на него ничего не видящим от ужаса взглядом, в котором стоял, заволакивая всё остальное, один-единственный животный страх, попыталась вырвать руку, но Дима схватил её ещё крепче.

«А-а-а-а!» – что было силы, истошно завопила Анжела так, что заглушила эхо прежнего, ещё не стихшего вопля: было такое впечатление, что в подъезд ворвался реактивный истребитель.

Дверь на площадке напротив Вероникиной квартиры открылась, и из неё снова выглянула старушонка, которая однажды уже обещала Диме вызвать милицию и найти на него управу.

-Молодой человек!.. Вы, что это, снова хулиганите?! – поинтересовалась она. – И почему вы голый?!..

Однако, увидев сцену на лестничном марше, где совершенно нагой парень схватил за руку истошно вопящую девушку, бабуся тут же скрылась за прочной дверью, видимо, на этот раз решив без угроз сразу же перейти к действию.

Поняв, что дело принимает скверный оборот, Дима отпустил Анжелу, которая, так же, вопя, бросилась вниз по лестнице, заскочил в квартиру и закрылся, переводя дыхание.

Он в спешке стал собираться, искать что-нибудь летнее в вещах по шкафам, нашёл летние штаны и футболку Бегемота, которые сидели на нём так мешковато, что было нетрудно заметить: вещи с чужого плеча, – нацепил сандалии и собрался уже, было, выходить из квартиры в таком, «летнем» виде, замешкавшись с поиском «Суперцемента» для заклеивания двери, как вдруг в дверь позвонили.

Дима включил видеоглазок.

На экране монитора, висевшего сбоку от дверного проёма, стала видна вся лестничная площадка. На ней стояла та самая маленькая старушка и несколько милиционеров.

Дима включил звук с внешнего микрофона.

-Я вам говорю, – объясняла бабка ситуацию милиционерам, – он выскочил из квартиры совершенно голый, схватил спускавшуюся по лестнице девицу и давай её тащить к себе в логово. Девушка кричит: «Спасите, помогите!.. Маньяк!» А он тащит её и тащит!.. Схватил, как клешнями! В этой квартире раньше девушка жила! Такая хорошенькая, симпатичная! Куда делась – не знаю! Тоже надо проверить! Может, он её уже … того! А теперь вот этот упырь за проходящих мимо квартиры по лестнице принялся!.. Я его один раз зимой видела, предупредила, что милицию вызову, и он с тех пор затих, затаился, а тут, видно, осмелел. И снова за старое!.. И вы представляете, ничего не стесняется: голым выскочить на площадку!.. Он, видно, хотел её изнасиловать и убить. Наверное, и хозяйку квартиры, – тоже, – изнасиловал и убил!..

Бабка несла какую-то несусветную ахинею. Но чем дальше, тем внимательнее слушали её милиционеры. Один из них осматривал дверь с каким-то профессиональным интересом, выдав, в конце концов:

-Товарищ старший лейтенант! Дверь противовзломная, противосъёмная, бронированная! Да к тому же – немецкая, очень известной фирмы! Мы её и за неделю не выковыряем, разве что с куском бетонной стены….

-А если пластидом взорвать?! – поинтересовался начальник прибывшей по вызову оперативной группы.

-Полдома разнесём, а её и с места не сдвинем! – ответил, покачав головой, тот, что исследовал дверь. – Надо пробовать проникнуть через окна….

-Вы проверьте, проверьте! – настаивала бабуська, вызвавшая наряд. – Вдруг там уже девушки штабелями лежат, … изнасилованные и убитые.

-Да-а-а, что-то очень подозрительная дверь, – согласился начальник милицейского наряда. – За такими простые обыватели не живут…. Вызывайте подкрепление! Будем проникать в квартиру через крышу здания!..

Услышав, что милиция собирается лезть в квартиру через окна, Дима покрылся весь холодным потом. Вот так, нежданно-негаданно, квартира крепость, в которой совсем недавно он чувствовал себя в безопасности, превратилась в западню, выхода из которой не было. Он почувствовал себя загнанным волком.

Мысли в голове проносились со скоростью молнии: «Переодеться женщиной и прикинуться жертвой, сказав, что маньяк спрыгнул на балкон этажом ниже?.. Или, вообще, ничего говорить, мол, не знаю, как здесь очутилась?.. Перелезть, в самом деле, на тот балкон, пока не начался штурм?.. Спрятаться в одном из огромных шкафов квартиры?!..»

Вопреки всему он чувствовал себя спокойно. Главное было не паниковать.

Вдруг Дима вспомнил про чудесную ванную комнату этой квартиры.

Чудачествам Бегетова не было предела: что не сделаешь для любимой женщины, – и Жора решил сделать ей ванну глубиной больше двух метров с одного края, с другого ванна была мельче, с подводной лавочкой для сиденья. Но, чтобы осуществить этот сумасбродный домостроительный проект, он выкупил у соседей этажом ниже ванную комнату, в которую прорубил пол, сделав из неё технический этаж своей ванной. Это как в бассейне: только кажется, что чаша водоёма монолитна с полом, ниже которого ничего уже нет. На самом деле там располагается технический этаж, в котором оборудованы системы слива, фильтрации, краны, трубопроводы, клапаны и многое другое, без чего бассейн просто не смог бы функционировать. Так же поступил и Бегетов: в выкупленной этажом ниже ванной комнате он разместил подобные, но значительно меньшие по масштабу системы, поддерживающие работоспособность Вероникиной чудо-ванны, о существовании которых постороннему наблюдателю трудно было бы догадаться.

Но самым главным было то, что на «технический этаж» из ванной комнаты квартиры вёл люк, который был хорошо замаскирован: Бегемот любил подобные фокусы. Не посвящённый в тайну конструкции никогда бы не нашёл его, да и не догадался бы даже, что под ванной, в части выкупленной Бегетовым чужой квартиры, есть ещё и комната с оборудованием, правда, наглухо замурованная от соседских апартаментов. Попасть туда мог лишь тот, кому открыли не просто саму тайну, но и коды доступа к ней.

Дима был одним из посвящённых в неё самой Вероникой: та, получив ключи от новенькой шикарной квартиры, хвасталась перед своей бывшей компанией этим чудом, конструкция которого поражала воображение и технически обескураживала: как ванна может быть ниже пола квартиры, да ещё и такой глубины?! Правда секрета тогда до конца присутствовавшим Вероника не раскрыла, и только в Москве как-то раз от нечего делать «сдала» ему код доступа к «секретному» объекту: нужно было набрать на пульте управления телевизором шестьсот шестьдесят шестой канал.

Всего-то!..

Гидравлика, работающая от напора воды в водопроводе, по этой команде поднимала одну из огромных квадратных керамических плит пола, под которой был спрятан люк входа в подсобку ванны с оборудованием, а уже внизу, на настенном пульте, были и все остальные кнопки управления системами.

Собственно говоря, никакой тайны-то и не было: так, лишь технические нюансы сооружения. Кого из посетителей бассейна, к примеру, интересует его забортное нутро: что, да как, да где из его обслуживающих систем расположено?.. Так и здесь!.. Тонкости устройства всего этого оборудования нужны были Веронике, да и всем прочим, не больше, чем пианисту знание внутренностей рояля: там пусть настройщик разбирается.

Ни работы описанной системы, ни чего бы то ни было ещё, кроме самой чудесной ванной, которая любому могла сломать мозг своими загадками, Дима тогда не увидел: это был визит в рамках общей тусовки. И единственное, что продемонстрировала всем присутствовавшим Вероника, как плавно и грациозно поднимается крышка люка посреди ванной. Все только и увидели, что провал квадратного входа в «подполье» да лестницу для механика, ведущую вниз. Однако в Москве Дима зачем-то спросил, как открывается этот люк. И Вероника ответила….

Люк! Это был сейчас, пожалуй, единственный шанс на спасение. Он закрывался настолько плотно, что заметить его наличие при беглом осмотре было просто невозможно.

Дима бросился в ванную, включил на весь напор воду, чтобы быстро набрать в огромную чашу воды, добавил в неё с избытком пены для ванны: так было незаметно, что та имеет ненормальную глубину, – включил телевизор и, испытывая некоторое волнение, нажал на пульте три раза на цифру шесть.

Люк, как и положено, бесшумно и плавно открылся.

Прихватив с собой пульт от телевизора, Дима нырнул в образовавшееся в центре ванной комнаты отверстие, скатившись вниз по узкой вертикальной лестничке из нержавейки.

Осмотревшись, он увидел на стене квадратный ящик обслуживания системы с тумблерами, лампочками, переключателями и табло приборов контроля давления и температуры. Под каждым переключателем и кнопкой была табличка с надписью.

Дима нажал на большую круглую кнопку с надписью «Люк». Через несколько секунд квадратная плита плавно и плотно легла на своё место, закрыв выход из «подземелья», в котором он оказался.

Едва в каморке с оборудованием стало темно, как загорелась небольшая дежурная лампочка.

Дима затаился и стал ждать.

Неизвестно, сколько прошло времени, как где-то над головой раздались едва различимые звуки шагов и голоса.

-О, тут и ванна налита!.. И телевизор включен!..

-Видать, гад, только ушёл!..

-Куда же он делся?!..

Дима тут же воздал славу богу за то, что вовремя вспомнил о люке. Голоса вскоре стихли, но он ещё долго сидел в тесном помещении технической каптёрки под полом ванной комнаты среди труб, приборов, отлогой и шершавой обратной стороны поверхности диковинной ванны, спускавшейся сюда сверху и занимавшей своими витиеватыми формами большую часть пространства.

Сколько прошло времени, сказать было трудно. Иногда казалось, что несколько часов, иногда – несколько дней. В конце концов, от нервного напряжения Диму сморил сон.

Он сразу же очутился в знакомой уже ему белой комнате, стены, потолок и даже пол которой терялись в неопределённости. Его окружало множество ангелов-приставов, а напротив стоял….

-Летарген?!.. Это ты?! – удивился Дима.

-Да, это я! – отозвался тот.

-Что произошло?!.. Почему я снова с тобой встретился?!.. Ты же говорил, что третьего раза не будет.

-Да, говорил, – согласился ангел. – А это и не третий раз….

-Как не третий?! – удивился Дима. – Я ведь проснулся от летаргического сна. Я хорошо это помню. Или ты хочешь сказать, что всё, что со мной произошло: Анжела, милиция, лето вместо зимы, то, что я спрятался в подвальчике под ванной от преследователей, – мне приснилось.

-Да нет, не приснилось, – согласился ангел. – Только из сна тебя вывел не я!..

-Как не ты?! – удивился Дима.

-А вот так!.. Не я!

-Тогда кто?!

-Да бес его знает, – ответил Летарген.

-Как это?!.. Бес его знает?! – удивился Дима.

-А вот так! Имён у него много! Он моим именем и прикинулся, чтобы стыбзить координаты. Я же говорил, что надо быть осторожным с разными хулиганами в астрале!.. Я тебя предупреждал!..

-Да! Один на меня напал, представился Литаргеном: я его выкинул! – согласился Дима. – Но потом пришёл ты, – я же имя проверил, – и вывел меня сначала из ментала в астрал, потом и вовсе в какой-то сумасбродный сон выкинул. Я и проснулся. Оказалось, что полгода проспал….

-Как его звали? – поинтересовался ангел.

-Кого?! – не понял Дима.

-Того, кто пришёл и вывел тебя изо сна!

-Так это же был ты….

-Как его звали?! – переспросил ангел.

-Летаргенъ.

-Вот видишь!..

-Что?! – не понял Дима.

-Как хитро замаскировался!

-Кто?!

-Бес! – ответил Летарген. – Он подставил к моему имени твёрдый знак. А ты этого не заметил. Звучит так же, но в ментале кроме звучания доступно ещё и написание. А ты не придал значения тому, что имя написано с орфографической ошибкой! Он развёл тебя на твоей «украинскости»!

-И что теперь?! – насторожился Дима. – Выходит, я задания не выполнил?!

-Выходит, что так! – согласился ангел.

-Это плохо?..

-А ты как думаешь?! – удивился Летарген.

-Что же теперь делать?! – растерялся Дима, но тут же спохватился. – Но… ты же говорил, что, – выполню я его или нет, мы с тобой больше не встретимся!..

-Ну, наверное, это говорил не я! Вспомни-ка лучше, когда это было?.. Тот урод так всё запутал, что фактически….

-Что?!

-Распутывать и восстанавливать ситуацию надо! Вот что!

-Ты меня снова погрузишь в летаргический сон? – обрадовался Дима.

-Хотелось бы, но не получится! – ответил ангел. – Тебе придётся действовать в этой реальности так, словно ты пребываешь во сне.

-Как это?! – удивился Гладышев.

-А вот так! Сейчас я вытолкну тебя обратно в реал…. Тебе надо будет восстановить куб Михаила, который бес у тебя увёл, и попасть в Рай-город. И всё это придётся делать по интуиции. Я говорил тебе, что связь с тобой будет невозможна до тех пор, пока ты не попадёшь в Рай-город?.. Так и было бы, если бы не было худа без добра: вернув тебя из летаргического сна в действительность, бес предоставил мне такую возможность, которой я и пользуюсь, … правда, как исключением, и всего лишь раз. Так что, дальше действовать будешь сам! – он глянул на руку, словно у него там были часы. – Так всё!.. Мои пять наноастров на аудиенцию закончились!..

Летарген толкнул его в грудь, и Дима тут же проснулся….

Глава 15.

-Слушай! – обратилась к нему «мама». – Ты же с Украины?!..

-Ну, да! – согласился Дима.

-А откуда?..

-Город Сумы такой есть….

-О!.. Ты как домой собираешься возвращаться?!..

Этот вопрос чётко обозначил вдруг, что его нечаянному романтическому приключению наступил конец: видимо, «маме» он уже надоел.

Впрочем, его это вполне устраивало: ещё немного такого сексуального марафона, и он точно «ласты» откинул бы. К тому же нечаянная идея о групповухе, навеянная визитом последнего «гостя», слова о гареме в речи странной тётки, да и сама мысль об отношениях за рамками парных, на что его юная натура категорически была не согласна, – «мама»-то, понятное дело, старая, ей уже всё надоело, она пресытилась обыкновенными связями, и теперь ей нескольких мужиков подавай!.. Но … только без него! …, – стали что-то здорово беспокоить его в последнее время….

Дима пожал плечами. В принципе, он и не думал теперь, что вопрос, как добираться домой, стоит для него как-то особо остро.

-У меня ребята едут в командировку … на Украину, и как раз-таки в Сумы. Представляешь?!.. Хочешь – подвезут?!

Дима подумал, что неплохо бы было забрать с собой и Веронику, но тут же решил, что она наверняка уже дома, и согласно кивнул головой.

«Мама» словно только и ждала этого, прошла к белоснежному столику, сняла с мраморного, цвета слоновой кости, старинного телефонного аппарата витиеватую, с золотыми кольцами, обрамляющими овал костяного цилиндра ручки, трубку и кому-то в неё сказала:

-Саид, выезжаете сегодня!.. Парня тут одного с собой захватите….

Спустя полчаса телефон этот в первый раз за всё время пребывания Димы в квартире «мамы» мелодично затренькал.

Хозяйка апартаментов подошла и сняла трубку, кого-то молча выслушала и положила её на отливающий серебром, отполированный до блеска, рычаг.

-Эх, вольная ты птица! – с неподдельной завистью и грустью произнесла она, вернувшись в постель. – Денег – нет, собственности – нет, бизнеса – нет, семьи – нет! Лети, куда хочешь!.. Ничто тебя не держит!.. Так взяла бы и полетела с тобой вместе в эти вот, как их там….

-Сумы, – подсказал Дима.

-О! … Сумы! – согласилась «мама». – Полетела бы…. Да не могу! И в рай бы попасть, да, как говорится, грехи не пускают!..

-Так поехали вместе! – вдруг, сам того не ожидая, но уже зная, что она не согласится, предложил ей Гладышев.

-С радостью бы! – вырвалось у «мамы». – Веришь?! Денег не меряно! Ей, богу, на двести лет хватит, да ещё и останется! Но … не могу!

-Почему?! – удивился Дима.

-Видишь ли! Деньги – это такая зараза: чем больше имеешь, тем всё больше хочется! Уж казалось бы и некуда, ан нет! … Знаешь, это как курево: многие хотят, но мало кто может – единицы из тысячи – бросить курить!.. Так и с бизнесом! – «мама» замолкла, будто о чём-то сожалея, но потом снова заговорила. – Знаешь, иногда вдруг понимаешь, что хотя ты и имеешь деньги, на самом деле, на поверку они владеют тобой! И даже больше: с некоторого количества тебя уже заставляют играть в свою игру, поступать по своим правилам, которые, – скажу тебе, – не всегда, далеко не всегда, честны и добры. И чем их больше, тем сильнее зависимость, тем крепче связь. В принципе, это тот же самый якорь, то же рабство, что и нищета, только наизнанку. Понимаешь?! … Ты меня слушаешь, вообще?!..

От откровений у «мамы» на глаза даже слеза навернулась, но Диме почему-то показалось, что слеза эта крокодилья.

Он не знал, что ответить этой женщине, да и зачем ему теперь надо было что-то отвечать ей?! Он едет домой! Зачем ему она?.. Вот если бы на её месте была Вероника….

Впрочем, Гладышев, в самом деле, её уже не слушал. Мыслями он был уже далеко, на родине. И ему теперь не терпелось поскорее вырваться из этой золотой клетки на сто каком-то там этаже московского небоскрёба и улететь домой.

Что ему эта она?! Вот Вероника!.. Теперь он точно покорит её!.. Навсегда!..

-Да и стара я для тебя, – словно угадала его мысли женщина. – Я тебе в матери по возрасту гожусь. Так что: побаловаться в постели – куда ещё ни шло. Но дальше…. Дальше – надо быть полной дурой. А я не дура!..

«Мама» вдруг стала серьёзной:

-Ну, ладно, отваливай, пока не передумала тебя отпускать…. Внизу ждёт машина! На сборы тебе пять минут! … Давай-давай, поторапливайся, а не то останешься у меня тут навечно!..

Она как-то странно глянула на Диму, и тот понял: хозяйка дорогой, роскошной московской квартиры не шутит, – а потому «пулей» выскочил из постели и тут же засобирался.

-Саквояж свой не забудь! – кивнула головой «мама» на стоявший у кровати старый ридикюль, доставшийся Диме от продюсера группы «Ласковый лай» и, наверное, будущего депутата государственной думы Андрея, до отказа чем-то набитый. Она хотела подать сундук Диме, но наклонившись к нему, с кривой гримасой схватилась за спину. – У-у-у!.. Что у тебя там?!..

-Где-то миллионов десять рублей, – как-то просто и естественно ответил Дима, впрочем, и сам уже начавший сомневаться, что в чемодане и вправду лежат такие деньги.

-Десять миллионов рублей! – съехидничала немного «мама», с трудом выпрямляясь после неудачной попытки взять вес. – Лучше бы сказал: десять миллионов тонн кирпичей! … Ладно, давай на выход, а то прощанье затянулось!..

На мгновенье Дима ощутил, как привык к этой квартире, к этой женщине и к их извращённой обстоятельствами и жизнью связи. Впереди его, как всегда, ждала неизвестность, и от того было немного боязно и страшно, несмотря на то, что он возвращался в свой родной город. Ему стало грустно, но он тут же подстегнул себя, впервые, наверное, за всю жизнь сделав над собой усилие, чтобы прекратить распускать нюни и уйти быстро, без промедлений, чего никогда прежде делать не умел.

И уже потом, в машине, нёсшей его по просторам России в сторону Украины, сам не понимая почему, Дима ещё долго не в состоянии был отделаться от наваждения, что сквозь её взгляд ему то и дело были видны глаза Вероники. Будто бы «мама» проглотила ту, и Вероника жила в ней как рыба в аквариуме, глядя оттуда на него сквозь иллюминаторы «маминых» глаз.

Только теперь, когда они навсегда, пожалуй, расстались, Дима смог разрешить для себя загадку, чем же взгляд этой женщины казался ему таким одновременно странным и родным. Конечно! Внутри него была Вероника! Только как она туда попала?! Понять это Дима Гладышев был не в состоянии. Во всяком случае, пока….

Всю дорогу из Москвы на Украину думал он об этом открытии, и оно внушало ему неясную тревогу, будто Вероника не уехала в Сумы, а осталась там, в Москве, в чреве «маминой» утробы. И это казалось ему странным и страшным. Только понять – почему, он не мог….

У роскошного подъезда небоскрёба, как и предупредила его «мама», Диму ждал чёрный шестисотый «Мерседес».

Около машины стоял грозный кавказец.

Он протянул к Диме руку и, взяв его под локоть, проводил к задней дверце салона, произнеся по дороге:

-Садись, дорогой! Хозяйка сказала доставить тебя до самого порога твоего дома! Домчим с комфортом!..

Внутри салона сидело ещё несколько человек, все кавказцы.

Его тяжёлая, огромная сумка явно мешалась им и мозолила глаза, хотя салон комфортной машины был довольно просторным.

-Что в сумке? – поинтересовался один из сидевших.

-Где-то миллионов десять рублей, – сказал Дима.

Все сидевшие вокруг дружно рассмеялись его ответу словно удачной шутке.

-Ты так больше не скажи! – произнёс спрашивавший. – Я за десять миллионов рублей любому глотку перегрызу!..

-Давай уберём сумку в багажник! – предложил другой кавказец, тот, что провожал его в салон.

-Давай! – согласился Дима….

Пробравшись сквозь столичные пробки, «Мерседес» выехал, наконец, из Москвы и стремительно помчался в сторону Курска, сделав единственную остановку, часов через пять, лишь на границе с Украиной, в Судже.

Пограничники проверили документы у сидевших в машине, хотели было заглянуть в багажник, но почему-то передумали, и «Мерседес» покатил дальше, въехав на Украину.

В Юнаковке украинские пограничники тоже недолго держали «мерс», и через час кавказцы высадили Гладышева у подъезда его родной «хрущёвки».

-Где у вас тут самая лучшая гостиница? – поинтересовался один из них, тот, что провожал его в салон.

-В центре города, напротив здания обкома, – ответил Дима. – Да вы её не пропустите: здание высокое, – этажей пятнадцать, – в центре города. Вы его сразу увидите! Надпись будет: «Готель «Сумы».….

Диме не верилось, что после всех приключений и такого долгого отсутствия, начавшегося ещё летом с поездки в компании «Бегемота» и Вероники в Москву, он снова дома, в родном городе, о чём уже и не помышлял….

Всё здесь было родное, своё! Здесь ничто не менялось, будто река времени, двигавшая глыбы человеческого прогресса в других местах, обходила этот город, словно остров посреди русла, стороной. Казалось, забудь про Москву, как про дурной сон, он никогда и никуда отсюда и не уезжал. Ну, не считая ближайших областных окрестностей….

В Сумах стояла приятная морозная погода.

Приближался Новый год.

Первым делом Дима решил справиться о Веронике. Если она приехала, – в чём, собственно, он и не сомневался, – то была по одному из трёх адресов.

Найти её у родителей было маловероятно. В «хрущёвке» у ныне покойничка-«Бегемота» на улице Пушкина она не любила бывать и прежде. И потому, скорее всего, Вероника была у себя: она никогда и не скрывала, как обожает подаренную мужем на свадьбу шикарную квартиру.

Конечно, после пребывания Димы в «маминых» хоромах квартира Вероники не выглядела самой огромной и роскошной в мире, но в Сумах такую, да, к тому же, в самом центре города, у драмтеатра, надо было ещё поискать!

Гладышев пнул тяжёлый ридикюль под диван и направился к «китайской стене» у драмтеатра.

Однако дверь в квартиру никто не открывал. Он долго стоял и настойчиво звонил. Но за толстой немецкой дверью не было слышно ни звука.

Проторчав здесь битый час, Дима всё же направился на улицу Пушкина.

Выйдя из подъезда, он решил немного прогуляться и идти не напрямую через двор к улице Кирова, а хоть немного пройтись по родному городу. И потому вышел через арку в «китайской стене» на площадь перед драмтеатром и остановился, очарованный простой, нехитрой, но такой знакомой, родной и любимой красотой одного из уютнейших городов на земле.

Здесь было прелестно!

С неба сквозь легкие тучи, словно через фильтр, светило низкое декабрьское солнышко, на которое можно было смотреть, любуясь им, без прищура.

Подмораживало. Сыпал лёгкий снежок. Какие-то дети играли в догонялки, кидались снежками, резвились, в обнимку друг с другом кубарем катаясь по припорошенной снегом бетонной плитке театральной площади.

Невдалеке стояла толпа людей: несколько, десятка с полтора, наверное, тёток, пара-другая старушек и даже один мужик. Там обсуждали недавнее происшествие, так взбудоражившее город. Люди то и дело указывали куда-то вверх, на балконы Вероникиной девятиэтажки.

Дима невольно прислушался к постороннему для него разговору: захотелось вдохнуть, так сказать, жизнь «миста», сплетни городские послушать – чем дышит народ: когда ты в курсе городских событий, то, считай, уже точно совершил мягкую посадку на родную землю, потому что городские слухи делают тебя частью анклава, и ты теперь как бы уже совсем здесь, при делах….

А народ дышал, и вправду, из ряда вон выходящей новостью, которая уже чуть ли не неделю блуждала по «мисту», будоража возмущённое сознание горожан! Оказывается, несколько дней назад, недели с полторы, какая-то чокнутая дура не нашла ничего лучше, как, прыгая на холодном балконе в чём мать родила, раскидывать едва ли не час к ряду деньги из бельевого тазика, доведя этим толпу внизу, под домом, на театральной площади, до невменяемого состояния и экстаза.

Люди были в ужасе. Такие несусветные выходки изрядно подрывали основы существования города и веру людей в добропорядочность. Теперь всех волновало то, сколько же денег было раскидано из бельевого тазика, что это за голая девка прыгала по балкону, и куда смотрят милиция и власть, когда творится такое безобразие.

По поводу суммы раскиданных денег единого мнения у сплетничавших не было. Кто утверждал, что толпе прилетело не меньше десяти миллионов карбованцев. Кто-то занижал эту сумму втрое, а иные уменьшали щедрость «голой дуры» и вовсе раз в десять.

Самой же «голой дурой» тоже признавали кто кого. Иные говорили, что в это время с гастролями в Сумы приезжала какая-то киевская краля, чуть ли не Наташа Порывайко, ставшая теперь более известной как Королёва, и что на балконе голышом сигала именно она. Другие утверждали, что это вовсе не Королёва, но тоже «маша», то есть – наша, правда какая-то другая. Кто предполагал, что голая девка приехала из Москвы, поскольку у Порывайко таких бешеных денег, – чтобы вот так вот, безнаказанно и беззаветно, раскидывать их народу, – ещё нет. Третьи же говорили, что вовсе никакая это не «маша», и вовсе не наша, и даже не из Москвы, а просто какая-то взбрендившая с дуру столичная, правда не ясно, – киевская или московская, так как Москва-то стала теперь другим государством, – проститутка. Но таких, третьих, было мало, и их мнение тут же подвергалось всенародной критике толпы и яростно затаптывалось в грязь, потому что сплетня о том, что это всё-таки была Наташа Королёва, была аппетитней и вкусней, чем предположение о какой-то безродной шлюхе.

По поводу же власти народ и вовсе злобствовал, ругая её, на чём свет стоит, поскольку ясно было, что власть откровенно бездействует, попустительствуя подобным выходкам с ума свихнувшихся несознательных элементов, которым не жалко не только своих денег, но и психического здоровья горожан, что уже неделю как не могут в себя прийти и в толк взять, как это так можно поступать с деньгами, а потому у многих из «людын» дико болит голова, и когда перестанет болеть – неизвестно.

Подивившись чудесам, происходящим в городе в его отсутствие, Дима всё-таки отклеился от толпы городских сплетников и, не спеша прогулявшись по красивой Театральной площади, решил дойти до улицы Пушкина, с километр-полтора, пешочком.

Минут через пятнадцать неспешной прогулки он оказался во дворе дома, где находилась квартира «Бегемота», но сразу подниматься и звонить в квартиру номер тридцать девять не решился, а ещё некоторое время сидел на лавочке у забора детского сада, что был внутри двора, окружённый со всех сторон пятиэтажками.

Когда он всё же преодолел своё неясное волнение, его ждал сюрприз. Вместо Вероники, дверь открыл поддатый Гвоздев.

Вот уж с кем не ожидал он здесь встретиться, так это с ним.

-Ты что здесь делаешь?! – задали они друг другу вопрос практически одновременно.

В следующую секунду Гвоздь, выскочив на площадку лестничной клетки, схватил Диму за подол куртки и, хотя и сам был худощав, со злостью приподнял Гладышева вверх, едва не оторвав от пола.

-Слушай, поэт! – злобно процедил он сквозь зубы. – Исчезни так, чтобы я тебя видел в этой жизни в последний раз, понял?!..

С этими словами он толкнул его вниз по лестнице, поддав при этом пинка, отчего Дима едва ли не кубарем слетел по лестничному пролёту.

-Я только хотел узнать, где Вероника?! – поинтересовался он оттуда у Гвоздя, отряхивая машинально куртку, одёргивая и поправляя её на себе.

-Я ей занимаюсь, понял?! – ответил ему бандит. – Увижу, что ты около неё крутишься, – урою!.. Я серьёзно! Предупреждаю один раз! Я не «Бегемот»! Так и знай: урою, понял?!

Дима был обескуражен.

Из слов бандита стало ясно, что Вероника в городе, возможно, даже в этой самой квартире, которую прежде не любила! Но главным для Гладышева было то, что она приехала из Москвы.

У Димы отлегло от сердца. Беспокойство, постоянно свербевшее в его душе, вдруг прошло. Он успокоился и направился домой.

Он и не собирался добиваться расположения от Вероники, которая ещё в Москве явно дала ему от ворот поворот. Но поскольку была ему не безразлична, Дима не мог успокоиться до тех пор, пока не убедился, что с ней всё в порядке, тем более, если её опекает сам Гвоздев!..

На улице было темно. В неверном, блёклом свете от лампочек у подъездов и редких отсветах из окон домов вокруг на дороге у дома стоял чёрный «Мерседес». Он был чуть поодаль, в стороне от подъезда, из которого вышел Дима, но очень уж походил на тот, что привёз его из Москвы.

На секунду в Диме зародилось какое-то недоброе подозрение, что за его перемещениями по городу следят. Когда он заходил в подъезд, то вроде бы не видел во дворе этого «мерса». Или просто тот не бросился ему в глаза?.. Возможно, Дима просто не обратил на него внимания: мало ли теперь в городе богатых людей, имеющих чёрные «Мерседесы»?!..

Но всё же! Быть может, всё-таки это та машина, что привезла его в Сумы?

Дима пожалел, что был невнимателен и не запомнил номер автомобиля, вёзшего его из Москвы. Впрочем, в полутьме двора номера всё равно не было видно.

Он попытался заглянуть внутрь, но ничего не увидел сквозь тонированные стёкла. Да и машина выглядела так, будто бы в ней никого не было.

Отбросив сомнения, Гладышев отправился на троллейбусную остановку, заметив про себя, что последнее время стал каким-то мнительным, чего прежде за собой не замечал….

Всю дорогу домой он тешил себя тем, что с Вероникой всё в порядке, – это было хорошо видно по реакции Гвоздева. Возможно, бандит решил подбивать к ней клинья. Но Диму это не интересовало. Во всяком случае, ему так хотелось, чтобы не интересовало! Надо было как-то смириться с тем, что она опять досталась другому, и не лезть больше в её жизнь.

Только теперь Дима удивился, что с тех самых пор, как получил её от продюсера Андрея, ни разу даже не заглянул в свою огромную и тяжёлую сумку.

«А вдруг там нет никаких денег?!» – в первый раз за всё то долгое время, что обладал ридикюлем с сокровищем, испугался он.

До этого он относился к сумке так, будто её и не было вовсе, и только теперь понял, что, если в сумке есть деньги, то он действительно сказочно богат!..

Смысл всего произошедшего в то морозное утро под Москвой лишь сейчас дошёл до него. И Гладышев с радостью, нетерпением и надеждой на чудо вдруг заспешил домой.

Оказавшись в своей комнате, он достал саквояж из-под дивана, куда давеча небрежно пихнул его ногой, и заволновался:

«В самом деле, вдруг в нём ничего нет?!..»

Нервничая, Дима торопливо открыл клапан сумки, расстегнул два замка молнии и отворил её половинки, словно створки раковины с драгоценной жемчужиной.

Сверху лежал какой-то пакет.

Гладышев в нетерпении отодвинул его в сторону и к своей радости увидел плотно набитые в ридикюль пачки пёстрых сторублёвок, плотно упакованные в блоки, запечатанные в полиэтилен.

Значит, Андрей не обманул его!

Он вывалил деньги на пол.

Образовалась куча из двадцати блоков, похожих на кирпичи.

Вдруг Дима услышал, как кто-то позади него всплеснул руками. Он обернулся и увидел мать, стоящую на пороге комнаты и раскрывшую в немом изумлении рот.

-Вот возьми! – протянул он ей один из блоков. – Это за тот пожар, что я устроил. Надеюсь, этого хватит?!..

Мать ничего не сказала, взяла похожую на кирпич пачку денег и вышла из комнаты.

«Вот теперь заживу!» – со сладостным предвкушением замечтался Дима.

Глава 16.

Вокруг было темно, хоть глаз выколи: видно, дежурная лампочка тухла через какое-то время после закрытия люка.

Наверху было тихо.

«Сколько же я проспал?!» – Дима вспоминал только что прервавшийся сон.

Он шевельнулся. Зажёгся свет: видно в каптёрке стояли датчики движения.

«Спасибо тебе, Бегемот!» – с благодарностью подумал Дима, с трудом поднимаясь в тесном пространстве среди нагромождения труб и оборудования из неудобной позы, от которой затекли все суставы.

Привидевшееся ему во сне было похоже на бред.

Единственным доказательством, подтверждающим, что всё, на самом деле, серьёзно, был летаргический сон, в котором он провёл полгода. И, если бы не он, зацепиться за действительность событий было бы невозможно. Он так и летел бы в пропасть неопределённости, действительность исчезала бы прямо из-под ног, и, – что происходило с ним на самом деле, – понять было бы невозможно.

«Так в действительности или на самом деле? – подумал Дима и тут же вспомнил первую фразу из фильма, который никогда не смотрел: «Общеизвестно, что на самом деле всё часто бывает не так, как кажется!..». – Откуда это у меня?!..»

А текст фильма шёл в его сознании дальше:

«…К примеру, люди Земли полагали себя самым разумным видом на планете, а вовсе не третьим по разумности.

Вторыми по разумности существами были дельфины, которые, как ни странно, давно знали о нависшей над Землёй угрозе уничтожения. Они неоднократно пытались предупредить человечество, однако все их попытки общения ошибочно истолковывались, как забавная игра с мячом или выпрашивание еды.

В конце концов, они решили покинуть Землю своим собственным способом…»

«Что за бред?!» – подумал он, но запомнил на всякий случай это, будто послание.

Несколько поколебавшись, Дима нажал большую круглую кнопку с надписью под ней «Люк» на пульте управления аппаратурой ванны-бассейна.

Сверху в каптёрку проник сноп приятного мягкого света из ванной комнаты: потайная крышка бесшумно и плавно открылась.

Стараясь не шуметь, он осторожно выбрался наверх по узкой лестничке из нержавейки.

Вода в ванне всё ещё стояла, но остыла, а пена давно уже исчезла. Телевизор по-прежнему работал, на экране шла серо-белая крапинистая рябь.

Дима достал из кармана пульт и трижды нажал на кнопку с цифрой шесть. Люк бесшумно и плавно закрылся под действием хитроумной гидравлической системы, использующей для привода в действие механизма давление в водопроводе.

Дима выглянул наружу.

В коридоре квартиры было тихо и темно.

Крадучись, прошёл он в зал.

Дверь на балкон была взломана и распахнута. На полу хрустели осколки стекла.

Стояла ночь, и город сквозь разбитые окна светился тысячами огней.

Дима вернулся в коридор и попытался открыть входную дверь, но она даже не шелохнулась. Он нажал сильнее, думая, что та сейчас вот-вот затрещит, отклеиваясь под его усилием. Но ничего не произошло.

Вернувшись к балкону, он обнаружил несколько свисающих с крыши тросиков: видно штурм квартиры состоялся совсем недавно, и их ещё не убрали или забыли.

Вскарабкавшись по одному из них с помощью специальных зажимов, оставленных штурмовавшими напротив балкона квартиры, он оказался на крыше здания.

Отсюда открывался шикарный вид на город, но Диме некогда было любоваться: за тросиками могли вернуться в любую минуту, – странно, что их вообще забыли.

Найдя незапертый чердачный люк в одной из лифтовых будок, он спустился в подъезд.

Лифту Дима предпочёл лестницу: на ней больше свободы для того, чтобы вовремя повернуть вспять и не попасть в засаду, – и, проходя мимо квартиры Вероники, увидел, что дверь в неё опечатана и, словно сарай в какой-нибудь деревне, заперта на навесной замок, вставленный в варварски приваренные к красивой дорогой, «импортной» поверхности её металлические «ушки».

Подъезд был пуст.

На улице, проскочив по едва освещённому двору «китайской стены», он стремглав шмыгнул в арку в доме и оказался на театральной площади, где темноту призрачной розоватой дымкой рассеивали фонари, сделанные под старинные газовые. Здесь ещё гуляли люди, шла обычная вечерняя городская жизнь, плавно и незаметно перетекающая в ночную.

Поразмыслив, Дима направился домой: это было очень опасно, но больше идти ему было некуда. Однако и здесь дверь никто не открывал, несмотря на то, что он долго и непрестанно звонил, пока, наконец, из соседней по лестничной клетке квартиры не вышла соседка, недовольно и подозрительно глядя на парнишку.

-Мать просила тебе передать, – протянула она ему какой-то большой, пухлый запечатанный конверт.

-А где она?! – удивился Дима.

-Взяла отпуск и уехала в деревню, на станцию Смородина: посещения милиции её уже просто допекли, сил нет!.. Правда, боится, что менты достанут и там, да и не только её, но и весь Тростянец…. А тебе она советовала отправляться к дальней родне, в Васелиху. Ехать далеко, но мать оставила тебе деньги на билет….

Сказав, что просили, соседка исчезла за дверью своей квартиры, а Дима ещё долго удручённо стоял и смотрел на конверт, потом открыл его.

Там лежал целых ворох ничего не стоящих карбованцев и его паспорт….

На вокзале жизнь, пусть и едва теплящаяся, шла круглосуточно.

Дима подошёл к кассам.

В небольшой очереди шли негромкие разговоры. В ожидании возможности купить билет, люди говорили о разном, в том числе и о новостях по пересечению границы с Россией: многие ехали в Москву.

Дима прислушался, и оказалось, что теперь без паспорта пересечь границу на поезде невозможно, а вот на автобусе, что ходит через Ворожбу, – вроде бы как ещё не так строго. Многие возмущались установившимися порядками, потому что это было очень неудобно. Кроме того, в России теперь, как говорили, в отличие от Украины, для покупки железнодорожного билета требовалось предъявить паспорт ещё и кассиру, даже если ты перемещаешься внутри страны. Это было совсем уже напряжно и возмутительно. Люди не понимали, с какой стати при покупке обыкновенного билета для проезда надо ещё и паспорт показывать. «А, кроме того, если у вас паспорта нет, то вас и в вагон не пустят! – говорила какая-то очень возмущённая тётка. – А данные паспорта теперь вбивают в билет. И если кассир допустил опечатку – можно билет выбрасывать! Это какой-то тотальный контроль! В России людей конкретно под колпак взяли! Хорошо, что у нас такого нет!..»

По разговорам стало ясно, что он здесь только зря теряет время: на поезде незаметно пересечь границу не удастся, а у пограничников наверняка уже были данные на него, как и на всех разыскиваемых преступников.

Дима отправился на автовокзал, но, в отличие от железнодорожного, тот был закрыт до утра. И он решил скоротать ночь здесь же, присев на лавочке под навесом на одном из перронов, и почувствовав, как вымотался и устал.

Заснул он крепко. А когда проснулся поутру, конверта с деньгами и паспортом как не бывало: видно ночью он выпал и кто-то, проходя мимо, не преминул его умыкнуть.

Немного поискав пожитки, в растерянности Дима бессильно опустился на лавочку, вокруг которой уже шумела пробудившаяся вокзальная жизнь, и долго сидел так, обхватив голову руками. Теперь он стал настоящим бродягой! Без денег. Без документов. А родной город сделался для него безвозвратно чужим и даже враждебным местом: повсюду в общественных местах, в том числе и на автовокзале, среди прочих разыскиваемых, висел и его портрет, под которым значилось, что милиция ищет этого особо опасного преступника, подозреваемого в нескольких убийствах!

Увидев свою физиономию на стенде «Их разыскивает милиция», Дима поспешил ретироваться с автовокзала и побрёл пешком к центру города.

Так он дошёл до Дома связи, потом повернул к рынку и, бредя сквозь плотную толпу, спешащую на «привоз», прошёл мимо главного торгового места «миста», перешёл через мост и вскоре оказался в городском парке над набережной реки Стрелки.

Усевшись здесь на лавочку под раскидистым каштаном, Дима долго сидел, глядя на пейзаж вокруг, пока вдруг не заметил, что рядом с ним кто-то сидит.

Это был Летарген.

-Не забывай о Меркаба, – предупредил он его.

-Что мне делать? – с отчаянием обратился к нему Дима и … проснулся.

На улице было уже темно.

Томный тёплый воздух был неподвижен. Природа замерла в ожидании хоть какого-то облегчения от навалившейся на неё невесть откуда небывалой жары.

Зачем ему приснился Летарген? Ведь это было неспроста! И что он там говорил о Меркаба?..

Теперь Дима сидел и мысленно вспоминал уроки Летаргена о её материализации. В качестве Меркаба можно было материализовать любой транспорт, представления о котором были подробны и свежи: чем меньше информации было в памяти об его устройстве и принципе действия, тем больше энергии требовалось на удержание образа. И, поскольку это было проще всего, Дима вспомнил свой горный велосипед, на котором прежде любил рассекать по городу, и образ которого было не только легче всего вспомнить и воспроизвести во всех деталях в воображении, но и потом во время поездки непрестанно удерживать его перед мысленным взором.

В итоге всё получилось.

Конечно, сначала было непросто. Он принял позу лотоса и долго медитировал, пока не вошёл в транс и не достиг того состояния, в котором это было возможно сделать, для чего переместился с лавочки под каштаном в раскидистые заросли сирени неподалёку, внутри которых обнаружил даже чей-то вигвам: видимо, здесь иногда собирались и проводили в дружеской попойке время какие-то городские маргиналы.

Однако дальше, едва Дима сделал всё «как учили», стало гораздо проще, поскольку тут же интуитивно, но явственно, ощутил внутри себя вращающий в его ментальном теле своими тетраэдрами: солнечным и лунным, – навстречу один другому, – куб Михаила, который, как гидроусилитель руля крутить баранку водителю, помог ему создать и удерживать картинку, представляя, как едет на велосипеде, и даже испытывать при этом как наяву все сопутствующие ощущения: от реальности созданное его воображением ничем не отличалось.

И потому вскоре он уже ехал на велосипеде по дороге, которую не знал даже прежде, удерживая в голове конечную цель поездки: попасть в Васелиху.

Ехать по трассе на велосипеде было необычно, но ему нравилось. Он держался, как и положено было по правилам, не дальше, чем в метре от края проезжей части, но иногда всё-таки, особенно когда мимо в паре десятков сантиметров от него на огромной скорости вихрем проносились многотонные громадины, настигая сзади и вихрем уносясь вперёд, было страшно.

Однако цель вела его к себе, и он всё ехал и ехал вперёд, с каждым часом чувствуя себя всё увереннее. Мимо, по-прежнему, обгоняя его, непрестанно мчались автомобили: грузовики и автобусы, фуры и легковушки. Иногда, особенно, когда наступали сумерки, они недовольно сигналили. И, поняв, в чём дело, Дима остановился, съехал на обочину и нарисовал себе на велик велосипедный электрогенератор, яркий задний красный мигающий габарит, а впереди – мощную фару.

Путешествие было не близким. И несколько раз в дороге он даже ночевал, доставая из походного рюкзака за спиной небольшую палатку и крошечный котелок, на котором, устроив костёр, грел чай.

Иногда во время этого путешествия Дима не мог понять, в каком же всё-таки состоянии и где, собственно говоря, – в реальности или сновидении, – находится, если даже здесь ложится спать и видит сны, и, если такое возможно, то сколько уровней вложения одного сна в другой, а значит, и сколько реальностей, помещённых друг в друга, как матрёшки, можно сгенерировать.

Впрочем, было несомненно, что такое возможно лишь благодаря кубу Михаила, который был вложен в его ментальное тело. И это многое объясняло, во всяком случае, то, что сон первого уровня, если он пребывал в нём, а не переместился при этом в иную реальность, так, будто бы всё происходит на самом деле, до самых крошечных мелочей и ощущений похож на действительность. Возможно, так всё и было.

Однажды ему даже приснился Летарген, который тут же сообщил, что он спит, а потому видит его не настоящим, а лишь в виде образа. Тем не менее, образ Летаргена разговаривал с ним и даже предупредил о том, что теперь Дима в своей реальности пребывает в очень опасном, пограничном, состоянии психики из-за того происшествия, которое произошло с ним в ментале, и чем всё закончится – не знает даже он сам: всё зависело от характера Димы.

-Но, что бы ни произошло, ты должен помнить свою цель: достичь Рай-города, – и постоянно держать в сознании образ Меркаба, а если тот пропадает, тут же его восстановить! – напомнил ему снова Летарген из этого сна во сне. – Только так возможно завершить путешествие!

-Но как я узнаю, что оно завершилось?! – удивился Дима. – Всё так нагромоздилось и перепуталось!.. Какое-то сплошное наслоение событий! И, честно говоря, я уже не могу понять, где же сон, а где реальность, где события происходят со мной наяву, а где я грежу!

-Ты не грезишь! Ты просто перемещаешься в другое измерение. Но оно так же реально, как и мир, который кажется тебе настоящим! – успокоил его Летарген….

Вскоре, так и продолжая своё путешествие на велосипеде, Дима добрался до пересечения границ теперь уже трёх разных государств, некогда, совсем недавно, бывших единой, могучей державой: предупреждающие таблички на шоссе стали попадаться всё чаще. Когда до КПП, судя по дорожным указателям, осталось несколько километров, он свернул на просёлок, ведший в лес, где по лесным неизведанным тропам, проходящим сквозь самую чащобу, добрался до края болота, на другой стороне которого была уже Васелиха.

Однако сказать: на другой стороне, – ничего не сказать!

Места здесь были гиблые, и потому те несколько километров сплошных топей преодолеть было не проще, чем сотни километров, оставленные позади.

Зато ни о каких КПП, контрольно-следовых полосах, заграждениях и прочих пограничных атрибутах здесь и речи быть не могло. Их роль выполняло болото!

Два дня, весь искусанный комарами и болотной мошкой, но всё-таки не спеша, осторожно, пробирался он по болотным кочкам, старательно обходя явные трясины, где ковёр из травы, иногда толстый, а местами совсем как решето, предательски стелился по поверхности чёрной стоячей воды гиблых мест, ночевал, выбирая надёжные острова земли, расставляя на них палатку и разводя дымный костёр, отпугивающий мошкару.

Иногда, когда было совсем страшно, он уговаривал себя, что всё это происходит с ним не на самом деле, и тогда страх немного отступал. Однако в таком случае, вместе с ощущением реальности, терялась и бдительность, и однажды он умудрился-таки забрести в такую гиблую трясину, под которой была жидкая каша из болотной жижи.

Насилу выбравшись оттуда ползком и едва не потеряв велосипед, который всё это время вместе с рюкзаком нёс на хребтине, а из трясины вытаскивал волоком, используя его, как средство опоры на неверную поверхность растительного ковра, впрочем, само вскоре погружавшееся в вязкую массу, Дима понял, что, как ни страшно ему осознавать, что он один на болотах, раскинувшихся до самого горизонта, где помощи в случае чего ждать неоткуда, но не стоит убаюкивать свою бдительность, потворствуя страху.

Через два самых тяжёлых, опасных и трудных дня своего путешествия, Дима вышел к болотистому берегу реки, местами топкому, но кое-где всё же твёрдому. По другую сторону его, ниже по течению была Васелиха, но добраться до неё было всё ещё не просто: река хотя и была не так широка, но вовсе не для переправы с велосипедом. Заметить кого-нибудь из местных на лодках здесь было невозможно, поскольку для плавания на них она не представляла никакого интереса. И потому Дима потратил ещё несколько часов ментальных усилий для сооружения плота из росших по топкому берегу тоненьких берёз и осин, которые он сплёл в подобие какого-то не то гнезда, не то ковра. На нём-то вместе со своим двухколёсным другом он и перебрался на ту сторону речки.

Оглянувшись назад и увидев лес и топи до самого, близкого, впрочем, горизонта, Дима невольно содрогнулся, вспоминая своё путешествие и мысленно ужасаясь тому, что, возможно, обратно придётся добираться таким же странным и страшным способом.

Свой плот-гнездо он спрятал выше по течению вяло текущей реки, в обширных зарослях плакучей ивы и, усевшись на велосипед, как ни в чём не бывало, покатил к видневшейся вдалеке деревне, в которую с этой стороны испокон веков никто не заезжал.

Дом своей троюродной бабки Пелагеи Пантелеевны Дима заприметил ещё на подъезде и вдруг сильно разволновался, как та его встретит, да и жива ли, вообще: последний раз он бывал здесь лет десять назад, в далёком детстве.

Глава 17.

Дня через два мать заглянула в комнату к Диме снова.

-На! Возьми! – протянула она ещё сонному сыну тот самый кирпич из сторублёвок.

-Зачем?! – удивился Дима. – Я же отдал их тебе….

-Их нигде не принимают! – с досадой, не дав договорить, перебила она его. – Это деньги СССР. Такой страны больше нет, значит, и денег – тоже нет! Теперь это – музейный экспонат! Правда, неизвестно, какому музею их хоть даром отдать можно! Наверное, тому, что называется свалка….

Она устала держать в вытянутой руке тяжёлый кирпич из сторублёвок и бросила его на Димину постель. Тот невольно потянулся к нему, взял и посмотрел на деньги так, будто видел их впервые в жизни.

Неприятное прозрение, что «миллионером» ему удалось побыть совсем недолго, а теперь он снова, как был нищетой, так ей и остался, пригвоздила его на месте, и Дима долго и бесцельно перекатывал, словно огромный разноцветный детский кубик, упаковку из вышедших из обращения банкнот.

«Неужели ничего нельзя сделать?!» – свербела в его голове одна и та же мысль.

Расставаться с ощущением, что ты богат, как-то не хотелось.

В конце концов, Дима решил проверить всё сам и направился в ближайшее отделение банка, распотрошив упаковку и взяв с собой несколько сотенных купюр….

-Да, эти деньги мы больше не принимаем! – подтвердила ему кассирша.

-С какого времени?! – поинтересовался зачем-то Дима, хотя спрашивать об этом было глупо: можно подумать, что узнав это, он сможет туда вернуться.

-Да вот, буквально с неделю как! – ответила женщина.

-А неделю назад я бы смог положить на счёт в банке миллионов, скажем, десять этих рублей? – не унимался Дима, с горечью осознавая, как близка была от него удача.

-Неделю назад?! – переспросила его кассирша, поправив на красивой переносице очки в изящной оправе.

Дима кивнул головой, словно ожидая какого-то чуда от её ответа.

-Неделю назад – да! Правда, вам бы вряд ли это удалось.

-Почему?! – удивился Дима.

-Ну, не у вас одного рубли остались!.. Тут, знаете, какие очереди были?! Люди с месяц, как объявили, что рубли прекращают хождение по Украине, ночами под отделением банка дежурили, сутками тут торчали целыми семьями. Да и ограничение было: от одного гражданина Украины принимали не больше миллиона рублей. Так что если у вас только семья большая или друзей хороших с десяток, тогда бы смогли.

Дима хотел уже уходить, но напоследок всё же спросил у отвернувшейся и занявшейся другим делом женщины:

-А что же люди делали с теми деньгами, которые не успели положить в банк?

Она подняла на него свои красивые серые глаза и посмотрела внимательно сквозь круглые стёкла больших, модных очков, немного подумала, а потом ответила:

-А кто что!.. Кто в Россию мотанулся. Но там тоже деньги эти с оборота выходят, и их принимают во вклады только с местной пропиской. А кто – менялам отнёс на рынок….

-Что за менялы такие?! – удивился Дима.

-Ну, менялы – это менялы! – объяснила ему женщина, уже не зная, как отвязаться от него поскорее. – Деньги они меняют…. Рубли, доллары!.. Сходите к ним!.. У них, конечно, курс грабительский, но хоть что-то получите.

-А где они?! – не понял Гладышев.

-Я ж вам говорю: на рынке стоят, … с табличками! Идите, … там увидите! – она отмахнулась от него как от надоедливой мухи, и Дима понял, что разговор окончен.

Впрочем, это была хорошая идея! В самом деле! Почему бы и нет?!..

Рынок в Сумах открывался рано: в шесть часов здесь уже шла бойкая торговля. Зато после двенадцати дня на рынке делать было нечего: и продавцов, и покупателей точно корова языком слизывала. Поэтому ни свет, ни заря, несмотря на то, что вокруг была ещё жуткая темень, Дима, прихватив с собой на первый раз десять пачек по сто банкнот, заспешил искать менял: если всё получится, можно будет обменять и остальное.

Однако сколько ни блуждал он среди людской толпы на рынке, так никаких менял и не увидел. Он обошёл уже несколько раз круг по бетонному кольцу здания, потеряв всякую надежду, как вдруг увидел в толпе высокого здорового мясника, дядю Колю. Его он знал не очень хорошо, просто несколько раз Вероника, когда они бывали здесь в прежние времена, здоровалась с ним при встрече и говорила, что это отец её одноклассницы, Скляренко Надьки.

Как утопающий за соломинку, Дима решил ухватиться за эту встречу и, что было силы, прогрёб сквозь плотную толпу народа к уходящему куда-то прочь по своим делам дяде Коле, а, догнав, нагло схватил его за руку.

Тот недовольно обернулся.

-Дядя Коля, здрасти! – прокричал он сквозь монотонный гул толпы, рассчитывая, что тот вряд ли помнит всех одноклассников и друзей своей дочери.

Мясник долго смотрел на него с сомнением, словно силясь признать, но всё же кивнул в ответ головой.

Не теряя времени, не дожидаясь, пока тот совсем не признает в нём незнакомца, Дима прокричал:

-Подскажите, дядь Коль, где тут менял можно найти?!..

-Вы что, сговорились?! – удивился дядя Коля, но взяв за руку, повёл его прочь из бетонной шайбы рынка, и уже на улице, отпустив руку, показал куда-то вдаль, в сторону набережной реки Стрелки. – Вот, то там!.. На вещевом побачишь!..

Теперь Дима понял, что искал пресловутых менял совершенно не в том месте.

Уже уходя, дядя Коля вдруг снова спросил:

-Вы что, сговорились?!.. Всем менял подавай! Тут давеча подружка Надькина чи одноклассница её…. Эта….

-Вероника?! – подсказал и одновременно осведомился Дима.

-О!.. Она самая!.. Вероника!.. Та тоже приходила, менял шукала! У вас шо, або грошей богато стало?!..

-А что?! – удивился  Дима.

-Ну, як же ж – шо?! Тут робышь, робышь, и грошей немае, а вы нэ робытэ и всё к менялам шастаете! Вот шо?!..

Дима хотел объяснить мясорубу, зачем ему понадобились менялы, но дядя Коля даже слушать не стал, махнул только рукой и лишь добавил:

-Ты это! … Цындренко пошукай. Я Веронике тож его советовал. Ну, одноклассник ваш! Она назад не прибегала – значит, обминяв без обману….

-А что?! Ещё и обманывают?! – удивился Дима.

-А як же ж! Тильки так!..

С этими словами дядя Коля развернулся и своим широким торсом, как ледокол среди шульги, стал прокладывать себе в теснящейся в дверях на рынок толпе дорогу….

Цындренко!.. Дима видел пару раз этого наглого малолетку, и даже издалека они друг другу как-то не понравились: он это тогда ещё почувствовал. Но делать было нечего: раз дядя Коля сказал идти к нему, значит, надо было идти именно к нему! Тем более Вероника тоже у него была, доллары, наверное, меняла. Правда, Вероника Цындренко одноклассница, а он кто?! Как правильно подойти-то, чтобы за своего сойти, и тот не обманул?!..

Мучаясь этим вопросом, Дима подошёл к огороженной сетчатым забором территории.

Народа здесь было значительно меньше, в основном продавцы на крытых крышами рядах, а вот покупателей почти не было. Поэтому стоящие между рядов менялы теперь были видны издалека. То, что это именно они, Диме стало понятно по тому, что они стояли рядами, просто так, как бы ожидая чего-то: товар на прилавках их явно не интересовал, – и потому смотрелись тут как пни на ровном поле. Может быть, если бы народу в рядах было больше, их было бы не так заметно, но….

Дима зашёл на территорию вещевого рынка и пошёл вдоль рядов косящихся на него парней, некоторые из которых себе под нос, когда он проходил мимо, бубнили, словно пономарь молитву: «Доллары!.. Куплю!.. Продам!.. Доллары!.. Куплю!.. Продам!» – привлекая его внимание.

Наконец, обойдя почти весь рынок, он заметил Цындренко.

Тот стоял на его дальнем краю, в плотной шеренге своих товарищей по ремеслу.

Дела не только у менял, но и, вообще, сегодня, на вещевом рынке не задались: торговли не было. Да и понятно: накануне Нового года народ покупал продукты да подарки в магазинах, а шмотки как-то его теперь не интересовали – обождут….

Что-то подсказало Диме, что сразу подходить к Цындренко не стоит, и он встал неподалёку напротив него, то и дело поглядывая в его сторону.

Тот заметил Гладышева и, хотя они никогда даже не здоровались за руку, минут через десять подошёл к нему.

-Чего пришёл?! – поинтересовался он на подходе.

-Да дело есть, – уклончиво ответил Дима.

Цындренко приблизился и протянул ему руку:

-Ну, говори!..

Дима пожал её, но отрицательно покачал головой и предложил:

-Давай после рынка встретимся!

-Надо же, какие мы все загадочные!.. Ну, давай!..

-А все – это кто?! – поинтересовался Дима, зная, что Вероника тоже к нему обращалась.

Ему хотелось что-нибудь про неё услышать.

-Кто – кто?! … Бегетова! Тоже тут на днях нарисовалась!.. Вся из себя! Загадочная такая!.. Ты вот! – он окинул Гладышева оценивающе и одновременно презрительно, как кобылу при покупке, сверху донизу. – Тоже!..

Дима хотел ещё расспросить его про Веронику, но в это время Цындренко позвали из шеренги менял:

-Циня, вали сюда! Тэбэ бригадир шукаэ!

«Циня» подчинился окрику и сказал, уходя:

-Через час на Стометровке … в «Снежинке» будь! Жду пятнадцать минут! Не придёшь – можешь бильше не звертатыся!

Дима направился в кафе немедленно. Через час в нём, как и обещал, появился «Циня».

-Ну!.. Что у тебя?! Говори! – деловито поинтересовался он, присев рядом за небольшой круглый столик.

-Вот! – вытащил из кармана и положил на стол пачку сторублёвок Дима.

-У-у-у! – разочарованно протянул Цындренко. – Знал бы – не пришёл! Ты не мог мне ещё на рынке сказать, что у тебя это дерьмо?! Его, знаешь, сколько у людей пооставалось?! Мы их уже принимать перестали: набрались сами так, что не знаем, что делать! Их теперь, кроме как в Москве, даже в России больше нигде не принимают! Народ с Украины все российские банки ими запрудил! Так что такого «добра» у всех богато!.. Бывай! – «Циня» встал и собрался уходить.

-Постой! – остановил его за руку, сам не ожидая, что так поступит, Дима. – Помоги мне!

-Всем помогать – у меня здоровья не хватит! – отдёрнул руку Цындренко, но задержался возле стола.

-Подскажи, как там Вероника?! – вдруг нашёлся, что спросить на отвлечённую и, наверное, обоим интересную тему Гладышев.

Цындренко снова нехотя присел за стол.

-Да как – как?! Дура она, в общем! – ответил он.

-Почему дура?! – удивился Дима.

-Да Гвоздь к ней клеится. А она его отшивает. Можно сказать, что он к ней с серьёзными намерениями подкатывает, а она….

Цындренко с досадой махнул рукой, будто это не Гвоздь, а он получил от Вероники от ворот поворот.

-Ну, и что? – поинтересовался Дима, чтобы поддержать беседу.

-Да як шо?! Гвоздь теперь, после смерти Бегемота, поди, второй человек в городе среди блатных после Кекса…. А она с ним так!..

-А Кекс – это кто?! – вкрадчиво поинтересовался Дима.

-Кекс – это величина! Скорее всего, он «положенцем» по Сумам будет скоро: сегодня или завтра вопрос решится! А они с Гвоздём в большой дружбе состоят. Так что, если это произойдёт, возможности Гвоздя в городе станут просто безграничны! А Бегетова – дура, не шарит в этом ничего!..

-Ну, а ты-то чего так за неё переживаешь?! – удивился Гладышев.

-Да я не за неё!.. Мне Гвоздя жалко!.. Мается человек! А она, дура, ему не даёт!..

-Может, даёт! – с сомнением спросил Дима.

-Не, не даёт!.. Точно знаю! Мне Гвоздь не далее, как вчера об этом плакался! – тут он глянул на часы и спохватился. – Ладно, я пошёл! У меня ещё дел целая куча!

-Постой! – вновь остановил его, на сей раз не так импульсивно, без рукоприкладства, Дима. – Подскажи по старой дружбе, что мне с рублями-то делать?!

Цындренко встал.

-С рублями?! … А их у тебя много?! – презрительно усмехнулся он.

-Да миллионов десять, – пожал плечами Дима.

Несмотря на то, что Циня только что говорил, что рубли – неликвид, глаза у него округлились от услышанной суммы.

-Сколько-сколько?! – переспросил он.

-Я ж говорю: десять миллионов! – повторил Дима.

-Где ж это ты такой куш надыбал?! – Циня снова присел за столик к Диме.

-Да так, в Москве, – пожал плечами Дима.

-Да-к, а чё ж ты их сюда вёз-то?! – удивился меняла. – Мы их сами теперь в Москву тралим: только там и можно ещё сдать! Правда, и это теперь трудно стало!.. Давно они у тебя?!

-Да с неделю где-то!

-С неделю-у?! – протянул задумчиво Цындренко. – Да неделю назад ты бы их в Москве безо всяких проблем скинуть мог в любом банке! Шо ж ты так тянул-то?!

-А я откуда знал?! – развёл руками Дима.

-Вот, то ж, – согласился меняла, потом задумался на минуту и сказал. – Ну, выход у тебя теперь только один: иди к Кексу! Сумма как раз по нему! Хоть что-то да получишь!..

-Как же я его найду-то?! – удивился Дима. – У него что, приёмная есть?!

-Ну, приёмной у Кекса нет, но Гвоздь тебе поможет с ним встретиться. Ты же был в компании «Бегемота»?!.. Так что, я не думаю, что Гвоздь тебе откажет…. Ладно, – он глянул на часы, – прощевай! Теперь уже точно пора мне! Покедова!..

Дима остался один.

Он убрал пачку сторублёвок в карман и, раздумывая, как теперь подойти к Гвоздю, стал глазеть на других посетителей кафе….

Вдруг сбоку к нему кто-то подсел, тесно прислонившись.

Это была Анжела.

-Привет, дуралей! – весело обратилась она к нему. – У тебя что за дела с Циней?!..

-Да так, – отмахнулся от неё Гладышев.

-Он тебя в нашу бригаду берёт? Да?!

-В какую бригаду?! – удивился Дима.

-Ну, мы людей в Москве хлопать на бабки поедем после Нового года. Ты с нами?.. Я гляжу, вы чего-то пачку сторублёвок вертели. «Куклы» делать будете?!

-Да какие «куклы»?! – Гладышев ни слова не мог понять из того, что без умолку тараторила Анжела: бригада, хлопать, «куклы», бабки, – всё это было из какого-то другого лексикона, на котором он не общался. К тому же Анжела была навеселе и, наверное, мало соображала, что несёт какую-то чушь. – Слушай, объясни толком, что ты от меня хочешь?!..

-Так я и говорю: Циня что, – тебя в нашу московскую бригаду берёт?!.. Я вот клофелинщицей буду. Бабла огребём – жуть! Так ты с нами?!..

Гладышев пожал плечами:

-Как сказать!..

Объяснения Анжелы про «клофелинщиц» только добавили неразберихи в её речь: возникло новое загадочное слово.

-Слушай, Дим! – вдруг по-другому, просящим голосом, заговорила Анжела. – Мы тут с подружками зависаем!.. Представляешь, бабки кончились! Ты бы выручил нас! Взял бы нам бутылочку «Сумской рябиновой», а?!

Дима хотел ей ответить, что денег у него даже на маршрутное такси нет, – приходится ездить на троллейбусе, но Анжела не дала ему и рта открыть:

-А я тебе, як гроши будут, сразу отдам! Ей, боже!..

Не зная, как отвязаться от надоевшей ему когдатошней подруги Вероники, Дима полез в карман, достал пачку сторублёвок и сунул ей под столом в руку:

-На, здесь десять тысяч советских рублей! Других денег у меня нет! Я думаю: за такую пачку тебе бутылку наверняка продадут!

Анжела пьяно попыталась сообразить, что происходит. И пока она не опомнилась, Дима встал и быстро вышел из кафе.

Глава 18.

Первый человек, что попался ему на просёлочной, заросшей почти уже, дороге в деревню, была девушка с корзинкой полной крупной земляники.

Дима заприметил её стройную фигурку ещё издалека и быстро настиг, прибавив усилий и поднажав на педали: усталость вдруг улетучилась при виде миловидной особы и в предвкушении приключения.

-Девушка, я правильно в Васелиху еду?! – поинтересовался он у неё.

Молодая барышня, как ему показалось, испугалась даже и шарахнулась в сторону от просёлка.

-Ой!.. А вы как тут оказались?! – удивилась она. – С той стороны к деревне подъезда нет….

-А я по воздуху! – засмеялся Дима, понимая, что произвёл впечатление на девушку. – Но еду-то правильно?!

-Да, как же это?! – не могла опомниться она. – Там же сплошное болото, одни топи непролазные!..

-А вот так! – прекратил её сомнения Дима и снова осведомился, теперь больше для профуры, для вида, поскольку и сам уже признал место, оставшееся в его памяти в сонме других детских впечатлений. – Это Васелиха?!..

-Васелиха, Васелиха! – подтвердила девчонка, теперь уже успокоившись, что видит не приведение, и даже улыбнувшись.

-А дом Пелагеи Пантелеевны где?! – поинтересовался Дима, так же, больше для порядка.

-Да вот же он, на взгорке! – показала рукой девица.

Собираясь тронуться дальше, Дима поинтересовался:

-А тебя-то как зовут?!

-Алёна! – ответила, вдруг зардевшись вся, девушка.

-Алёна?! Очень приятно! А я Дмитрий, – представился он. – Я запомню тебя…. А как тебя разыскать?!

-А что тут искать-то! – рассмеялась девушка. – Деревня-то вся – два дома вдоль, два – поперёк!..

-Ну, хорошо! Ещё встретимся! – пообещал ей Дима и прибавил скорости, включив самую высокую из двадцати четырёх передачу. – Алёна!..

Он мечтательно повторил ещё раз простое русское имя, помня, что в ментале это самый важный признак координат субъекта, кто бы он ни был….

Пелагея встретила его, всплеснув руками от неожиданности.

-Ба-а-а! Ты-т, смотри, внучёк-т! – бросилась она к нему всей своей грузностью через огород, на котором обрабатывала грядки. – Ещё один! Счастье-т какое на старости-т лет!..

Проснувшись на следующее утро, Дима вдруг осознал, что, в самом деле, оказался в деревне: его разбудили мухи, залетавшие по хате с первыми лучами солнца. Однако лежал он ещё долго и всё не мог постичь умом, как ему удалось на велосипеде преодолеть расстояние в несколько сотен километров. Это казалось небылицей, сном, хотя Дима отчётливо помнил все подробности, переживания и страхи этой непростой и длительной поездки. Это было невероятно, неправдоподобно!..

В комнату заглянула бабка:

-Проснулся?!.. Сегодня-т в честь твоего-т приезда гулянье будет у меня!.. Вчера-т всех предупредить не успела: почти вся деревня-т, кто есть мужиков-т, на покосе! Но сегодня-т устроим!..

-Спасибо! – поднялся Дима. – Да я, в общем-то, не пью!..

-Ха-а! – усмехнулась Пелагея. – Иди, вон, завтракай! Оголодал, небось, дорогой-т?!.. Это ж надо-т! На велосипеде-т пустится в такой-т путь! Совсем сдурела детина! И куды-т только мать смотрит?!.. Иди, вон! Картошки-т целый котелок наварила….

В дороге Диме и вправду пришлось нелегко: денег у него не было, – а потому, когда чувствовал голод, останавливался и углублялся в лес, где собирал для пропитания всё, что только можно было съесть сырым или подкоптив на костре. Поэтому котелок картошки пришёлся очень кстати: вчера, едва добравшись до дома, он попросился у бабки Пелагеи спать, поскольку тут же ощутил навалившуюся вдруг ему на плечи дикую усталость, скопившуюся за всё непростое время путешествия….

После завтрака Дима, почувствовав себя отдохнувшим, отправился прогуляться по небольшой деревеньке.

У колодца он увидел Алёну, о которой только что подумал.

-Ой, привет! – заулыбалась она издалека. – А что сегодня без велосипеда?..

-Ой, да он мне за дорогу надоел! – отмахнулся, тоже радостно улыбаясь ей, Дима.

-Что?.. Долго ехал?! – спросила и в то же время как бы подтвердила свою догадку девушка.

-Ага!..

Дима подхватил было у неё ведро, но девушка отстранила его руку:

-У меня коромысло! Неси либо оба, либо, вообще, не берись!..

Дима взял вёдра на коромысло, перекинул его через плечо и пошёл рядом с Алёной вдоль по улочке, не находя в себе вчерашнего запала для начала разговора: тогда всё вышло как-то само собой.

-Ну, как живёте? – глупо поинтересовался он.

-Да так! – в тон ему ответила девушка. – То одно, то другое, – но тут же сдалась, – а, вообще-то, тоска смертная! Я уже не могу!..

-Что так?! – удивился Дима.

-Да ты просто не представляешь, как здесь жить! – воскликнула девушка. – Никаких новостей и никакой перспективы!..

-Перспективы на что?! – не понял Дима.

-На жизнь, разумеется! – развела руками Алёна. – Глухомань! Что тут делать?!.. Все, кто мог, уже в город подались!

-Ты тоже хочешь?! – поинтересовался Дима.

-Хочу! – призналась девушка. – Но пока не получается. Угораздило же меня родиться в таком беспросветном захолустье!.. Не понятно, зачем сюда ещё люди едут, вроде тебя.

Чувствовалось, что Алёна крайне удручена своим существованием и жаждет перемен.

-Вот зачем ты сюда пожаловал, Дима?! – поинтересовалась, помолчав, девушка.

-Я?! … Развеяться, наверное, – пожал плечами Гладышев.

-Развеяться?! – удивилась Алёна. – Как тут можно развеяться?!.. Тут тоска болотная. Раньше хоть в Большую Василиху можно было съездить, а теперь это Украина, оказывается!.. Хотя, – девушка махнула рукой, – всё равно ездят, но всё как-то не так стало!..

-Что именно?! – не понял Дима.

-Ой!.. Да всё! – поморщилась будто от зубной боли Алёна. – Мы только теперь узнали, что наш районный центр совершенно в другой стороне находится, за болотами. До того всё общение с миром через Большую Василиху происходило. А теперь в больницу, и то, чтобы попасть, надо дважды границу пересечь, сначала в Большую Василиху, в обратную сторону, проехать, а потом, другой дорогой, огибая болота, в рай-город….

-В Рай-город?! – переспросил Дима.

-Ну, в райцентр, – пояснила Алёна. – Теперь из Большой Василихи даже скорая помощь не приедет: другое государство стало. Раньше этого как-то не замечали, ведь одна страна-то была. И в больнице нас там принимали, и вообще! А теперь цивилизация словно отъехала от нас ещё дальше, чем прежде. Как будто нас вдруг на Луну переселили.

У калитки в свой двор Алёна остановилась и перехватила у Димы коромысло.

-Так вот ты где живёшь! – сказал Дима, осматривая дом.

-Да, здесь и живу! – подтвердила Алёна. – Там сегодня бабка твоя гулянку затевает. К ней год назад ещё один внук приезжал. Так она нарадоваться не могла, что хоть кто-то о ней вспомнил! И вот опять!.. Так что жди! Я приду! – слегка заигрывая с ним, поведя плечиком, сказала на прощанье Алёна и направилась к дому, многообещающе стрельнув на прощанье глазками….

Вечером они встретились снова.

Для приличия Дима посидел на почётном месте за столом, сколько было положено, а когда народ подвыпил, и ему стало всё равно, по какому поводу гулять, вместе с Алёной вышмыгнул на улицу.

Совсем близко над ними, так, что, казалось, можно дотянуться рукой, нависло неправдоподобным шатром звёздное небо, блистающее миллионами бриллиантовых искорок.

Алёна потащила его на задний двор, где стоял огромный стог свежескошенного сена. Они забрались на самый верх и улеглись на душистую траву, глядя на чарующий сознание звёздный шатёр над ними.

-Всё-таки здорово здесь! – вырвалось у Димы.

-Что ж тут хорошего?! – удивилась Алёна.

-Ты посмотри!.. Какое небо!.. Такого неба в городе нет!.. Даже в пригородной деревне зарево города затмевает его красоту! А здесь!..

-А я лучше бы в городе жила, – ответила Алёна, – и мне всё равно было бы, какое там над городом небо….

-Ты ничего не понимаешь! – выдохнул, зачарованно продолжая смотреть на звёзды, усыпавшие весь небосвод разнокалиберными мерцающими драгоценными камушками, Дима.

-Может быть! – согласилась Алёна и замолкла.

Некоторое время они лежали молча.

Потом Дима ощутил, как нежная рука девушки коснулась его где-то в районе живота, а потом её мягкие нежные пальцы скользнули дальше вниз.

Он поймал её руку и сжал в своей ладони.

Девушка продолжала лежать где-то рядом с ним, не пытаясь ни убрать руку, ни продолжить движение ею.

Это было чудесно! Они лежали рядом на сеновале и смотрели на звёзды, и им было настолько хорошо, что ничего даже не нужно было говорить.

Так длилось довольно долго, но умиротворение не бывает бесконечным.

Дима старался понять, сколько ей лет, но так и не мог это определить. Однако любопытство становилось всё сильнее и, в конце концов, стало так велико, что он больше не мог лежать молча. К тому же чувствовалось, что Алёна тоже чувствует себя всё более зажато от этого затянувшегося молчания.

Что он мог сделать? Конечно же, он мог также перейти в наступление: коснувшись его тела рукой, девушка как бы открыла ему дорогу для ответного движения. Она предоставила ему доступ к своему телу. И хотя Алёна была очень красива, он не хотел пользоваться её щедростью. Тем более ему бы не хотелось вдруг натолкнуться на решительное сопротивление, если он вдруг зайдёт слишком далеко….

-А ты во сколько лет начала мастурбировать? – поинтересовался он вдруг у Алёны и почувствовал, как покраснел от неуместного и беспардонного вопроса, сорвавшегося у него с языка.

Этот вопрос был как выстрел, и Дима даже напрягся, ожидая её бурной реакции. Но ничего не произошло.

-Кажется в тринадцать, – ответила она как-то даже очень просто и буднично, но в то же время с благодарностью за то, что он прервал молчание. – Это был какой-то кошмар!.. Я успокоиться не могла!.. Знаешь, было такое ощущение, что меня какой-то чесоточный зуд одолевает. А потом ещё и кайф стал проявляться, и я совсем в нём утонула….

-А когда ты узнала, что твоё тело предназначено для половых сношений? – второй вопрос был таким же нетактичным, но Дима дал себе фору, понадеявшись на её деревенскую простоту.

-Ой, наверное, лет в десять. Я и раньше это видела, только не понимала ничего….

-Видела, что? – не понял Дима.

-Ну, как отец мать ебёт, – девушка приняла его игру в простоту и вульгарность. – Они как-то сильно от меня и не прятались при этом, да и негде: у нас хата, хоть и большая, а вся как одна комната. Ну, вот! Сначала я ничего не понимала. А потом стала приглядываться, что они там делают. Ну, и где-то лет в десять поняла, что когда-то так и со мной будут делать….

-И что?.. Ты обрадовалась, огорчилась?!.. Что?!..

-Да, как сказать! Меня сперва тошнило от всего этого, пока елда не пошла чесаться у самой. Тут-то я и поняла, что к чему, зачем и почему.

-А когда в первый раз попробовала?

-А я ещё и не пробовала, – призналась Алёна. – Я ещё целочка….

-Что так?..

-Так, а с кем здесь пробовать-то?! С дедами, у которых бороды длиннее, чем хуй?!.. Тут год назад один приезжал, … лейтенантик молодой, кстати, тоже родственник бабки Пелагеи. Он тогда только училище закончил, в отпуске был. Так вот! Тоже тюфяк какой-то! Правда, тут событий всяких много было, которые его сильно отвлекали. Но мог бы и пошустрее быть! Я вся соком изошлась, ожидая, когда же он, в конце концов, меня вскроет.

-И что?..

-А ничего!.. Нет, конечно, он что-то пытался там сделать! Но лучше бы и не пытался!.. Да-а-а, в деревне с этим делом туго! Хоть под скота лезь!

-Под какого скота?! – не понял Дима.

-Ну, лучше под жеребца, как Катька-царица делала. Правда, у той бешенство матки было, и её никто не мог удовлетворить окончательно из мужиков, а тут – просто не с кем!.. Хотя, я считаю – это стрёмно?..

-Что стрёмно?

-А со скотом пялиться!.. Может, давай с тобой попробуем?! – тут Алёна перевернулась, перестав делать вид, что любуется далёкими и бесполезными ей звёздами, и посмотрела в темноте прямо ему в лицо, Дима увидел, как живо и жадно, хищно даже блеснули в отсветах из окон дома её влажные от похоти зрачки. – А что?!.. Вроде бы у нас с тобой всё так доверительно, так интимно: беседуем на всякие щекотливые темы….

-Нет, – покачал головой Дима, вдруг, в самом деле, испугавшись.

-Что так?!

-Боюсь….

-Меня что ли?! – удивилась девушка.

-Да не тебя! – он стал изворачиваться, как мог. – Я тут в Москве с одной женщиной познакомился!.. Ой, и мастерица была по части ебли!..

-И?..

-Она многому меня научила….

-И?..

-И вот с тех пор что-то со мной произошло!.. Веришь?! Как замкнуло что-то: боюсь вступать в интимные отношения … с малолетками….

-Это я-то малолетка?! – возмутилась Алёна.

-Да нет!.. Но по сравнению с той тётей…. Понимаешь, я боюсь, что если буду делать то, чему она меня научила, то будет много вопросов и даже возмущения…. А по-другому я с тех пор просто не хочу даже….

-Ну, так давай со мной попробуй! – обрадовалась Алёна. – Показывай, что ты там умеешь!..

Девушка была обворожительна в своей простоте. На секунду Дима даже испугался, что влюбится в неё вот с этого самого момента. И что тогда будет?!.. Как же Вероника?..

-Понимаешь, дело в том, что многое тебе покажется странным, … потому что чувственность у женщины раскрывается не излёте, ближе к сорока. У тебя многие эрогенные зоны ещё не развиты даже….

Говоря это, Дима вспоминал, как «мама» наставляла его:

-После сорока женщине хорошая ебля нужна, как воздух. И, честно говоря, тут уж не до любви какой-то там, строительства отношений. Шуры-муры разводить некогда. Она ей для здоровья просто необходима. Если у бабы за сорок хорошей ебли хотя бы раз в неделю нет, она очень быстро превращается в старуху. Так что тут уже не до моральных устоев, сам должен понимать! Если видишь женщину такого же возраста, как я, но та выглядит лет на десять, а то и двадцать, меня старше, – знай: её практически не ебут. Печально, но такова жизнь. О своей кунке женщина должна заботиться в первую очередь сама. Никто за неё не позаботится….

-Вот, дурачок! Да откуда ты знаешь, какая я?!.. Давай попробуем: от тебя-то не убудет! – игриво засмеялась Алёна, прильнув к нему, как кошка.

-Странный век! – удивился вместо ответа вслух Дима, будто не заметив этого движения.

-Что странного?!

-Ну, обычно мужики до баб задираются, а тут всё наоборот! Во всяком случае, у меня – так.

Он вспомнил, как у него начались отношения с Вероникой, потом возникла «мама», Анжела…. И вот теперь Алёна туда же!

-Не знаю, как в городе, а здесь – я просто спасаюсь от одиночества….

-Ну, вот, видишь! – обрадовался Дима, слегка отстранив девушку от себя. – Значит тебе это, собственно говоря, и не нужно!..

-Что?!..

-Ебля!.. Тебе общения не хватает! А это совсем другое, и для этого не обязательно вступать в столь близкие отношения. Не хватает общения – вот и давай общаться!.. Просто общаться!..

-Слушай, как общаться?! – возмутилась, снова прильнув к нему, Алёна. – Тем более – просто! Как это: просто общаться, – если я глаза закрываю, а у меня хуй перед глазами стоит?!.. Открываю глаза – опять он! Большой, твёрдый, слегка изогнутый, как сабля, ребристый, с огромной сизой, красивой залупой. Ох!.. И так хочется, чтобы он в меня вошёл!.. Всё готова отдать!.. Как общаться-то?!.. Просто…. Просто общаться, когда у меня такое перед глазами и днём, и ночью?!..

-Ну, и бабы пошли! – удивился Дима, в растерянности покачав головой.

-Это природа, Дима, женское естество….

Алёна потянулась к нему, чтобы поцеловать. И он не отстранился, почувствовав, как вкусны её прелестные губки….

Глава 19.

На следующее утро Дима засобирался на поклон к Гвоздеву.

С вечера, добравшись до дома, долго он рассуждал, думал и так, и эдак. Но ничего иного путного придумать так и не смог. По любому выходило, что содержимое ридикюля надо везти обратно в Москву. Да и не факт то, что теперь его и там удастся пристроить.

Дима не раз уже пожалел, что не открыл «маме», пока был у неё, истинное содержание своего чемодана. По всему было видно, что она его ответы о «десяти миллионах рублей» воспринимала не больше, чем шутку.

«А ведь самое время было попасть «в дамки»! – сокрушался теперь Гладышев своей упущенной возможности, которой так и не смог воспользоваться вовремя. – Вот ведь как бывает: деньги тоже в мусор превращаются, если их вовремя не пристроить!»

Он нисколько не сомневался в способностях «мамы» «пристроить» его миллионы даже сейчас, когда они уже и в России-то не в ходу. Но…. «Мама» теперь была где-то далеко, связи с ней у него никакой не было. И даже если бы он каким-то чудесным образом попал за тысячу километров, в Москву, как найти теперь её, – он даже не представлял.

«Да и будет ли она мне помогать?! – это был последний аргумент, который ставил жирную точку в идее обратиться за помощью к «маме». – С чего бы это?!.. Я ей кто такой?!»

Оставался единственный вариант, который подсказал ему Цындренко: идти на поклон к Кексу.

Кто такой, этот Кекс, где его искать, – Гладышев не знал, и потому ему предстояло общение с Гвоздевым, который, впрочем, уже дал понять ему о своём отношении к его персоне. Но ничего другого на ум не шло. И через час Дима снова звонил в квартиру номер тридцать девять в доме номер двадцать на улице Пушкина.

Гвоздь встретил его удивлением, которое тут же выползло на его лицо. Он хотел было наброситься на «поэта» и спустить его с лестницы, но Дима вовремя достал из пакета увесистый кирпич советских сторублёвок.

Вид огромной суммы денег, хотя уже и вышедшей из обращения, запечатанной в банковскую упаковку, отрезвил Гвоздева, и тот, ни слова не сказав, кивком головы пригласил Диму внутрь квартиры.

Гладышев протиснулся мимо Гвоздя в тесном коридоре «хрущёвки» и, разувшись, прошёл в комнату.

На красных тонов большом турецком ковре стояло несколько кресел, диван, тумбочка с телевизором, комод, сервант, торшер, – обстановка квартиры была простецкой, хотя и подобрана с некоторым вкусом. Но сказать по ней, что недавно здесь жил «положенец» города, было нельзя: всё выглядело как-то обыденно, тоскливо и даже скучно. Другое дело – квартира Вероники. Там чувствовался шик и блеск. Да и не удивительно было: отделкой полученного на свадьбу «подарка» занималась сама хозяйка. А здесь…. Здесь всё было как-то «по-совковски».

-Чё надо?! – спросил, зайдя следом за ним в комнату, Гвоздев.

-Да вот, пристроить десятка с два таких блоков! – покрутил в руке перед бандитом Гладышев денежный кирпич.

-Откуда это у тебя?! – удивился Гвоздев.

-Какая разница?! – ответил Дима

-Действительно, – согласился Гвоздь, присаживаясь на диван.

Видно было, что он сильно напрягает извилины и пытается думать, но это даётся ему с трудом: от него разило перегаром.

-Я, вообще-то, к тебе потому, что у тебя выход на Кекса есть! – подсказал ему правильное направление мыслей Гладышев.

-Кто тебе сказал?! – удивился Гвоздь.

-Циня! – ответил Дима в несвойственной себе манере называть людей по кличкам.

Гвоздев обхватил голову руками, пытаясь включить «соображалку».

-Ну, а ты что за это хочешь? – наконец поинтересовался он.

-Хотя бы половину суммы!..

-Половину суммы?!.. Чем: карбованцами?!

-Нет, конечно! Российскими рублями!

-Ну, нет! – закивал головой Гвоздь. – Максимум, что я тебе смогу предложить – это десять процентов!.. И то не сразу, а когда поменяем…. Тут, в самом деле, Кекса надо подключать!.. Их уже и в Москве-то не принимают! Только по специальным связям! Но за них тоже платить надо!.. И прилично!

Он задумался, с аппетитом глядя на блок из сторублёвок в руках у «поэта», потом добавил:

-В общем, так! Завтра с утра, часиков в семь, встречаемся здесь же! Кекс подгребёт – это я организую! А ты приноси всю сумму! Там и решим всё, идёт?!..

Дима пожал плечами, чувствуя подвох. Но ничего другого не оставалось: назвался груздем – полезай в кузов….

Выйдя на улицу, он снова заметил во дворе дома тот же самый чёрный «Мерседес». Тот, как и прежде, стоял на том же самом месте, будто и не уезжал отсюда. Гладышеву показалось сначала, что, когда он входил в подъезд, этой машины у дома не было, но, поругав себя за невнимательность, Дима направился домой собирать в ридикюль рассыпанные по комнате как огромные пёстрые детские игровые кубики денежные кирпичи.

На следующее утро, в семь часов он уже снова звонил в дверь Гвоздеву, держа в руке тяжёлую ношу.

-Принёс?! – поинтересовался тот, открыв дверь.

Гладышев молча поднял повыше тяжёлую сумку.

Как и обещал бандит, в квартире он был не один.

В кресле напротив входа в комнату сидел какой-то солидный дядька, наверное, тот самый Кекс. В руке у него была рюмка. В воздухе пахло хорошим коньяком.

-Вот, – представил его Гладышеву Гвоздь, – это «положенец» города теперь!

Дима протянул было руку, чтобы поздороваться, но тот и усом не повёл.

-Ну, показывай, что там у тебя! – сказал он вместо этого, слегка подавшись вперёд, прокуренным сиплым голосом, примостив рюмку на подлокотник кресла.

Дима поставил сумку на пол и раскрыл её.

Лицо Кекса озарилось каким-то светом, будто из открывшихся створок ридикюля засияло червонным отливом золото. На его губах заблуждало подобие странной, едва заметной, улыбки.

-Сколько здесь?! – поинтересовался он.

-Десять миллионов! – пожал плечами Дима, ответив так просто, как будто речь шла о десяти рублях или даже карбованцах.

-Мне сказали, что ты хочешь за это половину, – переспросил его Кекс и, не дав ответить, добавил. – Сразу скажу: нет! Пять процентов российскими рублями – всё, что могу дать! Поверь мне, больше тебе никто не предложит….

Результат сделки таял на глазах: вчера Гвоздь говорил о десяти процентах, сегодня Кекс опустил его уже до пяти! Если так пойдёт и дальше, то, чего доброго, вообще, процент останется. Диму это никак не устраивало. Но сейчас Гладышев понимал две вещи: во-первых, эти деньги в его руках превратились в мусор, а потому им, в самом деле, была теперь грош цена. Во-вторых, для бандитов, – он чувствовал это, – содержимое его сумки представляет хороший куш, потому что их связи позволят им пристроить эти деньги с максимальной для себя пользой, и, наверняка, те пять или даже десять процентов – лишь жалкая подачка человеку, чтобы не отнимать у него деньги уж окончательно даром. А в-третьих, и это было, пожалуй, самое главное, что Дима осознал только что, попав в эту квартиру с ридикюлем: обратно с этими деньгами он уже в любом случае не выйдет! Это хорошо чувствовалось по блуждающей на лице Кекса улыбке, по нервному спокойствию Гвоздя….

-Предложение ваше, конечно, чересчур щедрое, спасибо! … Но меня оно не устраивает! – ответил он и почувствовал, какую-то перемену в настроении присутствующих на сделке бандитов, лишь убедившись, что выйти обратно с деньгами ему не позволят. – Поэтому я хочу предложить вам свой вариант!..

Напряжение в обстановке несколько спало после его последних слов, Кекс даже с интересом откинулся на спинку кресла, готовый выслушать любой бред: деньги-то всё равно уже его, – и снова взял в руку рюмку.

-Мне эти деньги дали на издание моего романа! – признался Дима. – Давайте поступим так: я их вам отдаю, а вы организуете выпуск моего романа в Москве.

-Ты что, писатель?! – искренне удивился Кекс. – Впрочем, как хочешь!.. Меня это устраивает! Так бы сразу и сказал!..

Было видно, что у него как от сердца отлегло, поскольку назревавший конфликт был исчерпан.

-Оставляй деньги! Неси рукопись! Я думаю, через месяцок твой роман уже выйдет в свет!..

-Я рукопись в Москва-реку выбросил! – сокрушённо признался Дима.

-Ну, а что тогда ты хочешь?!.. Чтобы я поехал в Москву да за твоей рукописью в реку сигал?! – искренне удивился Кекс, и оба бандита громко и дружно заржали, радуясь своей удачной шутке.

-Нет, у меня ещё дневники остались! – Дима вдруг осознал, как шатко его положение. – Я восстановлю рукопись, но на это время потребуется….

-В общем, так! – перебил его Кекс, вставая с кресла. – Это уже не мои проблемы! Я тебе пообещал выпустить роман – я это сделаю! Но ты мне принеси то, с чего его шлёпать!.. Договорились?!

-Договорились! – согласился Дима.

-Вот и хорошо! – Кекс подошёл к нему, поднял его за руку с пола и проводил к выходу из комнаты, одним движением отделив хозяина от его ридикюля. – Как только рукопись будет у меня, через месяц твой роман будет отпечатан в Москве. Ясно?!..

-Ясно! – кивнул головой Дима на пороге комнаты, бросив взгляд на сиротливо оставшуюся посреди комнаты распахнутую сумку со своими миллионами.

-Подожди, Кекс! Надо сделку обмыть! – вмешался вдруг в разговор Гвоздев.

-Это можно! – согласился «положенец», перестав ненавязчиво выталкивать Гладышева из комнаты, и одним движением руки усадил его на стоящий рядом диван. – Ты давай тогда, это, … сообрази нам что-нибудь на стол!

Гвоздь направился на кухню, а Кекс, закрыв ридикюль, унёс сумку в соседнюю комнату, вход в которую прикрывали занавески.

Через полчаса, разложив стол-книжку, стоявший в углу, они уже сидели втроём посреди зала квартиры за накрытым нехитрым образом столом, на котором стояла тарелка с вареной картошкой, открытая банка сайры, бутылка коньяка и три рюмки.

Сначала разговор шёл как бы ни о чём: бандюки «тёрли» какие-то свои темы, которые Диме были совершенно не интересны, и он в нём не участвовал, а про себя грустил о так глупо потерянных деньгах. Но тут, заметив, что Гладышев остаётся как бы в стороне от их застолья, Гвоздь что-то вспомнил, обратившись к Диме:

-О! Кстати! Давно хотел тебя спросить, да всё как-то не получалось!.. Скажи-ка мне, поэт, ты Бегетову пендюрил?!.. Или это так … – только слухи?!

Дима напрягся.

В принципе, он хотел ответить правду, показав тем самым, что нисколько не боится наглого бандита….

-Да что ты к парню пристал?! – вступился вдруг за него ни с того ни с сего поддавший и повеселевший от результатов сегодняшнего утра Кекс. – Ну, присунул он пару раз сучке! Ну, и что?!.. Следить надо было Бегемоту за женой внимательней….

-Ты так не скажи больше про неё! – ткнул в его сторону указательным пальцем Гвоздь.

-Как это – так?! – не понял Кекс.

-Ты зачем её сучкой назвал?!

-Ну, извини! – быстро согласился «положенец». – Не хотел тебя обидеть!

-Так ты Бегетову трахал или нет?! – снова обратился к Гладышеву Гвоздь.

-Вот пристал к парню! – тут же снова вступился за Диму Кекс. – Он тебе десять миллионов принёс на блюдечке с голубой каёмочкой, а ты: трахал – не трахал…. Возьми и спроси у неё сам!.. Впрочем, баба никогда правду не скажет! Да и ты … можешь не говорить! – обратился он к Диме, разрешительно махнув рукой. – Сдалась она ему!..

-Да сдалась! – снова переключился Гвоздь на Кекса. – Я, может быть, люблю её!.. И если бы не Бегемот, сам бы на ней женился тогда!

-Слушай!.. В Сумах девах красивых и смазливых как грязи в хреновом колхозе! – ответил ему Кекс. – Что ты с неё хочешь?! Ну, допустим, трахал её этот вот … как ты там его назвал?!.. Поэт!.. И что?!

-А то, что я из него и из неё за это всю душу вытрясу! – гневно стукнул кулаком по столу Гвоздь.

Кекс отмахнулся от него, обратившись к Диме:

-Идиот!..

-…Я у неё эту квартиру уже забрал! – продолжал свою тираду Гвоздев. – А узнаю, что она с поэтом трахалась, – и ту заберу!..

-Ты же её любишь! – снова обратился к Гвоздеву Кекс.

-И что?!

-Ну, люби, какая есть!.. Бабу не переделаешь – это я тебе точно говорю!..

-Нет! Я из неё сделаю женщину, которая мне нужна! – не успокаивался Гвоздь. – О! Сейчас позвоню ей!

-Вот и позвони! – согласился Кекс, подливая в рюмки коньяку.

Услышав от Гвоздя, что он собирается забрать квартиру у Вероники, Дима весь напрягся и тут же передумал признаваться бандиту в том, что было.

Гвоздев потянулся к телефонному аппарату, стоявшему на тумбочке, и хотел было набрать номер квартиры Вероники, но не удержался на наклонившемся набок стуле и, рухнув на пол, тут же пьяно заснул.

Кекс, не дав Диме и минуты на то, чтобы опомниться, взял его за руку и, подняв из-за стола, проводил из комнаты, обходя вокруг тела спящего «работника ножа и топора», до коридора: аудиенция была закончена.

-Так, слушай!.. Как там тебя?!..

-Дима! – представился Гладышев.

-Во! … Дима!.. Мы с Гвоздём всю ночь по бабам гулеванили! Сам понимаешь: подустали! Я вот сижу, а сам едва держусь! Спать хочу – не могу! Веришь?!..

Дима обречённо кивнул головой в знак согласия.

-Ну, так что давай на сегодня мы дела закроем. А вот первого числа, часиков в … с утра, в общем, пока мы ещё не спим: у нас видишь, какой режим дня?!.. По Магаданскому времени, в общем, живём! – приноси-ка мне свои рукописи или дневники, что там у тебя для издания есть. Мы с тобой эту тему обмусолим, перетрещим и закроем. Для меня тебе помочь – пара пустяков! Я бы и за так тебе издал твой роман, – поверь мне, – если бы ты обратился!.. Но коль у нас сделка, то… сделка – дело святое! – тут уже Диме стало заметно, как Кекс пьяно и устало шатается и едва держится на ногах. – В общем, так! Жду тебя с утра первого января здесь же!..

С этими словами Кекс бесцеремонно вытолкал Диму на лестничную площадку и закрыл за ним дверь.

Гладышев хотел было постучаться снова и что-то спросить, уточнить какую-то мелочь, но тут услышал, как прямо за дверью раздался глухой стук рухнувшего на пол в тесном коридоре «хрущёвки» тела, и понял: это бесполезно.

Глава 20.

-Батюшки-т святы!.. Вот вы-т где! – раздался где-то совсем рядом голос бабки Пелагеи: она влезла по лестнице на стог сена. – Алёнка!.. Да что же-т это делается-т?!.. Дмитрий!.. А ну-ка, слазь быстро-т!..

Пантелеевна мигом сняла влюблённую парочку с сеновала. И Дима был ей чрезвычайно признателен, потому как бабка появилась вовремя: не до чего серьёзного у них дойти не успело…. Хотя, что и говорить, девочка была хороша! Да и какой ещё может быть такая деревенская молодка, вскормленная на собственном подворье, пышущая здоровьем, жаждой любви и соком жизни, брызжущим из-под покровов её одежды всем в глаза, даже если та и не хочет демонстрировать это?!..

Правда, едва он ей занялся «серьёзно», как тут же ощутил, как та неопытна и инфантильна: несмотря на всю страсть, исходящую от Алёны, в постели от неё было не больше проку, чем от куклы, набитой ватой. И, хотя Дима уже давно не вкушал женской плоти, использовать её тело, как подвернувшееся по случаю для излияния накопившейся страсти, ему не хотелось: от одного помысла об этом он почувствовал себя гадко, так гадко, что сама мысль о соитии с ней стала ему противна, едва он почувствовал, как неопытна и юна его партнёрша.

Можно было без зазрения совести совокупляться с «мамой», женщиной бальзаковского возраста, знающей, что к чему, и жаждущей просто удовлетворения своей физиологии. Но с юной особой, в которой согласие отдаться было неразрывно связано с надеждой на начало новых отношений, новой жизни, нового мира?!..

Едва поняв, что Алёна, в самом деле, ещё не искушена в любовных утехах, Дима всячески оттягивал переход к решительным действиям, к соитию с юной девой, искусно и незаметно продлевая прелюдию, которую, впрочем, как и научила его «мама», мог и без коитуса завершить женским оргазмом…. Правда, опять же, касалось умеющего делать это и не раз испытывавшего это и прежде тела видавшей виды и готовой к такому женщины.

Вот за этой долгой прелюдией, перешедшей уже в скучание и некоторое недоумение Алёны, их и застала Пелагея.

-Ну-ка, слазьте-т!.. Слазьте! – кричала та, но как-то негромко, чтобы было слышно только им. – Вы что там устроили-т, а?!..

Шустрая, несмотря на свою полноту, бабка уже была внизу, рядом с приставленной к стогу лестницей, и ждала, когда парочка спустится к ней на «вздрючку».

Первым, одевшись, внизу оказался Дима, но когда спускалась Алёна, Пелагея, не стесняясь, с размаху, что есть силы, отвесила ей такую увесистую оплеуху открытой, растопыренной пятернёй по заднице, что, вскрикнув, та схватилась за зардевшую попу.

-Чё-т вы там устроили-т, а?!.. Дмитрий?! – укоризненно обратилась к нему Пелагея. Она решила устроить им разнос прямо здесь, не отходя от кассы. – Ей же замуж-т выходить, а ты … Что ж ты с ней-т делаешь, изверг, а?!..

-Да за кого замуж-то?! – в первый раз, опомнившись, но всё ещё держась за ушибленное место, возмутилась Алёна. – Пелагея!.. Ты вокруг посмотри!.. За кого замуж?!.. В деревне никого моложе сорока лет нет! Да и те все женаты!..

-Так что теперь?! – не унималась бабка, переключившись теперь на Алёнку. – Ебстись с кем ни попадя?!..

-Да почему же с кем ни попадя?! – удивилась Алёна. – Это ваш внук!..

Пелагею ответ застал врасплох, и она уже не могла найти слов: чтобы такого веско ответить разбушевавшейся в свою очередь девчонке.

-Да никто бы и не узнал никогда! – продолжала Алёна. – Он бы уехал!.. И всё!.. Что ж ты мне помешала, дура старая?!..

Гнев девушки делался нешуточным, и бабка, в сердцах махнув на неё рукой, развернулась и молча пошла прочь с заднего двора.

-Ну, что будем дальше делать? – поинтересовался Дима, когда Пелагея Пантелеевна исчезла за углом дома. Он уже знал, что больше ничего не будет, но всё же для порядка, как бы оставляя выбор за ней, предложил. – Давай вернёмся на сеновал?!..

-Да нет! – покачала с огорчением головой Алёна. – «Пантелеиха» всё испортила…. Вот дура!..

Она вдруг стала злой и серьёзной и, сложив в узел руки на груди, понурив голову, пошла прочь, в темноту улицы, даже не попрощавшись.

Дима с облегчением вздохнул, глядя ей вслед. Быть может, в самом деле, для Алёны он и был отдушиной в застоявшейся атмосфере захолустного уголка мира, но ему вовсе не хотелось оставлять в своей душе осадок случайной мимолётной связи с такой прекрасной девушкой, которая к тому же была ещё и невинна.

Это было нечто другое, совсем не то, что целый день кувыркаться в постели с повидавшей «Крым и Рым» «мамой». Дима каким-то шестым чувством понимал: с Алёной так нельзя. Ей двигали совсем иные чувства, чем те стимулы, что были в видах на него у многоопытной московской дамы. И эти чувства были во многом всё-таки романтичны, окрашены розовыми красками грёз и надежды на открытие для себя какого-то нового мира, которое, – он-то это знал, – всё же не состоится, превратившись лишь в горькое разочарование, в то время как у «мамы» это было всего лишь очередное блюдо в её пресыщенном сексуальном рационе….

Прошло несколько дней, а Алёны как и след простыл. Больше он её не видел, впрочем, и сам не выходя за ограду дома.

Пелагея даже как-то раз затопила ему баньку, и Дима с удовольствием попарился в странной, будто из прошлых веков, бане «по-чёрному», ныряя, когда было уже совсем невмоготу терпеть жар, в студёный омут вяло текущей мимо речушки с мостка, куда из бани вела задняя дверь.

Первоначальные впечатления от странного, почти героического, путешествия на велосипеде за несколько сотен километров, похода через топи бескрайнего болота, от деревни, такой простой и древней, что, казалось, он вернулся в прежние века, улеглись, и постепенно Диму стали одолевать думы о прежних проблемах.

Самым главным было всё-таки то, что Дима так и не мог понять, где он теперь, вообще, пребывает: в действительности или в сновидении, – всё было настолько реально и правдоподобно, что и сомнений не оставалось, что это происходит с ним на самом деле. Но, в то же время, Дима помнил о своём опыте погружения в изменённое сознание, о том, как нарисовал себе свой горный велосипед, хотя тот был заперт в квартире, о кубе Михаила, который постоянно, несмотря ни на что, необходимо было держать в сознании, и о цели своего путешествия, – попасть в Рай-город, – которую тоже нельзя было ни на миг упускать из виду.

В разговоре с Алёной, словно маячок, подтверждающий правильность направления его движения, опять промелькнули слова о Рай-городе. И если в первый раз они звучали из уст Анжелы, то теперь их произнесла Алёна.

Случайности не случайны, – помнил Дима, – и потому в этих словах что-то было. Что-то мистическое и загадочное…. Во всяком случае, интуиция подсказывала ему, что, как ни странно, он всё ещё находится на правильном пути к цели. Хотя самого пути как раз-таки видно и не было.

Дима не знал, сколько ещё пробудет в Васелихе, но теперь ему хотелось прожить здесь, в деревне, как можно дольше, хотя бы до осени, а лучше до зимы, когда замёрзнут и река, и болото: воспоминания о пережитом во время недавнего путешествия всё же заставляли его содрогаться, едва лишь он думал о том, что когда-то предстоит возвращаться обратно тем же путём. Хотя и … ехать зимой на велосипеде за полтысячи километров – тоже выглядело удовольствием не из приятных….

Пелагея меж тем нарадоваться не могла на то, что в её доме снова появился гость. Но о том, что до Димы у неё гостил другой, такой же молодой, родственник и, как выяснилось, ещё и выпускник сумского артучилища, она не хотела ни слышать, ни вспоминать, и всякий раз как-то зло отмахивалась, едва внучок затевал разговор на эту тему.

Впрочем, Диме и самому было не до досужих разговоров. Теперь, когда он оказался в безопасности, в затерянной в бескрайних болотах глухой деревеньке, которой и на карте-то, наверное, не было, ему хотелось понять, как связано его согласие участвовать в авантюре, предложенной Летаргеном, с тем, что произошло с ним в его реальной жизни, в результате чего его персона оказалась вдруг в числе самых разыскиваемых на Украине особо опасных преступников. Да и не ясно было, реальна ли эта жизнь или только снится ему?!..

Иногда он ловил себя на мысли, что сходит с ума, поскольку всерьёз воспринимает сон, в котором ему привиделся какой-то непонятный ангел, да и всё, что было потом, как действительное событие своей жизни. Но каким-то шестым чувством, помня предупреждение Летаргена, непрестанно, во что бы то ни стало, держать в сознании две вещи: созданную его воображением Меркаба и цель путешествия – Рай-город, – он всё-таки постоянно выполнял это нелепое ментальное задание, которое, впрочем, отнимало много душевных сил. Шутка ли: создать воображением сверхмощный и сверхбыстрый транспорт и заставлять его нестись через неизведанные пространства каких-то непонятных срединных миров, ни на минуту не переставая держать всю его непрестанно работающую и изменяющуюся конструкцию в своём ментальном теле, сконцентрировав на нём значительную часть внимания, на пути к такой же мистической и таинственной, как и само транспортное средство, цели – неведомому Рай-городу, которого, впрочем, возможно и не было вовсе….

«Пойди туда – не знаю, куда! Принеси то – не знаю, что!» – его так и подмывало спросить у окружающих, у той же Пелагеи Пантелеевны: ты, вообще, реальна или только моё воображение, разыгравшееся у меня в голове?.. И, если реальна, то в какой степени реальности пребываешь?..

Помнил он, как Летарген учил при подготовке к полёту, что его сознание одновременно присутствует в нескольких десятках родственных реальностей, объединённых общим планом возможностей, одновременно, всякий раз перескакивая между ними в выборе последующей доминанты. Эти реальности составляют тянущийся через время жгут событий, который теряет одни реальности, поскольку их действительность становится слишком несовместима с действительностью в родственных планах бытия, и приобретает другие, но в целом всегда доминирующая реальность сопровождается целым сонмом, пучком, сестринских воплощений его сознания, каждое из которых готово перехватить инициативу, если хозяин выберет ведущий именно к нему поворот событий.

-А сколько реальностей сопровождают доминирующую? – интересовался у него Дима.

-Ну, это не трудно вычислить, если разделить четыреста миллиардов бит информации, которые твой мозг обрабатывает ежесекундно, на две тысячи бит информации, которые «весит» доминирующая реальность. Остальные по мере их удаления от оси вероятности занимают в этом потоке всё меньше места. Самые удалённые, которые, впрочем, всё-таки могут вдруг стать доминантой и имеют на это шанс, имеют размер в несколько бит. Пучок реальностей подчиняется закону распределения теории вероятности и концентрируется, рассеиваясь в квадратической прогрессии по мере удаления, вокруг оси движения сознания к намеченной во времени и пространстве цели. Для простоты и упорядочения кармы сознаний возможность перемещения во времени в вашем измерении сильно затруднена. Но это ограничение полностью пропадает в ментале. Все реальности – результат твоего собственного творения, запомни это. А потому тебе возможно всё, что ты только захочешь. Ты даже сможешь достичь Рай-города, если только этого пожелаешь и будешь всё время помнить об этом намерении! Ты просто не представляешь, насколько мощное существо – человеческий организм, и насколько важный инструмент управления реальностью – намерение!..

Впрочем, Дима уже чувствовал где-то внутри себя, что сильно устал и вымотался, но осознание того, что цель ещё не достигнута, всё-таки предавало ему невесть откуда берущихся сил, и он продолжал держать в самой глубинной прослойке своего внимания образ своего транспорта и своей цели….

Однажды ему вдруг приснился некто, представившийся ему Григорием Охромовым….

-Охромов? – переспросил он у парня. – Кажется, в жизни ты мне встречался!..

-Да, у нас много совместных воспоминаний! – согласился непрошеный гость его сновидения.

-Зачем пожаловал?! – поинтересовался Дима.

-За тобой! – ответил также прямо и честно Охромов.

-А что так?!

-Ты нужен нам!

-Кому?!

-Мне и полковнику Звереву! Мы просто обыскались тебя! – ответил Охромов. – Тебе надо вернуться в город и встретится со мной!

-Меня там ищут! – возразил Дима, сделав отрицательный жест и отгородившись от предложения.

-Но у тебя же Меркаба! – возразил Гриша.

-И что?!..

-Ты можешь путешествовать не только в пространстве, но и во времени! – ответил Охромов. – Возвращайся в то же время, когда ты приехал в город из Москвы!

-А откуда ты знаешь про Меркаба?! – удивился Дима.

-Дурацкое название, правда?! – смеясь, поинтересовался вместо ответа Гриша. – Я, вообще, не сторонник употреблять еврейские слова….

-Но откуда ты про это знаешь?! – не успокаивался Дима.

-Ну, скажем так: я имею доступ к твоему менталу так же, как и все прочие, кто умеет путешествовать в астральных мирах.

-А как ты приобрёл это умение? – удивился ещё больше Гладышев.

-Я много работал!.. Между прочим, вместе с тобой!.. Видишь ли, время можно закольцевать, поскольку оно линейно только в реальности. В ментале, как ты знаешь, время не имеет направления, оно объёмно, как и пространство….

-Что ты хочешь этим сказать, говоря: закольцевать?!..

-Только то, что последующий опыт можно использовать для предыдущих действий!

-И что?!

-А то, что мы с тобой должны найти некую субстанцию. Я называю её АдМинистр@Тор. Вот с её помощью я и обрету могущество, которым теперь, скажем так, в ментале, но как тебе кажется – в моём прошлом, сейчас пользуюсь, общаясь с тобой!.. Летарген тебе обо мне вскользь упоминал….

-Вот как?!

-Он говорил, что мы будем с тобой вместе искать некое материальное подобие куба Михаила. И мы его найдём!.. Доказательством того является то, что я сейчас с тобой общаюсь. Но для того, чтобы всё это произошло тебе нужно вернуться обратно в Сумы….

Охромов не успел договорить, потому что Дима, противясь его требованию, как некогда прежде и Литаргена из Меркаба, усилием воли выкинул Охромова из своего сна и … проснулся.

Перед ним стояла Алёна.

-Проснулся, соня?! – поинтересовалась она, едва он открыл глаза, словно давно уже ждала его пробуждения.

-Да, – растерянно ответил Дима, не понимая, как она оказалась у его кровати.

Впрочем, что было удивляться: он же был в деревне, а здесь, чтобы войти в дом к соседу, надо было всего лишь открыть калитку и поздороваться с хозяином.

В окно комнаты бил луч света высоко стоявшего уже солнца, и Диме стало понятно, что день близится к полудню.

-Выспался уже?! – игриво улыбнулась девушка.

-Да….

-Тогда пойдём! – Алёна взяла его за руку и потянула из постели, буквально выдернув из-под одеяла.

-Куда?! – Дима всё ещё не мог понять, что происходит: это новый переход сна или явь. – Куда?!..

-Нас ждут земляничные поля! – загадочно ответила, на секунду обернувшись, Алёна. – Strawberry Fields Forever!..

-Знаешь английский?! – удивился Дима, натягивая на ходу штаны.

Но девушка не отвечала, продолжая тянуть его за собой.

-А почему так спешно?! – не мог понять он.

-Время пришло! – загадочно ответила Алёна.

И Дима больше ничего уже не спрашивал.

Алёна протащила его за собой по двору, на дальнем краю которого над грядками колдовала Пелагея, и вскоре они уже были за околицей деревни.

-Может быть, велосипед с собой возьмём?! – наконец, придя в себя, глупо поинтересовался Дима.

-Он нам ни к чему! – обернулась и загадочно, так, что у Димы на мгновение от предвкушения любви и счастья вдруг замерло сердце, улыбнулась ему Алёна. – Ты знаешь, что, если съесть много земляники, отнимаются ноги, и человек не может ходить?! – поинтересовалась она. – Сегодня мы будем есть землянику до упаду!..

Дима хотел спросить ещё: где её корзина? – но тут же понял, что сегодня она им тоже будет ни к чему.

Глава 21.

Близился Новый Год. Повсюду стояла суета и сутолока. Народ рыскал по магазинам в поисках подарков. В нескольких местах на улице ставили большие новогодние ёлки.

Дима целыми днями блуждал по центру города, казалось бы, бесцельно, но почему-то всё время оказывался на театральной площади, откуда хорошо был виден балкон квартиры Вероники.

«Быть может, это она швырялась деньгами с балкона?! – иногда думал он, подолгу взирая на окна её квартиры. – Было бы хорошо, если она! Значит, у неё так много денег, что может себе позволить такое безрассудство!»

Впрочем, в безрассудство Вероники Диме верилось с большим трудом. Если бы она была такой, то вряд ли смогла бы выйти замуж за Бегемота. Он не знал всей женской подковёрной кухни, но нисколько не сомневался, что в числе претенденток на это сладкое место под солнцем Вероника была не одна. А раз так, то надо было быть весьма изощрённой, – он не хотел употреблять это слово, но оно само просилось на язык, – сучкой, чтобы обойти неведомый, но, наверняка, несметный сонм конкуренток.

«Так что это вряд ли была Вероника!» – делал Дима неутешительный вывод после таких рассуждений, всякий раз оказываясь под её балконом.

А неутешительным он был по одной простой причине: Гладышев в тайне надеялся, что это всё же была она, и тогда, быть может, ей снова захочется пошвыряться с балкона деньгами.

Ему очень хотелось этого: Дима надеялся, что он сможет её окрикнуть, привлечь к себе её внимание и поговорить с ней.

О чём говорить?! Да хотя бы предупредить её, что Гвоздев замышляет против неё недоброе. Она наверняка с ним контачит, но, скорее всего, знать не знает то, что собственными ушами услышал недавно от Гвоздева Дима: тот уже прибрал квартиру Бегемота к своим рукам, а теперь хотел забрать у неё и ту, в которой она жила. Её-то квартира была гораздо ценнее, привлекательнее и дороже, чем «хрущёвка» Бегемота, обладателем которой стал Гвоздев.

Впрочем, больше Диму беспокоило то, что бандит хвастался, что любит её.

«Что это за любовь такая странная, когда человек хочет ещё и отнять всё у той, которую любит?!» – удивлялся он, но потом тут же понимал, что Гвоздь не так прост, как кажется, и таким образом наверняка хотел привязать к себе Веронику словно цепью: куда она от него денется, если вся её собственность будет принадлежать бандиту.

Диме хотелось думать, что от неё Гвоздеву нужна была только её недвижимость, но не она сама. Тогда, если бы Вероника осталась ни с чем, она наверняка бы по-другому стала относиться и к его вниманию, и к его любви….

Конечно, было бы трудно, поскольку жить им было бы негде: вряд ли его мать стала бы долго терпеть их в своей квартире, – но они бы что-нибудь вдвоём придумали, вместе.

«Вместе!» – это было самое заветное слово в его мыслях о ней. Он был согласен жить с ней вместе хоть где, пусть даже в шалаше. Но вот она…. Шалаш ей явно не подходил, и поговорка: «С милым рай и в шалаше», – была точно не про неё…. Или не про него?!

Быть может, она просто ещё не встретила своего «милого»? В таком случае, Диме точно ничего не светило, ведь он в её жизни был уже давно, а это значило, что он уж точно не её «милый».

Однако, надежда умирает последней, да и любовь – странная штука: любишь того, кого ей приспичит, независимо от того, что тот человек в ответ не питает к тебе ничего! И потому Дима всё не мог забыть Веронику, да и не собирался это делать.

«Пусть даже так случится, что, так или иначе, она выйдет за Гвоздя замуж! – думал он. – Я всё равно буду любить её! Сердцу не прикажешь!»….

-Бедный-бедный мальчик! – вспоминал он тогда слова «мамы», обращённые к нему в минуты её откровений.

-Почему?! – удивлялся он.

-Ты так влюблён в какую-то особу, что тебе ничего от неё не светит!

-Почему?!

-Да потому что женщины ищут мужчин таких, которые на них не обращают внимания! А вот такими, как ты, влюблёнными в них слепцами, они устилают свой путь, чтобы легче было идти к намеченной цели!

-Но как ты узнала?! – удивлялся Дима.

-Как?! – ухмылялась «мама». – Да на тебе лица нет!.. Посмотри: вокруг тебя роскошные хоромы, с тобой одна из самых шикарных женщин Москвы!.. А ты где-то не здесь!.. Ты не со мной!.. Ты с ней!.. Ты не замечаешь того, что тебя окружает, и просто счастлив вырваться отсюда и бежать за той сучкой, которая тебя в упор не замечает!..

«Мама» обиженно поджимала губки.

-Но я ей отомщу! – говорила она потом, будто знала, кого и где ей нужно настичь.

-Не надо! – отвечал Дима на всякий случай: вдруг «мама», в самом деле, знала и про Веронику, и где ту искать, – у него иногда складывалось такое впечатление, – и потому он пытался защитить свою возлюбленную. – Я того, наверное, не стою!..

-А я за себя отомщу! – парировала его слова «мама». – В кои веки видано, чтобы меня так унижали!..

-Как унижали?! – не понимал Дима: в самом деле, чем Вероника могла обидеть и унизить «маму»?! Они-то и не видели друг друга ни разу, да и не знали!

-Тебе не понять! – загадочно отвечала «мама» и обычно переводила разговор на другую тему, как правило, «постельную» ….

Вот так проходил день за днём. Иногда ему удавалось проникнуть в подъезд её дома. Это случалось, когда он некоторое время стоял под дверью подъезда с кодовым замком, и если кто-то выходил оттуда или заходил туда, проникал внутрь, а потом долго стоял и звонил в дверь Вероники.

Он знал, что она не откроет ему, и потому прятался у стены, протягивая руку к дверному звонку так, чтобы Вероника не смогла увидеть его в глазок. Дима надеялся, что однажды это сработает: ну не могла же она вечно игнорировать кого-то, кто бесконечно звонит к ней в дверь!.. Но или её в это время не было дома, или она знала, что это он, Гладышев, натренькивает ей в звонок, и проявляла адское терпение, дожидаясь, когда ему надоест звонить. Впрочем, зная характер Вероники, он скорее бы согласился с тем, что она давно бы спустила его с лестницы, чтобы он не мешался ей под ногами, чем хранила бы гробовое молчание за толстой немецкой бронированной дверью.

Однако время шло, приближался Новый год, а настроение у Димы было всё не очень. И это несмотря на то, что мать против обыкновения решила в этом году поставить дома новогоднюю ёлку, и не какую-нибудь искусственную, а самую настоящую, цены на которые, правда, здорово кусались.

Теперь, когда его миллионы утекли к Кексу, Дима понимал, что шансов завладеть вниманием Вероники у него, вообще, нет никаких. И потому он торопил дни, с нетерпением ожидая наступления новогоднего утра, когда сможет заручиться поддержкой Кекса в издании своего романа. Правда, с тех пор, как они расстались, Дима так и не притронулся к дневникам, чтобы постараться восстановить рукопись, а вместо этого всё блуждал по театральной площади, поглядывая на окна квартиры Бегетовой Вероники.

По вечерам в них уютно горел свет, и Дима старался представить себе, что же там происходит, с кем сейчас она проводит время и что делает. Ему так хотелось проникнуть в её дом, в её жизнь, стать в ней той необходимой частью, без которой она не могла бы обойтись и минуты….

Несколько раз он пытался звонить ей по телефону, но трубку она ни разу так и не взяла. И Дима поражался её завидному хладнокровию, которого прежде или не замечал в ней, или просто не видел, насколько та расчётлива.

То, что Вероника любила деньги, было несомненно. Но чем дальше, тем явственнее становилось, что она любит не просто деньги и даже не большие деньги, а очень большие деньги. И тогда ему казалось, что это он сможет ей дать, только издав свои романы и став знаменитым. Другого способа покорить её сердце Дима Гладышев не видел, но всё же продолжал виться кругами вокруг её дома, натоптав, наверное, не один десяток километров.

Самым удивительным было то, что он ни разу не встретил её на улице. Ведь не могла же она безвылазно сидеть дома?! Или ей удавалось прошмыгнуть мимо него?! А может, она выходила на улицу, когда он отсутствовал?! Но Диме казалось, что он несёт свою вахту около её девятиэтажки сутки напролёт, хотя, конечно, это было не так.

Вечерами, вернувшись уставшим домой, он ругал себя, на чём свет стоит, понимая, что день прошёл бесцельно, впустую, что он ни строчки не написал, а времени до встречи с Кексом осталось ещё меньше, и что, – когда наступит первое января, а он придёт к тому с пустыми руками, – на этом всё и завершится: Кекс с удовольствием умоет руки, ведь Гладышев не сделал то, в чём сам был заинтересован, и он тут не причём!

Тогда, когда осознавал это, Дима начинал лихорадочно метаться по своей комнате, собирать в кучу дневники со своими записями, чтобы восстановить рукопись, но тут же понимал, что это кропотливый труд не одного дня, что он многое уже не помнит, и что, наверное, восстановить роман ему не удастся.

Всё заканчивалось тем, что он в бессильной ярости расшвыривал свои дневники по комнате, а потом бросался на кровать и, уткнувшись лицом в подушку, долго плакал от того, что ничего не в состоянии сделать.

Успокоившись, он обещал себе, что напрочь забудет Веронику и завтра с самого утра, отоспавшись, приступит к написанию романа, но наутро, словно забыв своё обещание, шёл на улицу «развеяться и собраться с мыслями», и всякий раз его прогулка заканчивалась на театральной площади. А он не мог себе объяснить, как его принесли сюда ноги, ведь это было в нескольких километрах от дома.

Но, коль уж пришёл, Дима уговаривал себя, что сегодня в последний раз побродит у Вероникиной девятиэтажки, и если не встретит её сегодня, то больше уже не придёт.

Вечером у него повторялась та же истерика, а с утра та же прогулка….

Тридцать первого декабря Дима понял, что поставил на своём романе жирный крест. Завтра утром надо было идти к Кексу, а у него ничего готово не было. Кто в этом виноват: он или Вероника, – Дима даже спрашивать себя не хотел, потому что понимал, что виноват сам, а она – всего лишь повод, без которого ничего и не было бы.

Раз уж он прошляпил удачу, в этот день он точно решил дождаться хотя бы её, а потому больше не смотрел на её окна с театральной площади: зашёл во двор «китайской стены» и как сыч сидел, съёжившись от холода и неподвижности на лавочке в глубине садика, неотрывно наблюдая за подъездной дверью и всякий раз вглядываясь в фигуру выходившего из неё.

Так просидел он до темноты, а потом и до того времени, когда с той стороны «китайской стены», с площади у драмтеатра, стали доносится в подворотню радостные вопли людей, хлопанье хлопушек, взрывы петард.

В тёмное небо, с которого непрестанно сыпал лёгкий снег, взвились праздничные салюты. И тогда Дима понял: наступил Новый год! А он встретил его вот так: нахохлившись как воробей на скамейке, в чужом дворе, не сделав ничего ни для встречи с Кексом, ни для своего будущего, которое теперь было под большим вопросом, и лишь напрасно прождав всё это драгоценное время, в которое мог бы сколотить состояние или, во всяком случае, попытаться вернуть то, что уплыло прямо из его рук, в виде того, для чего это было ему дано, Веронику.

Дима заломил в отчаянии руки: что завтра он скажет Кексу?!..

Но тут дверь подъезда открылась, и из него вышла та, которую он не чаял уже и увидеть, которая была виновницей того, что он всё потерял, которая была для него дороже всего на свете….

Дима не верил своим глазам: наконец-то он дождался её, увидел её.

Это было словно чудо! Он долго сидел и смотрел, как она идёт по плохо освещённому двору, как уходит в арку на ту сторону дома, к драмтеатру! И только потом, когда она почти исчезла из вида, бросился как мальчишка за ней вдогонку.

Пробежав сквозь тёмную дыру в «китайской стене», Дима выскочил на ту сторону дома, на площадь к драмтеатру.

Здесь было светло как днём.

Театральная площадь была освещена розоватыми, сделанными под старинные, – газовые, – фонарями. Вокруг безудержно веселились люди. Но Дима смотрел только на неё, продвигаясь по её следу метрах в двадцати сзади.

Он надеялся, что улучит момент и сможет приблизиться к ней, преодолев ту робость, которая вдруг на него нашла.

На углу театральной площади, у краеведческого музея, Вероника свернула налево, скрывшись за поворотом, и он увидел её снова только у ресторана «Центральный», где сейчас все этажи были наполнены светом и звуками праздника.

Дима, словно шпион, неотступно следовал за ней поодаль.

Вероника перешла пустынный проспект к ЦУМу, где не было ни души, и, повернув направо, направилась на Сотню.

Здесь ночная жизнь била ключом, и Дима поспешил приблизиться к ней так опасно, что, обернись нечаянно, она тут же увидела бы его.

Улица была наполнена толпами гуляющих по новогоднему морозцу. Все кафе были открыты и полны народу. Стреляли хлопушки, то и дело в небо взвивались кометы фейерверков и сверкающие, ослепительные, искрящиеся букеты салютов.

И в этой праздничной круговерти Дима приблизился к ней ещё ближе, так, что, протяни он руку, мог бы запросто коснуться её сзади.

Ему вдруг захотелось поравняться и поздороваться с ней, пожелать ей счастливого Нового года и даже своим присутствием скрасить её одиночество, одновременно наполнив своё сердце неизбывным счастьем. Но он всё шёл и шёл за ней сзади, по Стометровке, так и не решаясь это сделать.

Погода располагала к неспешной прогулке. Морозец едва чувствовался. И Дима шёл следом за медленно прогуливающейся возлюбленной.

Сверху сыпались разноцветные конфетти, падали им на плечи пёстрые ленты пускаемого повсюду серпантина….

«Тьфу!» – Вероника вдруг остановилась и почему-то громко сплюнула, словно в рот ей попала какая-то дрянь, и Дима чудом не натолкнулся на неё сзади, едва успев остановиться в нескольких сантиметрах от её спины.

Она снова пошла, но вдруг опять остановилась, постояла и двинулась снова.

Было видно, что внутри неё идёт какая-то борьба мыслей.

Так, следуя за ней украдкой, Дима миновал Стометровку, центральную городскую площадь перед зданием бывшего обкома партии, высотку гостиницы «Сумы», пересёк проспект и мост над Стрелкой, затаившись, когда Вероника в раздумье замерла на пустынном проспекте.

Когда она вдруг развернулась и пошла обратно, прямо на него, Дима испугался, что она узнает его. Но Вероника прошла мимо него по мосту, задумчиво опустив свой взгляд вниз, а затем повернула налево, в сторону молодёжного центра «Романтика».

Так и следуя за ней дальше, Дима тоже обогнул с другой стороны центральную гостиницу города. Потом уже, держась от неё вдалеке, когда она шла по широкой пустынной улице мимо центральной городской библиотеки, мимо каскадного фонтана «Садко», когда спустилась в пешеходный переход у Харьковского моста, а потом прошла мимо бара в цоколе опоры моста слева от него. Он всё надеялся на какое-то чудо, но медлил к ней приблизиться и проявить себя.

Когда Вероника надолго остановилась в раздумье у тёмной пустой чаши фонтана с сидящей над ним статуей «последней девственницы города», Дима стал недоумевать, что же было целью её прогулки: они сделали почти что круг по центру города! Справа, на взгорке, был драмтеатр, а впереди, прямо – Центральный парк культуры и отдыха.

Ему показалось даже, что Вероника словно не в себе: не в её правилах было встречать праздники подобным образом!..

Вдруг она словно опомнилась и направилась в парк по дорожке вдоль берега Псла.

Парк был хмурый и малолюдный, и Дима совсем потерялся в догадках, что же ей надо.

Странное её поведение отбило всякую охоту настигать её и обнаруживать себя, и Дима, во что бы то ни стало, решил следовать за ней так же незаметно и дальше, ощутив при этом странный охотничий азарт, чтобы узнать всё-таки цель её новогодней прогулки.

А прогулка эта длилась уже несколько часов, но Вероника и не думала возвращаться домой или куда-то заходить. Она пересекла весь парк, где, чем дальше от входа, тем люди встречались всё реже, а потому Диме приходилось держаться всё дальше и дальше от неё.

На пугающем тишиной пустынном полуострове Студенческого пляжа он почти потерял её из виду в чаще растущего здесь, в центре, лесочка, и лишь одинокий топот её ножек по гулкому железу понтонного мостика над рукавом реки на той стороне пляжа дал ему знать, что, будто съехав с катушек, Вероника решила углубиться в большой, тёмный, дремучий лесной массив за протокой, совершенно не предназначенный для одиночных прогулок, тем более в такое время.

Перейдя следом за ней на ту сторону канала, крадучись, Дима заблудился в тёмной чаще леса, и теперь лишь изредка слышал где-то впереди, в пугающей темени среди плотной стены деревьев, далеко разносящиеся в тишине её одинокие шаги и хруст веток под её ногами.

Бредя наугад, он вскоре перестал слышать и эти звуки.

Вокруг осталась только ватная тишина слегка шумящего ветками от ветра тёмного и холодного леса.

Спустя минут десять, пройдя уже по совершенной чащобе, он добрался до высокой двадцатиметровой насыпи нового моста через Псёл и здесь понял, что окончательно потерял Веронику из виду.

Кое-как найдя лестницу, Дима взобрался наверх, на крутую насыпь, постоял, прислушиваясь к звукам темноты на самой круче, но ничего не услышал. Разглядеть что-либо в такой темени было невозможно, и он понуро, совершенно расстроенный, что так и не осмелился приблизиться к ней, напомнить о себе и попытаться найти её расположение, потеряв вместо этого её из виду, побрёл, закручинившись, по пустынному мосту, оттрассированному огнями на фонарных столбах, пролетающему изящной ниспадающей дугой над темнотой припойменного лесопарка и следом за ним над рекой, к далёким белым кварталам города, светившимся на том берегу Псла, в сторону своего дома, чтобы хоть немного вздремнуть перед встречей с Кексом.

Вся эта новогодняя прогулка сильно его утомила и выглядела теперь каким-то странным идиотством….

Глава 22.

Всё-таки даже у мух, и у тех, бывает разный характер.

Иные деликатно летают мимо, садясь только на продукты да на сладкое, а другая так и пристанет, так и лезет в лицо! Лезет и лезет, садиться на нос, на щёки, на брови, так щекочет их своими лапками, что, – хоть сколько её отгоняй, – всё равно разбудит.

В деревне будильник не нужен: его роль с успехом выполняют вот такие – вот мухи. Едва встаёт солнце, как они просыпаются и начинают доставать соню….

Дима, нагулявшись накануне допоздна с Алёной под полной луной в окрестностях Васелихи, теперь хотел выспаться, но мухи не давали ему этого сделать, и едва над горизонтом взошло светило, как их противные, щекотливые лапки в несколько минут прогнали сон.

Он поднялся с постели, вспоминая только что прерванное сновидение.

Ему хотелось теперь, чтобы Алёна была с ним не только наяву, но и во сне. Однако этому всё время мешали незваные гости: однажды найдя в ментале его координаты, Охромов теперь постоянно доставал его во сне и даже не думал оставлять его в покое, каждый раз врываясь в его знойную земляничную сказку, которую открыла ему Алёна. Стоило ему заснуть, как тот был тут как тут.

Дима сердился и всякий раз выталкивал его из своего сна, потому что вовсе не собирался никуда ехать из Васелихи, по крайней мере, пока не наступит осень, а может быть – и зима. Но Охромов возвращался снова и снова, как заевшая пластинка, мешая наслаждаться ему образом Алёны, будто сотканным из солнечного света и земляничных побегов.

Однако на этот раз случилось совсем уже нечто вовсе невообразимое, после чего Дима задумался, что не всё так просто, и, – раз так настойчиво является к нему этот Охромов, уже порядком надоевший и ставший даже будто знакомым, как в жизни, постоянным атрибутом его сна, – может быть, надо последовать его совету.

А произошло это, очень даже просто, вот как.

Алёна отправилась в рай-город, так местные называли районный центр, добраться в который, впрочем, непросто было и раньше, а теперь, с двойным пересечением государственной границы, и вовсе – не захочешь ехать! Это было путешествие на четверть недели. И потому от нечего делать Дима в этот день остался, как здесь говорили, «в ограде».

Разморённый жарой, навалившейся невесть откуда на болотный край, он сидел, отходя ото сна, который ему как всегда помешали досмотреть мухи, и глядел на то, как по двору мимо него бродит соседская квочка с цыплятами.

Пелагея не любила, когда в их ограде гуляют чужие куры, и постоянно их гоняла. Диме же было всё равно. Он сидел под огромной берёзой, в тени которой был накрыт нехитрой снедью стол, и наблюдал, как цыплята сноровисто шныряют вокруг неторопливо прохаживающейся курицы, несомненно, очень гордой своим выводком.

Цыплята были маленькие, но пушистенькие и шустрые. И Дима думал, глядя на них: «Что в них, там, есть-то? А ведь едят! … Цыплёнок табака – изысканное блюдо!..»

Вот один цыплёнок в куче досок нашёл огромную личинку какого-то насекомого, такую большую, что она свисала почти до земли из его клюва. Другие тут же бросились к нему, но он стал удирать, убегая зигзагами от преследующих его братьев и сестёр. Иногда, когда удавалось отбежать так, что оставалось время попробовать подкрепиться, цыплёнок останавливался и пытался проглотить личинку, но она была слишком велика. И это у него не получалось.

В этот миг цыплёнка настигал весь выводок, стараясь выклевать добычу у него из клюва. Но тот снова пускался наутёк, шустро удирая от надоедливых преследователей.

Дима на секунду захотел взглянуть на мир глазами этого цыплёнка, … что он думает, что видит, … и вдруг в следующее же мгновение, едва это подумал, оказался в его тщедушном теле.

Спустя мгновение Дима понял, что это он бежит вперёд, в клюве у него огромная, вкусная личинка, сзади раздаётся оголтелый писк: «Стой, отдай!» – остальных цыплят, а он куда-то продирается в зарослях травы в три, а то и в четыре его роста, по прошлогодней пожухлой листве, которая сильно шуршит под лапами. В голову бьют какие-то незнакомые, но аппетитные запахи. В груди бешено колотится сердечко. От азарта и страха он трепещет маленькими крылышками.

Увидев и ощутив всё это, Дима не на шутку испугался и тут же оказался снова в самом себе, а тот цыплёнок, в котором он только что был, вдруг замешкался и, словно забыв, зачем бежал, остановился.

Его настиг другой и, выхватив личинку, понёсся теперь сам прочь от настигающей его ватаги птенцов.

«Что это было?» – удивился Дима.

Случившееся только что было настолько ошеломляюще, что он никак не мог прийти в себя, а во рту стоял неприятный привкус только что находившейся в нём личинки, которую ему не удалось проглотить.

В следующую секунду Диму стошнило от осознания того, что он едва не съел склизкое, полупрозрачное насекомое размером с треть его роста. Может быть, пока он был в цыплячьем теле, это и было вкусно, но теперь его рвало от оставшегося мерзкого, выворачивающего наизнанку, послевкусия.

Остаток дня он провёл в раздумьях о том, что же это могло быть. Можно, конечно, было попробовать сделать это ещё раз, но ему не хотелось больше после возвращения корчиться в конвульсиях от несовместимости вкусовых предпочтений, да и было страшно вдруг, вообще, остаться цыплёнком.

Интуиция подсказывала ему, что всё дело в том, что он всё ещё обладает кубом Михаила, и, видимо, тот запросто творит подобные чудеса.

В конце концов, поскольку других объяснений не было, Дима согласился с этой версией, и у него сразу же возник соблазн попробовать этот фокус с человеком, например, с Алёной: интересно же оказаться, например, в женском теле во время коитуса и узнать, что она испытывает от его ласк.

Однако Алёны рядом не было, а оказаться, например, в теле бабки Пелагеи, ненароком подумав об этом, ему показалось отвратительно. Да и с Алёной, наверное, не стоило этого делать, поскольку, следуя логике происходящего, его тело либо впадёт в обморок, либо в нём окажется Алёна, – раз уж он попал в её, – и, чего доброго, если с цыплёнком у него получилось вернуться от испуга, то в чужом человеческом теле можно и застрять.

И всё-таки случившееся говорило само за себя, как бы напоминая ему, что у него есть цель незримого путешествия и транспорт, который надо использовать по назначению, а не баловства. А пока он оставался в Васелихе, этого не происходило, и, наверное, время работало уже не на него. Во всяком случае, столь длительного бездействия ему точно не попустили бы…. Хотя, кто?.. Кто мог этим воспользоваться?!..

Летарген ясно дал ему понять, что до его прибытия в Рай-город связь с ним потеряна. Правда, оставались ещё Литарген, Летаргенъ и куча всяких непонятных товарищей, хулиганящих в ментале, которые только и мечтали о том, чтобы он выпустил из внимания Меркаба или забыл, зачем и куда держит путь, а лучше: и то, и другое сразу, и «…если можно, – без хлеба…», – как говорил Вини-Пух.

Быть может, и Охромов был из числа этих ментальных хулиганов, но ясно было одно: засиживаться в Васелихе больше не стоит.

Размышляя об этом, Гладышев так и задремал в тени берёзы, и ему тут же приснился Гриша.

-Вот, наконец-то, правильно мыслишь, бродяга! – сказал он, едва появившись во сне.

Сон был странный, как, впрочем, и всё, что с ним происходило в последнее время: он ничем не отличался от яви, если и явь, часом, сама не была сном какого-то другого уровня!

Теперь Охромов сидел рядом с ним за столом под берёзой и угощался нехитрым его убранством.

-Тебя забыли спросить! – возмутился Дима. – Слушай, исчезни!..

Говорил он это по привычке, потому что теперь уже сомневался в том, чтобы продолжать стоять на своём.

-Да понимаю я, почему ты так упорствуешь! – возразил Гриша. – Во-первых, здесь твоя новая пассия: что ж, одобряю!..

-Кто ты такой, чтобы одобрять?! – возмутился Дима.

-О, скоро ты об этом узнаешь! – ответил Охромов. – А, во-вторых, тебя здесь «якорнул» ментальный указатель «Рай-город»: весьма удачная уловка….

-Чья?! – удивился Гладышев.

-Ну, – пожал плечами Гриша, – наверное, тех, кто не хочет, чтобы ты достиг пункта назначения!

-Что ты хочешь этим сказать?! – не понял Дима.

-Только лишь то, что, думая, что рай-город, который здесь упоминается в речи местного населения, ну, в частности, звучит из уст Алёны, – это именно тот Рай-город, который тебе нужен, ты теряешь силы и время….

-И что?! – в нетерпении поинтересовался Дима.

-А только то, что очень скоро ты получишь такой же ментальный намёк, что это ложный путь. Только смотри не пропусти его!

-И?!..

-Я думаю, что, как только ты поймёшь это, всё сразу же наладится. Да, и, кстати, будь осторожен со своими опытами по перескакиванию в чужие тела, – предупредил его Гриша, – кроме того, что они влекут огромные затраты ментальной энергии, они ещё и небезопасны для Меркаба!.. Смотри, это искушение! Не поддавайся….

Сон вдруг прервался. Во всяком случае, так показалось Диме.

Едва он поднял голову со стола, на котором та всё это время лежала, как Охромов тут же испарился с соседней лавочки.

Зато напротив стояла Пелагея Пантелеевна.

-Внучек, растопил бы-т печь, а?! – попросила она. – Я пойду схожу!.. Алёнка с оказией вернулась!..

-А что так рано?! – удивился Дима: дорога до райгорода занимала теперь два, а то и три дня из-за того, что приходилось дважды пересекать государственную границу.

-Вот я и пойду узнать-т! – ответила бабка Пелагея. – Растопи печь!..

Дима оглянулся.

Видимо, он действительно проспал под берёзой весь день, потому что вокруг были уже первые сумерки….

Береста долго не хотела зажигаться, потом тухла в печи, так и не подпалив дрова. Дима извёл целый коробок спичек, но, – то ли тяги в остывшей печи не было, то ли он дрова сложил неважнецки, то ли древесина их была сырая, – затопить печь у него всё никак не получалось.

-Какая-то противопожарная печь, – усмехнулся Дима. – Проще хату запалить, чем печь….

Однако едва он так подумал, как тут же осёкся: дрова сразу же загорелись, – и Дима лишний раз убедился, что с желаниями надо теперь быть поосторожнее: куб Михаила, несомненно, работает как их ментальный усилитель.

Вскоре вернулась и Пелагея Пантелеевна.

-Да-а-а, что деется!.. Что деется-т! – причитала она.

-Что такое? – насторожился Дима.

-Да-к, что?!.. В рай-город-т теперь и не попадёшь! – возмущалась Пелагея.

-Как так-то?! – удивился Дима, припоминая слова Охромова.

-А так: не пущают нас теперича….

-Куда? – не понял Дима.

-Куда, куда?!.. Через границу! – продолжала негодовать Пелагея. – Надо ж-т! Дожила на старости лет!.. Теперь мы, оказывается, москали!.. А на Украине теперича бандеровцы правят! Кричат: «Геть!.. Москаляку на гиляку!» … Ты-т как к нам пробрался?! – удивилась она.

-Да вот так вот! – пожал плечами Дима, вспоминая своё путешествие.

-Впрочем, ты-т с Украины. Они украинцев в Россию пропускают, а нас через свою территорию – нет!.. Мы теперь для них враги, оказывается, москали!.. Вот, плять-т!… Да у меня ж пол-Украины-т родни! Вот ты-т, к примеру! А я теперь для них враг!.. Тьфу!..

Пелагея в сердцах плюнула на пол избы.

-Как теперь жить?!.. Как жить?!.. Теперь и пенсию, и письма, – да ничего не получить-т! Блокада какая-т!..

-Может, всё наладится? – высказал робкое сомнение Дима.

-Да, внучек! Наладится, можа! Только-т когда?! Мне-т пенсия нонче нужна!.. Да и не только мне! Ну, и времена!.. Москали!.. Жили-жили вместе, а теперь – москали!.. Да у меня половина Большой Василихи в сватьях ходит! А теперь мы для них москали!..

Пелагея была так раздосадована, что добиться от неё вразумительного ответа было невозможно. Дима засобирался к Алёне, но бабка остановила его:

-Не ходи-т к ней! Устала она с дороги! Да и напугана шибко!..

-Что так?! – удивился Дима.

-Не ходи! – вместо ответа махнула рукой в сердцах Пелагея….

Вечер тянулся медленно, Дима в раздумьях пил чай и всё посматривал в темноту за окном в надежде, что Алёна придёт сама….

-Ну, что?! Убедился?! – поинтересовался Охромов.

Он теперь сидел по другую сторону стола в хате, напротив.

-Я что?.. Сплю?! – удивился Дима.

Вместо ответа Охромов пожал плечами.

-В общем, так! Разбирайся тут со своей дамой и айда обратно в Сумы! Найдёшь меня там в психушке….

-В психушке?! – удивился Дима.

-Что?.. Плохо слышишь, что ли?! Меня и полковника Зверева….

Дима хотел спросить: «А как я туда попаду?» – но Охромов испарился точно утренний туман за окном.

Дима поднял голову со стола.

На дворе уже светало. По кривой улочке деревни, уходящей вниз, тёк, словно река, густой молочный туман.

Дима прошёлся по избе: хата была пустая, – видимо, Пелагея уже хлопотала по хозяйству, – вышел на улицу и, словно влекомый течением тумана, пошёл вниз по улице, намереваясь расспросить обо всём саму Алёну: всю дорогу вчерашний бессвязный и эмоциональный рассказ бабки Пелагеи не шёл у него из головы. Было такое ощущение, что он будто бы попал в какие-то другие времена, перескочив на столетие куда-то вперёд или назад, или и вовсе оказался в иной реальности.

«Впрочем, какая может быть реальность, если всё это мне снится?!» – успокоил себя Дима, помня, что сейчас он фактически находится в городском парке, что разбит на берегу реки Стрелка, недалеко от ресторана «Кристалл», в зарослях сирени, где городские маргиналы устроили себе шалаш подальше от любопытных глаз, и медитирует там, а это всё – его ментальная фантазия….

По деревне то там, то тут кукарекали вторые или третьи уже петухи. Несмотря на вчерашнюю жару, утро было прохладным: чувствовалось приближение осени….

Глава 23.

Несмотря на то, что к оговорённой встрече с Кексом ничего готово не было, Дима всё же пошёл, правда, проспав после странным образом проведённой новогодней ночи на пару часов.

По дороге он всё время думал о том, что скажет Кексу по поводу рукописи, к которой так и не притронулся, и что может ответить ему «положенец»: тот вправе был не переносить более время сделки, а развести руками и сказать: «Извини, брат, сам виноват!.. Или прикажешь мне за тебя ещё и роман твой написать?!..»

Он был уже в окружённом каре пятиэтажек дворе с детским садом в центре, когда в голову ему пришла мысль о том, как бы поступил на месте Кекса Бегемот, не приготовь Гладышев то, о чём договаривались. Тот наверняка бы умыл бы руки и никаких дел с несостоявшимся «писакой» больше не имел, не позволив даже позже хоть раз напомнить о том, что когда-то хотел ему помочь. «Не думаю, что Кекс чем-то лучше Бегемота! – с горечью подумал Дима, понимая, что сам проворонил удачу. Однако он всё-таки не мог расстаться с уплывающей из-под носа мечтой и потому искал своему головотяпству самые глупые оправдания. В конце концов, надеясь на то, что внёс более чем солидную предоплату, Гладышев решил просить Кекса об отсрочке: тот ведь сам говорил, что помочь с изданием романа ему ничего не стоит. – Ведь я всё-таки заплатил! И если бы деньги не вышли из оборота, а для Кекса они наверняка ещё не вышли, то сумма такая, что и десять романов хватит издать!..»

Уже перед подъездом Гвоздева, обходя примелькавшийся ему уже до безразличия чёрный «Мерседес» с тонированными стёклами, Дима больше всего переживал теперь о том, что опоздал на встречу на несколько часов, а это было гораздо хуже и на блатном языке называлось «косяком»: бандиты давно уже забыли про него и думать, если, вообще, помнили, и наверняка спят после ночных гулянок.

Однако Гвоздев и Кекс не спали, хотя было видно, что попойка и буйное новогоднее гулянье в квартире продолжались всю ночь: в углу зала покосилась на бок, потеряв изрядное количество украшавших её игрушек, раскиданных по ковру и растоптанных во время бурного веселья, новогодняя ель, роль которой исполняла пышная пушистая сосна, каких здесь, на Украине, не водилось; всюду по углам квартиры валялось без счёта множество бутылок от шампанского, коньяка, пива, водки; большой овальный стол, занимавший весь центр комнаты, хотя и был изрядно заставлен тарелками с недоеденными угощениями, всё ещё ломился от изобилия яств и блюд; всюду чувствовалось присутствие женщин, которые или только ушли, или уже спали в комнате за шторами: на диванах и креслах были разбросаны дамские трусики, лифчики, губная помада, пузырьки с духами, расчёски и баллончики с лаком для волос….

-С Новым годом, поэт! – впустив вопреки обыкновению гостя в квартиру, распростёр свои объятия, пытаясь его обнять, Гвоздь: он был изрядно пьян. – Чего пожаловал?!..

Настроение у бандита было хорошее, словно тот никогда на него и не бросался с кулаками.

Дима отстранил от себя его руки, отчего улыбка сошла с пьяного лица Гвоздя.

-Мы с Кексом договаривались первого января встретиться!..

Он нервничал, несмотря на то, что вроде бы придумал, как себя вести и что сказать: время для его визита Кекс то ли специально, то ли не подумав, выбрал не самое удачное! О чём можно было говорить в такой обстановке?..

-Ну, проходи-проходи! – Гвоздь попустил Диме, что тот не дал себя обнять, хотя это было наглостью со стороны «поэта»….

Кекс сидел на диване за столом и с аппетитом поглощал картофельное пюре с большой отбивной. От тарелки шёл лёгкий пар: видно еду только что вновь подогрели.

-А, писатель!.. Привет! – повернул он слегка в его сторону голову и тут же опрокинул небольшую стопку коньяку, отправив её в рот следом за куском котлеты и подцепленной вилкой порцией картофельного пюре. – Слушай, … ну, я запамятовал, что мы с тобой должны сегодня встретиться! Я тогда как-то не подумал, что это ж Новый год!

-Да ничего! – с облегчением ответил Дима.

У него как от сердца отлегло: теперь не придётся объясняться по поводу того, что он за работу ещё и не брался.

-А у тебя всё готово?! – вдруг с сомнением, сделав подозрительную физиономию и словно прочитав его мысли, спросил Кекс.

-Да, готово! – зачем-то, струхнув, соврал Гладышев.

-Ладно, давай свои бумаги! – Кекс сделал привлекающий к себе жест и потянул к нему руки.

Дима не знал теперь, что и ответить. Зачем он соврал? Пути к отступлению были отрезаны. Он стоял и мялся, не зная, что делать.

-Ну, где они?! – в нетерпении переспросил Кекс, продолжая подгребать ладонью воздух.

-Да я их с собой не взял! – вдруг нашёлся Дима. – Подумал: Новый год, вам будет не до того!..

-Ну, а чего тогда пришёл?! – разочарованно удивился «положенец», устало опустив на диван руку, которую тянул к нему.

-Так договаривались же … встретиться!

Кекс положил вилку на тарелку и всем корпусом повернулся к нему на диване, сердито засопев.

-Слушай, парень, я тебе не мальчик, чтобы с тобой по сто раз встречаться!.. Ты что, нюх потерял совсем?!.. Ты с кем разговариваешь?!.. Думаешь, дал мне чемодан макулатуры, и ты – король?! – бандит поводил перед ним указательным пальцем. – Ошибаешься! Ты, вообще, кто такой, а?!..

-Ладно, не наезжай на него так сурово! – вдруг вступился за Гладышева теперь уже Гвоздь. – Он же «поэт», тонкая натура!.. Где твои рукописи?! – участливо обратился он к Диме.

-Дома! – снова соврал тот.

-Ну, давай вези, Кекс подождёт!..

-Никого я ждать не буду! – прервал его Кекс. – Я, вообще, спать уже хочу!..

-Ну, назначь ему новую «стрелку»! – обратился к тому Гвоздь.

-Какую «стрелку»?! – возмущённо возразил Кекс. – Он кто такой, чтобы я ему «стрелку» назначал?!.. Он – «лох»! А «лохам» «стрелку» не назначают!..

Возникла неловкая пауза, и Дима понял, что его вдруг оставили ни с чем….

-Кого вы тут разводите с утра пораньше?! – раздался вдруг сзади женский голос.

Из-за занавески, из соседней комнаты в зал вышла голая девка, прикрывая себя спереди простынёй.

-Тебя забыли спросить! – отрезал ей Кекс. – Собирайся и вали отсюда!..

-Да я вот за трусами и пришла! – оправдалась она, проходя по комнате и собирая то тут, то там разбросанные вещи. – Наташкины тоже заберу!..

-Одевайтесь и валите! – ответил ей Кекс и снова переключился на опешившего от стремительного и техничного развода Гладышева. – Ну, а ты чего стоишь?!..

Дима в растерянности продолжал стоять и смотреть, как голая женщина ходит по комнате, приложив ладонью к груди простынь, что мало скрывало прелести её тела, и собирает всюду разбросанные вещи, и не знал, что предпринять дальше.

-Чего стоишь, спрашиваю?! – снова окликнул его Кекс. – Приторчал, что ли?!..

Собрав шмотки, женщина удалилась за занавеску, а Дима всё так и стоял, не зная, что сказать….

-Ладно, садись к столу!.. Выпьем! – вдруг смягчил тон и пригласил его к себе Кекс. – Всё-таки сегодня Новый год!..

Гвоздев сзади подтолкнул Диму вперёд, и тот точно влетел за стол.

-Эй, девочки, – пока не ушли, – ну-ка, разогрейте нам здесь всё! – обратился Кекс за занавеску.

Дамы уже оделись, навели марафет на помятых любовными утехами лицах и теперь крутились вокруг стола, то и дело бегая на кухню.

-Ну, с Новым годом, поэт! – протянул к нему руку со стопкой Гвоздь.

Дима чокнулся с ним и слегка хлебнул дорогого, ершистого, пахучего коньяку. Кекс не стал с ними чокаться и только поднял повыше рюмку с другого края стола, как бы давая понять, что присоединяется.

-Я вот всё думаю про тебя и Веронику! – завёл Гвоздев старую пластинку.

-Слушай, ты достал! – сделал гримасу зубной боли Кекс. – Давай только не сегодня!..

Но Гвоздь не обратил внимания на его слова.

-Ты её, как вернулся с Москвы, в Сумах видел?!

-Нет, – признался Дима.

Он знал, что затеял сделать бандит, а потому теперь решил говорить только то, что ей не навредит.

-А я видел! – произнёс Гвоздь и как-то странно рассмеялся.

-Что смешного?! – удивился Дима.

-Вы, там, что с ней в Москве сделали?! – сквозь пьяный смех поинтересовался Гвоздь. – Она как пыльным мешком из-за угла пришибленная вернулась. Я её даже не узнал!..

-А что такое?! – вдруг испугался за Веронику Дима: прогулка следом за ней в новогоднюю ночь тоже внушила ему тревогу за её психическое состояние.

-Да ничего!.. У Цини она просила, – бандит выстрелил из пальца, – «убрать» кого-то!.. У меня пистолет хотела купить!.. Уж не тебя ли решила пристрелить, а, «поэт»?!..

Гвоздев расхохотался пуще прежнего, просто заливаясь смехом.

-Ты не смейся много: это не к добру! – заметил сонно Кекс.

-О! – придумал Гвоздев. – Я ей сейчас позвоню!

Он подошёл к комоду рядом со стулом Димы, где стоял факсимильный аппарат и, набрав номер, стал ждать ответа.

Трубку на том конце провода, видимо, взяли, и Дима удивился, почему у него ни разу не получилось дозвониться до Вероники, а у Гвоздя это выходило запросто.

-Бегетова! Зда-аро-ова-а! С Новым годом! – громкий, весёлый и пьяный голос Гвоздева, звучавший над самой головой, резанул Диме по ушам.

-Включи громкую связь!.. Ничего не слышно! – с любопытством попросил Кекс, протянув руку и сделав жест нетерпения.

Гвоздь нажал кнопку спикерфона, и оттуда донёсся такой знакомый и такой желанный, ласкающий слух Гладышева голос любимой женщины, который он не спутал бы ни с каким другим:

  • А!.. Привет!.. Тебя тоже!

Вместе с её словами из трубки неслась навязчивая трель квартирного звонка.

-Как встретила?! – поинтересовался Гвоздь, оглядываясь на присутствующих.

-В одиночестве! – ответила Вероника. – Как и положено вдове….

-Слушай, я к тебе вот по какому вопросу! – Гвоздь глянул на «положенца», выпрашивая всем видом у того одобрения. – С тобой Кекс хочет пообщаться….

-Кто такой?! – раздалось из динамика.

-Ну-у-у! Здра-асте-е! – возмутился Гвоздь. – Ты чё, типа, Кекса не знаешь?!

-Нет!..

-Ну-у-у, а ещё хочешь на «сходняк»! Так тебя там точно в три счёта замордуют! – говоря это, Гвоздь заулыбался и подмигнул Кексу.

-Слушай, я уже поняла, что это какой-то блатной!

-Так – поняла! Это «положенец» теперь! – упрекнул её Гвоздь.

-А по какому вопросу? – поинтересовалась Вероника.

-Ну, как – по какому? – удивился Гвоздь. – По твоему!..

-У меня вопросов много!.. По какому именно!

-Слушай, ты бы спасибо сказала, что я тебе встречу устроил, а не уточняла! У тебя-то особого выбора нет! Да и, вообще, он с бабами только в бане встречается, в голом виде! – Гвоздь снова оглянулся на Кекса, и тот в знак согласия с его словами покачал головой. – А с тобой как с человеком хочет утрясти тему….

-А какую?! – чувствовалось, что Вероника насторожилась.

-Что там у тебя тренькает! – возмутился Гвоздь, уходя от прямого ответа. – Разговаривать мешает!

-Да кто-то в квартиру ломится! Звонит минут пятнадцать уже, наверно….

-А-а-а! У тебя какой дом-то? – стал припоминать Гвоздь. – Это, можа, домушники! Ты двери не открывай! Позвонят-позвонят, да пойдут дальше! У них сейчас рейд по вашему району. Самое время хаты хлопать. Ну, ты не боись, у тебя дверь крепкая, замки – высший класс! Главное – не открывай! Они сейчас на беспределе! Вломятся, по балде настучат и вычистят квартиру, – мама не горюй! Даже я тебе потом не помогу! Это их заработок, сама должна понимать!

-Да у нас же на подъездной двери кодовый замок стоит! – раздался из динамика возмущённый голос Вероники.

-О чём ты шепчешь?! – удивился бандит: он снова обернулся к Кексу, заулыбался наивности девчонки и скорчил гримасу, говорящую, мол, ну, и идиотка, – потом повернулся к а­ппарату и сказал уже серьёзно. – В общем, так! Будь дома, никуда не уходи!.. Я тебе позвоню! Точно не обещаю, но, возможно, на этой недельке Кекс тебя пригласит. Я за тобой тогда подрулю! Лады?!

-Хорошо! – Вероника повесила трубку.

-Видишь, какая дура?! – обратился, выключив спикерфон на факсимильном аппарате, Гвоздь к Кексу. – Идиотка!.. Корчит из себя крутую, а, на самом деле, – курица!.. Мозгов, вообще, нет! Неудивительно, что со всякими «поэтами», такими, как этот вот, её тянет общаться! – он занёс руку и хотел отвесить леща Гладышеву, но почему-то передумал.

В этот момент в комнату заглянули собравшиеся уходить женщины.

-В общем, … Кекс, Гвоздь! Мы пошли! – замялись они на пороге.

-Давайте-давайте! – разрешил им Кекс и пообещал. – Вечером схлестнёмся!

Едва дверь за девками захлопнулась, как снова в квартире, противный, как зуммер, раздался звонок.

-Забыли что-то, наверное! – сказал Кекс: он был как раз в коридоре, поскольку направился принять душ, чтобы потом завалиться спать, – сделал пару шагов до двери и глянул в глазок. – Кто там?!..

-Сантехники! – раздался голос за дверью.

-Гвоздь, ты сантехников вызывал?!..

-Нет!.. Я чё, типа больной, … первого января сантехников вызывать?! – отозвался Гвоздев с дивана.

-Мы никого не ждём! – отрезал Кекс и собрался идти в ванну, но звонок снова затрезвонил противным зуммером. Тогда «положенец» вернулся к двери и прикрикнул через её полотно. – Я сейчас выйду, шею намылю!..

-Вы топите соседей снизу! – ответили из-за двери. – У вас протечка! На втором этаже с потолка вода хлещет!..

Пока Кекс ругался с сантехниками через дверь, Дима сидел за столом и вилкой ковырял остывающую котлету, думая о том, что, скорее всего, больше встретиться с Кексом по поводу романа не удастся: он ведь так и не сказал ничего по поводу новой даты.

Ещё он сожалел о том, что не дал о себе знать Веронике ни вчера, когда шёл за ней следом, ни сейчас, когда она говорила по телефону: надо было её хоть с Новым годом поздравить. «Наверное, она бы здорово удивилась, услышав мой голос в компании Гвоздя!» – подумал он, прислушиваясь к странной перепалке Кекса с сантехниками….

Дверной замок, наконец, щёлкнул: Кекс решил запустить ремонтников в квартиру.

В коридоре раздалась какая-то странная возня, шум и топот ног: видно тех было несколько человек.

Дима отвлёкся от своих мыслей и увидел, как Кекс стремглав влетел в комнату и бросился к комоду. Следом за ним из коридора в комнату, сорвав занавески, заскочил «сантехник», в котором Дима тут же узнал провожавшего его до «Мерседеса» в Москве кавказца, Саида.

Тот быстро зыркнул по комнате, тут же засёк, где сидит Гвоздь, который ещё ничего не успел понять и только с удивлением смотрел на стремглав влетевшего в комнату Кекса, быстро полоснул взглядом по опешившему от его вида Диме.

В следующую секунду в комнату влетело ещё несколько человек.

Кекс уже открыл комод, выхватил оттуда пистолет Макарова и стремительно, несмотря на свои габариты, развернувшись, направил его на вбежавших.

Наконец, сообразив, что происходит, Гвоздь тоже вскочил с дивана и бросился к своему тайнику с оружием, который был под телевизором.

В комнате раздались оглушительные выстрелы. Один, второй, третий….

Кто стреляет и в кого – понять было невозможно: для Димы всё смешалось в кучу-малу.

Он видел, как Кекс повалился на пол прямо у комода, а Гвоздь, пригнувшись к дивану, шарит в поисках оружия в телевизионной тумбочке. Но на него уже набросились двое «сантехников», в которых Дима без труда признал московских кавказцев, что довезли его до дома с неделю назад.

Дима не мог взять в голову, что происходит.

Гвоздева скрутили и положили ничком на диван. Кекс так и валялся на полу с пистолетом, не подавая признаков жизни.

К Диме подошёл Саид и спросил удивлённо:

-Ты что здесь делаешь?!

-Я?!.. – Гладышев всё ещё не мог прийти в себя от внезапного и стремительного налёта. – В гости зашёл!..

Саид направил на него пушку, видимо, собираясь пристрелить, и Дима невольно зажмурился. Однако выстрела не последовало, и когда он открыл глаза, Саид уже допрашивал Гвоздева, посадив того на диван, тыкая ему в нос пистолетом и показывая фотографию Вероники:

-Нам нужна эта дэвушка!.. Где она?..

Остальные кавказцы в это время уже рыскали по всей квартире, умело обыскивая все закутки.

-Саид, смотри! – сказал один из них, вернувшись из соседней комнаты в зал со знакомым Диме ридикюлем.

Саид обернулся на распахнутую сумку, которая была доверху наполнена кирпичами сторублёвок, и присвистнул от удивления.

-Так ты не врал, что у тебя десять миллионов рублей?! – обратился он к Диме, но в эту минуту, Гвоздь, улучив момент, что было силы пихнул Саида на чеченца с ридикюлем, повалив обоих на пол, выхватил у того сумку и пистолет, а потом прямо по столу, расшвыривая ботинками кастрюли и хрустя ими по тарелкам с едой, бросился к балкону, распахнул дверь и, выстрелив с порога пару раз наугад в комнату, попытался прыгнуть вниз, на дотянувшиеся ветками до высоты третьего этажа вязы, росшие рядом с домом.

Диму снова оглушили пистолетные выстрелы, раздавшиеся над самым ухом. Мимо просвистели пули, и Гвоздь замертво упал на балконе, выронив сумку с деньгами, которая перевалилась через перила и полетела вниз, на землю.

Саид схватил Диму за рукав, вытащил из-за стола и потащил за собой сначала из квартиры, а потом и вниз по лестнице.

У подъезда стоял знакомый чёрный «Мерседес».

Упавшая на землю сумка уже была собрана, и один из кавказцев убирал её в багажник.

Диму запихнули на заднее сиденье, и машина рванула с места, увозя прочь свой лихой экипаж. Через несколько минут, промчавшись мимо центрального рынка, «Мерседес» тормознул у подъезда отеля «Сумы».

В сопровождении четырёх кавказцев Дима поднялся в номер люкс на двенадцатом этаже.

Глава 24.

-О! Очнулся! – обрадовался кто-то у него над ухом.

Дима открыл глаза.

Вокруг были больничные стены: их-то ни с какими другими не перепутать.

-Где я?! – испугался и не понял он, приподнявшись с железной койки.

В ответ раздался чей-то дружный идиотский смех.

-В «дурке»! – ответил кто-то. – Ты же сумасшедший!..

-Я?! – ещё больше удивился и испугался Дима.

-Ты!.. Ты! – подтвердили несколько голосов сразу.

Дима в испуге оглянулся.

Вокруг было множество незнакомых, дебильно и радостно улыбающихся лиц, отчего сомнения в правдивости слов с горечью развеялись.

Дима ощутил себя так скверно, как было только однажды, когда его в глубоком детстве, совсем ещё ребёнком, с какой-то заразой положили в инфекционную больницу, и он лежал там один-одинёшенек, среди незнакомых детей и людей, никого не видя и не замечая от горя, а мать лишь изредка приходила навестить его, да и то дальше, чем под окно больницы, её не пускали.…

-Как я здесь оказался?! – в испуге спросил Дима окружившие его со всех сторон лица идиотов, но в ответ снова раздался лишь дружный хохот сумасшедших….

Первое время Дима лежал, не вставая с постели, и думал, что ему так позволено будет лежать вечно, пока он не исчезнет из этой реальности. Но голод не тётка, быстро призовёт к порядку, заставит ходить в столовую, и пусть кормят скудно, но….

А ещё распорядок дня: у сумасшедших он очень строгий, как в армии. Дима в армии не служил, но теперь хорошо понял, что такое «палочная» дисциплина: попробуй на вечерней проверке не крикни громко своё имя!

-Гладышев….

-Я!..

-Зверев….

-Я!..

-Охромов….

-Я!..

-Летар….

-Я!..

С психами отношения как-то сразу не заладились. Да и как они могли наладиться, если у каждого на уме было своё? К примеру, его сосед по кровати, Андрюха, то и дело твердил, что однажды, когда курил анашу, ему само собой, безо всяких волевых усилий с его стороны, вдруг открылось движение времени: оно предстало перед ним в виде прямой, но через какие-то промежутки линия, словно верёвка, отклонялась от неё и описывала почти круговую фигуру вроде латинской буквы «омега», а потом снова возвращалась на ту же прямую своего основного движения и текла, продолжаясь дальше.

Андрюха каждый вечер, стуча себя в грудь, уверял, что время течёт именно так, и во время этих вот завихрений может происходить множество всяких разных таинственных событий. Он с пеной у рта отстаивал своё откровение, открывшееся ему однажды в подъезде пятиэтажки, и, пока Дима, в конце концов, не соглашался с ним, что время течёт именно так, не давал ему спать. Однако и сразу сказать ему, что ты тоже знаешь об этом, – время течёт именно так, периодически описывая «омегу», – было нельзя: Андрюха был крайне подозрителен в этом отношении и однажды едва не поколотил его. Чудом не нарвавшись тогда на вечерний мордобой прямо в кровати, Дима решил, что уж лучше каждый вечер с самого начала выслушивать всю его историю про травку, про видение и про то, как всё ему открылось, немного сомневаясь и споря для острастки, и только потом «поддаваться» «силе» его убеждения, чем гневить напрасно умалишённого, от которого всего можно было ожидать, останься тот недоволен общением на сон грядущий.

Как правило, когда в конце рассказа Дима постепенно соглашался, что время течёт именно так, Андрюха сетовал на то, что враги науки упрятали его в психушку вместо того, чтобы дать ему Нобелевскую премию за столь важное открытие, и грозился, что когда выберется отсюда, то откроет эту страшную тайну всему человечеству. И пусть тогда учёным будет плохо от того, что они не хотели его слушать….

И таких, как Андрюха в больнице было пруд пруди! Поэтому Дима решил, в конце концов, что лучше самому круг общения не расширять, а если будут навязываться, – выслушивать и соглашаться.

Были здесь, конечно, и буйно помешанные, но таких держали отдельно, и всякий раз для наведения порядка нарушителя дисциплины пугали тем, что на сутки отправят к ним в палату. Это было что-то вроде карцера с отягчающими обстоятельствами, и действовало на психов, вздумавших не подчиняться требованиям администрации больницы, лучше всякого укола или смирительной рубахи.

А в больнице скучать не приходилось.

Администрация внимательно следила за состоянием пациентов, и все, кто более менее соображал либо попал сюда по ошибке или в результате репрессий, работали как пчёлки в нескольких подпольных цехах «дурки»: швейном, слесарном и столярном.

Не избежал такой участи и Дима.

Не прошло и недели с момента, как очнулся в психбольнице, а он уже вместе с остальными вовсю строчил верхонки, выполняя дневную норму, за нарушение которой любого «лентяя» ждала ночь реабилитации в «карцере».

Работа, впрочем, была не сложная и однообразная, и, наловчившись, за построчкой рукавиц Дима мог думать о своём.

Как ни странно, но он и теперь держал в поле своего внимания Меркаба и цель путешествия, хотя, кажется, уже точно угодил в «Рай-город».

Смех – смехом, но Гладышев понять никак не мог, как он здесь оказался.

Последним отчётливым воспоминанием из прошлого было то, как он выходит на кривую деревенскую улочку и направляется вместе с плывущим по ней туманом вниз, к дому Алёны….

Как ни странно, но ни Летарген, ни Охромов теперь ему больше не снились. Они прямиком вошли в его жизнь, и теперь присутствовали в ней соседями по палате.

Летаргеном звали здесь одного парня, Гену Летар, который постоянно доказывал, что он ангел, который попал сюда хоть и по ошибке, но всё-таки за дело, в качестве наказания за какое-то невыполненное, очень важное задание. А Охромов сидел с ним рядом в цехе, за соседней швейной машинкой. И оба либо делали вид, либо, в самом деле, не знали его, но к нему даже не приставали.

И всё-таки, Дима не мог успокоиться, пока не узнает, как же он здесь оказался.

Воспоминания о прошлом были смутными и путанными, и ему иногда казалось даже, что никаких воспоминаний о прошлом у него и нет, потому что любое прошлое, какое только заблагорассудится ему себе представить, тут же становилось его воспоминанием. Возможно, это было следствием того, что ему постоянно кололи какую-то чрезвычайно болючую дрянь, но могло быть и следствием присутствия в его ментальном теле куба Михаила.

Иногда ему казалось, что его сдала в психушку мать, иногда, что его нашли в подвале-каптёрке под ванной комнатой в квартире Вероники менты, иногда….

Впрочем, вечерами, когда от него, наконец, отставал со своей теорией времени Андрюха, Дима с тоской вспоминал Алёну и никак не мог понять, был ли это лишь мираж, его сон, или она в действительности существовала. Да и был ли он в той Васелихе?.. Как он мог на велосипеде проехать полтысячи километров?!.. Да и где бы он взял велосипед, если у него ключей от квартиры даже не было, а мать уехала в деревню?..

Тогда он смутно припоминал, что велосипед смедитировал в обширных кустах сирени в городском парке, забравшись в шалаш, который соорудили себе местные маргиналы, и во всём, что с ним происходит, винил куб Михаила, а потом смеялся от того, что все его фантазии довели его до дурдома, в который он благополучно и попал. Смеялся он горько, сквозь слёзы, и про себя, чтобы никто не услышал, тихонько плакал.

Вспоминал он изредка и Веронику. Только теперь эти воспоминания как-то поблёкли, задавленные намытыми сверху временем, – или его воображением? – событиями, в которых он не в силах был разобраться.

Даже то, что было после возвращения домой, вызывало у него теперь сомнения.

Постепенно и всё явственнее в голове у Димы всплывала иная картина его прошлого, начиная с его возвращения из Москвы в Сумы. В ней уже не было места ни Веронике, ни Алёне, ни Анжеле, ни его приключениям, ни какому-то дурацкому путешествию, ни Рай-городу, ни поездке на велосипеде в Васелиху, ни Летаргену – ничему такому, что больше напоминало теперь, когда он лежал в психушке, сон сумасшедшего, чем то, что могло произойти на самом деле.

Ему всё больше представлялось, что по приезду домой всё было несколько иначе, чем помнилось раньше.

Да, он приехал в город с «абреками» из Москвы…. Дима помнил и теперь, как ходил, стучался в дверь к Веронике, и та ни разу ему не открыла. Ходил он стучаться и в квартиру Бегемота, но дверь там тоже никто не открывал: не было там никакого Гвоздева. К тому же, – и теперь он явственно осознавал это, – по приезду домой у него таинственно исчез и тот саквояж, который вручил ему в Москве продюсер Андрей. Возможно, его украли! И, скорее всего, это сделала его мать!.. И, наверное, именно для того, чтобы замести следы этого преступления, она и придумала этот хитроумный план, в результате которого совершенно здоровый и умный человек, Дмитрий Гладышев, оказался в «Рай-городе», как называла его Анжела…. Или не называла?.. Ведь Анжела ему приснилась…. Или привиделась? … Или он сам нарисовал себе её своим больным воображением вместе со всем прочим?!.. Но если он был здоров, как его воображение могло быть больным?!..

А как, вообще, у него возникла идея ехать в Москву?!.. Зачем?!.. Может быть, затем, чтобы там разобраться, что было на самом деле, а что он выдумал?! А если он выдумал всё?!.. Всё, включая и то, что сейчас лежит в психушке?..

Нет, наверное, всё-таки в Москву он собирался. Только у него не было денег, потому что их, скорее всего, украла мать. Сделать с этим он ничего не мог, а потому просто искал способ заработать. Да, если бы он попал в Москву, то смог бы отыскать потерянную теперь нить событий, вместо которой в его голове сейчас был сумбур из целого сонма противоречивых воспоминаний, которые занимали одно и то же место в хронологии его жизни….

Да, теперь несомненно было то, что мать украла у него деньги, и он в попытках заработать на поездку в Москву как-то прибился к контрабандистам, которые тралили в Курск тайными тропами сумской майонез, гораздо более дешёвый, качественный и вкусный, чем в России….

Несомненно, эти воспоминания были подлинными. Ведь не мог же он сам придумать контрабандистов, потому что даже не знал, кто это такие!..

Дима теперь отчётливо помнил, как долго работал на них, но поскольку ему всё это время не удавалось найти свой паспорт, ездил с ними только до границы с Россией, а каждый раз, возвращаясь домой, усиленно искал по всей квартире столь важный документ и ридикюль с деньгами.

Несмотря на то, что работал честно, он явственно помнил: заработать с контрабандистами на поездку в Москву ему так и не удалось. Те всё время оттягивали выплату заработанных денег и говорили ему, что на билет в Москву, даже в один конец, он всё ещё не заработал.

Сами же они регулярно туда катались, и всякий раз по возвращении Дима расспрашивал их о поездке так, словно в их словах ему могла открыться какая-то истина.

Но пограничные спекулянты ездили в Москву просто оттянуться, а потому ничего толкового для Димы рассказать не могли, да и общались с ним, в общем-то, свысока и неохотно, как с подсобным рабочим, кем он у них и был.

Так продолжалось до тех пор, пока однажды их недалеко от границы не встретили украинские националисты из ОУН, известные в народе как бандеровцы, которые давно уже и не раз предупреждали спекулянтов, чтобы те перестали снабжать «москалей» украинскими продуктами. В тот раз им, видимо, надоело предупреждать ерепенистых бизнесменов, или время пришло: они отвели контрабандистов в лес и, отобрав всё, что у них было, убили и сожгли прямо в той же машине, на которой те возили в Курск продукты.

Диму тогда спасло только то, что сами контрабандисты сказали «нацикам», что к их бизнесу тот никакого отношения не имеет и ишачит на них как подсобный рабочий.

Бандеровцы долго допрашивали Диму: кто таков, откуда родом, какая у него родословная, нет ли в ней «москальских» корней, проверяли на знание суржика, – но, в конце концов, пощадили и даже взяли к себе работать, пообещав немного приплачивать.

О том, что он зарабатывает на поездку в Москву, Дима с той поры не только забыл, но даже как бы и про себя не помнил, понимая, что за это может поплатиться своей головой. И теперь, когда его спрашивали, зачем ему деньги, отвечал: на сало да на паспорт, который нужно восстановить….

Теперь, вместо того бреда про Гвоздева и Кекса, про кавказцев и Веронику, которую увезли в Москву, Дима помнил, как под руководством нацистов участвовал в пропагандистских акциях не только в своём родном городе, но и в Киеве, и в Запорожье, во «Львиве» и в далёком Мукачево, в Донецке и в Днепропетровске, да и во многих других «мистах», счёт которым потерял не только из-за непрерывного «марафона» акций, но и множества и разнообразия мест «ридной Украйины», куда вместе с другой публикой из массовки его возили по случаю всевозможных событий участвовать в факельных шествиях и шумных, но весёлых стояниях на площадях, получивших прижившееся, почти официальное, название – майданы.

Однако денег, что ему платили, не хватало даже на хороший шмат сала, не говоря уже о том, чтобы восстановить паспорт: основная оплата участия во всех акциях была отсрочена до счастливого момента «перемоги над усими москалями», причём не только «у нэзалэжной», но и вплоть до москальского оплота – Москвы.

«Вот тогда заживём! – обещали ему нацисты. – Украйина будэ под над усэ!»

Однако обещаниями сыт не будешь, денег у Димы как не было, так и не прибавлялось от всей этой пропагандистской истерии и кутерьмы, что, в конце концов, окончательно довело его до отчаяния найти хоть какой-то просвет в жизни и выбраться из нищеты. И потому, сославшись на головные боли от шума «на площадях», он как-то «по-доброму» умудрился уйти и от нацистов….

Впрочем, в этих, теперешних, его воспоминаниях, всё было как-то очень запутанно и иногда даже казалось ему не настоящими, а словно нашёптанным кем-то неизвестным его сознанию. Однако Дима, едва подумав так, с негодованием отбрасывал сомнения: ведь не мог же он всё это выдумать!.. Контрабандисты!.. Националисты!.. Майданы!.. Да он про это прежде и слыхом не слыхивал! Как же он выдумать-то это мог?!..

Уйти-то он от бандеровцев ушёл, но его приключения на этом не закончились. Всё это время, как освободился от стояния на площадях, он теперь искал свой заветный ридикюль, который когда-то, по приезду из Москвы, пнул под диван. Но его как корова языком слизала! Он то и дело спрашивал мать, не видела ли она его сумку, но та всё время отвечала, что ничего такого в его комнате не видела. Однако это выглядело как-то очень уж подозрительно, и Дима всё сильнее начинал подозревать в краже её. Ему даже казалось, что мать знает, что он думает на неё, и обстановка в доме как-то незаметно раскалялась и обещала стать нетерпимой.

Видимо, стараясь замести следы, мать всё-таки решила как-то с ним разделаться. Претворяя в жизнь свой коварный план, поскольку он теперь снова безвылазно сидел дома и мог, в конце концов, обнаружить следы, ведшие к ридикюлю с миллионами, мать сообщила ему, что его ищет милиция. Только теперь это было не из-за какого-то приснившегося ему убийства Гвоздева и Кекса, которое он, несомненно, выдумал, поскольку никакого Кекса никогда и в глаза-то не видел, а из-за того, что люди видели его незадолго до убийства контрабандистов вместе с ними, и милиция полагала, что это сделал он.

Кроме ментов Диму, – по словам матери, – искал ещё какой-то парень по одному очень важному делу, но какому – тот не говорил.

Оставаться дома становилось опасно, поскольку Дима понимал, что убийство, скорее всего, «повесят» на него…. Да ещё этот парень!..

Несколько недель он скитался по подвалам соседних девятиэтажек, но всякий раз, когда приходил домой, мать говорила ему, что искавшие его только что ушли и обещали скоро вернуться снова. И Дима в панике и страхе снова убегал на улицу.

Иногда ему казалось, что мать намеренно обманывает его, что никто его вовсе не ищет, но какое-то странное чувство, похожее на интуицию, заставляло его в спешке удирать из дома снова и снова.

До темноты он проводил время в лесистой части городского парка неподалёку от нового моста через Псёл, а потом, когда смеркалось, возвращался в свой квартал и находил ночлег в одном из незапертых подвалов по соседству со своим домом среди затхлости, сырости, кошек, крыс, тараканов, пауков, смрада и других удовольствий такой жизни.

В конце концов, в отчаянии, не понимая, где находится, и что с ним происходит, Дима залез на крышу соседней девятиэтажки, собираясь прыгнуть вниз для того, чтобы проверить: сон это или реальность. «Если это сон, – думал он, – всё сразу же закончится, поскольку я проснусь. А если реальность, то …», – такая странная жизнь ему просто до чёртиков надоела, и было совершенно не жалко, если она закончится. К тому же наслоение событий и воспоминаний из какой-то другой действительности, в которой в то же самое время с ним происходили совершенно иные события, не давало ему покоя. Он понять никак не мог, что же из того, что он помнит, было сном, а что происходило на самом деле. Может быть, он просто сошёл с ума?..

И вот там-то, на крыше, когда он собирался прыгнуть вниз, в его сознание влез этот ангел, который представился ему как Летарген. Самого его Дима так и не увидел: тот вступил с ним в спор, – было не ясно, – то ли как голос совести, то ли как голос интуиции.

Летарген утверждал, что самоубийством жизнь заканчивать в любом случае нельзя, даже если ему и кажется, что это сон. А если он, всё-таки, считает, что это реальность, – тогда тем более. Ангел говорил, что именно этого и добивается от Димы его двойник-хулиган, который, быть может, даже не проявляется сейчас столь очевидно, как он, но зато очень правдоподобно создаёт ему иную реальность.

-Раз это ненастоящая реальность, то почему я не могу с ней покончить? – интересовался тогда у него Дима.

-Потому что ты-то в ней настоящий…. Да и реальность сама настоящая, только не та, что была прежде, а смещённая….

Они ещё спорили, когда на крыше, откуда ни возьмись, появился Охромов. Он тут же поинтересовался, почему это Дима разговаривает сам с собой: никакого Летаргена Гриша в упор не видел, да и видеть не хотел, потому что уже обыскался его, Гладышева, по одному очень важному делу. Он собирался немедленно отвести Диму к одному очень интересному человеку.

-Хватит тренироваться в прыжках с крыши! – сказал Охромов и, взяв как маленького за руку, снял с девятиэтажки.

Внизу, под домом их ждала машина такси, и вскоре уже они были на квартире у некого странного человека, похожего больше с виду на «бича», чем на полковника КГБ, которым Зверев ему и представился.

Глава 25.

-Вот так! Гонишься за одним зайцем, а настигаешь другого, да ещё и бизона! – сказал Саид, выкладывая из знакомой Диме сумки упаковки сторублёвок на стол посреди комнаты номера люкс.

-Ну, и шороху мы навели в городе! – заметил растерянно стоявший рядом с ним кавказец, тот самый, что говорил, что любому перережет глотку за десять миллионов рублей.

-Да, – согласился с ним Саид, – надо будет из города исчезнуть недели на две, … а то и на месяц, пока шум уляжется.

Он внимательно посмотрел на разложенные по столу денежные кирпичи, а потом поинтересовался у Димы:

-Это твоё?!

-Моё! – подтвердил Гладышев.

-Ну, да, – согласился Саид, – ты ещё в Москве сказал, что у тебя в сумке десять миллионов рублей. Откуда они у тебя?!..

Дима даже не сомневался, что кавказцы заберут деньги и потому ответил:

-Какая разница?!

-Толстунина дала?! – уточнил Саид, как бы давая наводящий вопрос.

Дима догадался, что он упомянул фамилию «мамы», и она показалась ему странно знакомой.

Можно было бы подтвердить, что деньги дала «мама», но шокированный только что произошедшей перестрелкой и убийством двух человек, свидетелем которого стал, Дима отрицательно покачал головой, понимая, что сейчас лучше не врать.

-А откуда?! Такие деньги на дороге не валяются! – не отставал от него Саид, потом поинтересовался. – Ты что, блатной?.. Крутой?!

Дима отрицательно покачал головой.

-Тогда откуда у тебя такие деньги?! – Саид не мог успокоиться, но поняв, что ничего сейчас от опешившего парня не добьётся, бросил ему один денежный кирпич, укладывая остальные обратно в ридикюль. – Я это заберу!..

В номер ворвался один из кавказцев, участвовавших в нападении на квартиру Гвоздева:

-Саид!.. Надо уходить! По городу ввели план перехвата!.. Нас ищут!

-Уходим! – подтвердил Саид, закрывая ридикюль, и вслед за остальными вышел из номера, даже не попрощавшись.

Дима опустил голову и обхватил её руками, чувствуя, как дрожит всем телом от пережитого нервного шока. Так он просидел некоторое время, пока в номер не постучалась горничная.

-Я номер пришла убирать! – сказала она. – Его уже сдали….

Дима поднялся и вышел, прихватив доставшийся ему, единственный из двадцати блоков, денежный кирпич. В голове у него пронеслась странная, непривычная мысль, что, скорее всего, он засветился со всем этим неприятным инцидентом.

Всё, чему он только что стал свидетелем, было так глупо и непонятно, что не укладывалось в голове.

Добравшись до дома, Дима упал ничком на подушку и пролежал так до самого вечера. В голове его стояла звенящая, чёрная пустота, словно он до сих пор был оглушен пистолетными выстрелами.

То ли страх напал на него, то ли погрузился он в непонятную прострацию, но Дима не выходил из дома целую неделю, пока вдруг однажды вечером до него не дошло, что кавказцы приезжали в город за Вероникой.

Зачем она им понадобилась и что успела натворить в Москве с того времени, как они расстались, ему было неизвестно. Но теперь одно он знал наверняка: чеченцы скоро вернутся в город и вернутся именно за ней. А то, как они поступили с Кексом и Гвоздём, не оставляло и тени надежды на их гуманность по отношению и к Веронике.

Теперь всё, что он слышал у «мамы» в квартире, и все события, за тем последовавшие, сложились, как пазлы головоломки в целостную картину. И Гладышеву стало ясно, о ком говорила посетительница «маминого» пентхауса Анфиса, и про кого рассказывал «маме» пришедший несколько дней позже армянин.

Конечно, неясности остались.

Было не понятно, каким образом Вероника была связана с приходившим к «маме» армянином, и почему он ездил в Сумы. То, что Бегетова терпеть не может черномазых, Дима знал не понаслышке.

Ещё неясно было, зачем Вероника просила Гвоздя продать ей пистолет, и кого ей надо было, как она сказала Сашко, убить. «Уж не того ли армяна?! – подумал он. – Но что он такого сделал, чтобы его убивать?!..»

К тому же нападение «москвичей» на квартиру Гвоздева Гладышев вообще никак не мог связать с их поисками Вероники.

Всё, что теперь прояснилось, и то, что оставалось неясным, вкупе рождало множество вариантов предшествовавших событий и было похоже на слухи, из которых у Димы по случайно совпавшим событиям получилась ещё более безумная головоломка.

От неопределённости и бесконечных размышлений над вопросами, на которые у него не было ответа, начала болеть голова. И было ясно, что ответить на них сможет только сама Вероника. К тому же ей угрожала смертельная опасность: две недели или даже месяц, на которые исчезли из города кавказцы, пройдут быстро, как один день, – и за это время ему, во что бы то ни стало, надо встретиться с Вероникой и, если не узнать от неё, во что она умудрилась вляпаться в Москве, то хотя бы предупредить её об угрозе, нависшей над ней, как дамоклов меч.

Поняв это, Дима теперь стал каждый день появляться под её подъездом, ждать, пока кто-нибудь откроет кодированную дверь, а потом подолгу стоять у её квартиры и беспрестанно звонить в дверь.

Так повторялось каждый день.

Гладышев до одури, пока не уставала рука, стоял и звонил, звонил, звонил, зная, что она всё-таки внутри. Иногда встречавшиеся с ним в подъезде жильцы, выходившие из соседних квартир к лифту, теперь даже узнавали его и как-то странно косились, и у Димы стали возникать опасения, что однажды они вызовут милицию.

Встреча с милицией была ему совершенно не нужна, поскольку у него были сомнения насчёт того, засветился ли он в двойном убийстве Кекса и Гвоздева или нет. Поэтому, когда взгляды стали слишком уж подозрительными, Гладышев стал навещать подъезд реже, да и то стараясь не попасться соседям на глаза.

Однако сколько ни звонил он в квартиру Вероники, за её дверью стояла гробовая тишина. Впрочем, Дима знал, что хорошо сделанная звукоизоляция толстой бронированной двери не даст ему услышать ничего, что происходит внутри.

«Быть может, Вероника уже знает, что за ней охотятся и не живёт здесь?» – в конце концов, подумал Дима и, чтобы проверить свою догадку, заложил в узкую щель между косяком и дверью небольшой кусочек спички, такой мелкий, что его невозможно было заметить постороннему человеку и выковырять его оттуда, а если бы дверь открыли, тот выпал бы незамеченным и многое смог бы рассказать поставившему эту метку Гладышеву.

Сделав это, Дима больше не звонил, а приходил теперь каждый день и только проверял, на месте ли кусочек спички.

Как ни странно могло это показаться, но спичка изо дня в день так и торчала между косяком и полотном двери, и Дима уже решил, что Вероника, в самом деле, покинула квартиру, а, может быть, даже и город, как вдруг, день так на пятый, шестой или даже седьмой, – он уже сбился со счёта, – кусочка спички в дверной щели не оказалось.

Заметив это, Гладышев тут же принялся звонить в квартиру снова, теперь уже уверенный в том, что хозяйка её никуда не уехала и ничего не знает об угрожающей ей опасности.

Звонил долго, даже устал, но дверь по-прежнему никто не открывал, и в квартире было всё также тихо. Вдруг с противоположной стороны лестничной площадки щёлкнул дверной замок.

Дима обернулся и увидел небольшую старушку, высунувшуюся из-за двери.

-Что вы всё звоните и звоните, молодой человек?! – поинтересовалась она. – У меня, знаете, от ваших трезвонов голова разламывается.

-Да нужна мне хозяйка квартиры, – смутился Дима.

-Слушайте, уходите, а то я сейчас милицию вызову! – предупредила его старая женщина, пригрозив маленьким, сморщившимся кулачком.

-Но она мне нужна!.. Вы не видели её случайно?!

-Видела, – кивнула головой соседка Вероники. – Выходит оттуда иногда девушка. Но она вам дверь не откроет! Можете не звонить!..

-Это почему?! – удивился Дима.

-Да потому что вы не один такой тут стоите и трезвоните! Тут, знаете, сколько народу ходит и звонит в эту дверь?!.. Надоели уже! Спасу нет! Чего она вам всем сдалась, что вы толпами ходите и звоните, … звоните, звоните без конца и края?! Один уйдёт – другие придут! Те уйдут – мужик какой-то придёт! Да вы что, в самом деле, с ума меня решили свести?!..

Гладышев хотел было расспросить поподробнее о том, кто ещё беспокоит Веронику. Подозрение о том, что кавказцы или не уезжали, или уже вернулись, вдруг больно садануло его по сердцу. Да ещё какой-то мужик!..

-Бабушка, а кто ещё сюда звонит?!.. Расскажите!

Но «бабушка» в ответ погрозила снова Диме кулаком и, закрывая дверь, себе под нос буркнула:

-Сейчас милицию вызову!.. Узнаешь, сукин сын!

Дима поспешил ретироваться из подъезда: встречаться с милицией ему вовсе не улыбалось.

С походами в подъезд к Веронике он решил пока повременить, хотя и понимал, что, если не предупредит – её могут сцапать. Впрочем, судя по тому, что сказала бабка-соседка, а также как упорно она не отзывалась на телефонные и дверные звонки, по тому, что она просила у Гвоздя пистолет, а у Цини кого-то убить, Вероника была в курсе, что за ней идёт охота.

Продумав об этом всю дорогу домой, Гладышев понял, что только вносит ещё больше неразберихи в её жизнь, приходя и ломясь к ней в квартиру вместе с остальными, создавая ещё больший ажиотаж. И потому он решил прекратить свои похождения к ней в подъезд, а ограничиться лишь наружным наблюдением и установить, кто же всё-таки беспокоит Веронику: вернулись ли раньше обещанного кавказцы, или есть кто-то ещё, кому она нужна, – ведь соседка говорила о парнях и о мужике….

Теперь он собирался, как и под Новый год, сидеть во дворе её дома и наблюдать за подъездом. И если ему посчастливится снова увидеть Веронику, Дима уже не будет играть в кошки-мышки, а бросится к ней, настигнет её и первым же делом сообщит, чтобы она была осторожней, а потом…. А потом ему хотелось, конечно же, её поцеловать….

«Возможно, ей негде сейчас жить, кроме как в этой квартире! Тогда я предложу ей на время перебраться ко мне в комнату. Матери всё объясню, чтобы она не скандалила», – размышлял он, возвращаясь с очередного дежурства, однако дома его ждал неожиданный сюрприз.

-Ты во что вляпался?! – спросила его мать повышенным тоном, едва он захлопнул входную дверь.

-А что такое?! – удивился Дима.

-Что такое?! – переспросила его раздражённо мать. – Вот, смотри!

Она протянула ему небольшой серый листок бумаги.

-Что это?! – спросил у неё Дима.

-А ты возьми, прочитай для разнообразия! – мать сунула бумажный листок ему в руки.

Дима долго не мог понять, что он держит.

-Это вызов на допрос в милицию! – подсказала раздражённо женщина, которой надоело смотреть, как сын в очередной раз умело разыгрывает из себя идиота. – Вот там дураком и будешь прикидываться!

-А откуда она взялась?! – удивился Дима.

-Участковый приходил, а с ним несколько оперативников из уголовного розыска! – мать всплеснула руками от нервного возбуждения при воспоминании о неприятном событии. – Спрашивали: где ты есть!..

-А ты что?!..

-Ну, я поняла, что нечто серьёзное произошло!.. Сказала им, что ты в деревню укатил перед Новым годом….

-А они?! – перебил её Дима в нетерпении, чувствуя, как подло, предательски дрожат колени.

-А они поинтересовались: как же он до Нового года уехал в деревню, если его видели в городе первого января?!..

-А ты что?!..

-А я?!.. Я сказала: не знаю, как его могли видеть, если он в деревне. Они спросили: в какой?.. Я ответила: на станцию Смородина уехал. Адрес дала….

-Зачем?! – удивился Дима.

-Как зачем?! – возмутилась мать. – Ты понимаешь, что они мне тут устроили форменный допрос?!.. Что ты натворил, Дмитрий?!..

Мать сорвалась на истерику.

Когда она начинала называть его «Дмитрием», это ничего хорошего не обещало.

-Давно это произошло? – поинтересовался он. – Давно они приходили?!..

-Часа два назад?!.. Оставили, вот, повестку! Участковый сказал, что ближе к вечеру ещё зайдёт! Не верят они, что ты в деревне! Да и что зимой в деревне делать?!..

Гладышев быстро прошёл в комнату, не зная, что теперь делать.

Вдруг всё так повернулось, что ему самому надо было из города драпать.

Он сразу понял, что ищут его по делу Кекса и Гвоздя. Тут уже было не до Вероники. Её положение по сравнению с его казалось теперь намного лучше. К тому же ходить и дежурить под её домом, когда тебя самого ищут, – это был верх глупости. Да и чем он сможет ей теперь помочь, даже если увидит?!.. Скажет, что за ней охотятся?!.. Она наверняка сама об этом знает, – не дура же, – иначе, зачем просила у Гвоздя пистолет и хотела кого-то убить?!..

Дима надеялся, что мать оставит его пока в покое, чтобы он собрался с мыслями, но она зашла за ним в комнату следом.

-Да, … они ещё деньги под кроватью нашли! – сообщила она.

-Какие деньги?! – испугался Дима, бросившись под диван и убедившись, что банковской упаковки со сторублёвками под ним нет.

-А вот эти самые, … которые ты мне давал! – ответила мать.

-А как это получилось?! – удивился Дима, вставая.

-Что значит: как получилось?! –  не поняла мать.

-Как получилось, что они устроили обыск в моей комнате?! – переспросил Гладышев.

-Да они не только в твоей комнате обыск устроили! – возмутилась мать. – Они всю квартиру на уши мне поставили!

-А по какому праву?!.. У них что, ордер на обыск был от прокурора?!..

-Выходит – был! – пожала мать плечами. – Я в этих делах сильно не разбираюсь! Нашли огромную пачку денег, спросили: откуда у вас столько?! Я сказала: не знаю – у сына надо спрашивать! В самом деле, откуда у тебя столько денег?!.. Я же помню ту огромную сумку. Там таких запечатанных денежных кирпичей несколько десятков было!..

-Ты им про это тоже сказала?! – Дима понял, что мать подвела его под монастырь.

-Да нет, конечно! Что я, дура?!.. Если бы нашли ту сумку, тогда бы отпираться не стала! А не нашли – зачем мне на тебя наговаривать?!.. Им и одного этого «кирпича» хватило!.. Спрашивают: вы хоть представляете, сколько здесь денег?! Здесь полмиллиона советских рублей?!.. Я им отвечаю: так они же уже из оборота вышли! А они говорят: «Ну и что?!.. Откуда у вашего сына такие огромные деньги?!.. Вы хоть представляете, сколько это денег?!» Я говорю: «Представляю! Что же я с Луны свалилась?!..» А они говорят: «Честному человеку такую сумму за всю жизнь не заработать!.. Где ваш сын взял столько денег?!» Я говорю: «Не знаю!.. Появится – спрошу!» А они говорят: «Спрашивать теперь уже у него будем мы! Ваше дело ему повестку вручить и нам сообщить, как он объявится!» …

Пока мать рассказывала ему о визите ментов, Гладышев лихорадочно метался по комнате, пытаясь сообразить, что делать дальше.

Всё теперь поворачивалось так, что он становился каким-то преступником! И если его искали по факту двойного убийства Кекса и Гвоздева, да ещё и обыск учинили, – значит, его подозревали в соучастии в этом преступлении. Чеченцы действовали как-то уж очень топорно: давай стрелять в праздничный день с утра пораньше, потом сумку под балконом с рассыпавшимися деньгами долго собирали среди бела дня и даже как-то не очень поспешно уехали с места преступления, да ещё и с машиной засветились у гостиницы! А его-то наверняка видели в их компании и на улице Пушкина, и в гостинице «Сумы»!.. Менты долго разбираться не будут! Им нужен обвиняемый, а не свидетель! Да и какой он свидетель, если не пошёл в милицию и не заявил?!.. Он по их меркам – самый настоящий соучастник….

Мысли лихорадочно крутились в голове: «Что делать?!.. Что делать?!.. Что делать?!»

Одно было ясно: повторного визита ментов дожидаться не стоит, надо быстро собирать самое необходимое и куда-то смываться! Но куда?!..

В деревню теперь ехать, – даже если бы были деньги, – опасно: его там наверняка уже ищут. Куда ещё можно деться?!..

Гладышеву вдруг пришла в голову самая дурацкая из всех, какие только можно было придумать, мысль: идти к Веронике!..

Да!.. Надо во что бы то ни стало её дождаться, – сидеть на лавочке в её дворе хоть сутки напролёт до тех пор, пока её не увидит: ему теперь идти-то некуда, – а, как появится, броситься к ней в ноги и просить, чтобы приютила у себя в квартире хоть на некоторое время, пока он придёт в себя и сообразит, что делать дальше!

Это была самая идиотская идея из всех, какие только приходили ему сейчас на ум, но Дима ухватился за неё как за спасательный круг.

Так, ничего с собой из вещей и не взяв, он выскочил на улицу и пешком, сторонясь остановок общественного транспорта и других людных мест, направился через город к драмтеатру, находя, что самое правильное сейчас, – это не попадаться никому на глаза, а потому там лучше не появляться.

На улице вечерело, с каждой минутой становилось всё темнее, и Диму, который не любил ночь, впервые это устраивало: сгущающиеся сумерки скрывали его от глаз любопытных. Он радовался быстрому наступлению темноты.

«Вот так и становятся преступниками честные люди!» – с досадой сокрушенно думал он, не понимая, как его угораздило так вляпаться, попасть в такую переделку, выбраться из которой самостоятельно ему уж точно не удастся.

Где-то через полчаса быстрого шага он уже был у драмтеатра, и в первый раз глянул на этаж Вероники не как на окна любимой женщины, а как на пристанище для беглого волка, скрывающегося от погони.

Это было очень странное и совершенно другое ощущение. Дима вдруг почувствовал, что сегодня непременно окажется внутри этой квартиры, но не потому что будет стоять и звонить без конца в дверь, а потому что ему надо спрятаться. И если она не пустит его через дверь, он влезет к ней с крыши, … через балкон: терять ему нечего! Время размазывать сопли по тарелке вдруг и без предупреждения закончилось!..

В окнах Вероники как всегда горел свет. Но теперь Дима смотрел на них не с надеждой, а с решительностью и злостью, каких прежде никогда не испытывал. «Она должна меня пустить к себе! – думал он, сжимая кулаки. – Ведь это из-за неё я вляпался в переделку!.. Это из-за неё я оказался в тот день у Гвоздя!.. Это из-за неё теперь меня разыскивают, как подозреваемого в преступлении!..»

Даже не задержавшись под балконом, Дима прошмыгнул быстрой походкой в арку дома и оказался в едва освещённом дворе.

У подъезда Вероники в сумерках стоял знакомый чёрный «Мерседес». Дверь с кодовым замком была распахнута и подпёрта кирпичом.

«Вот так всё, оказывается, просто делается! – удивился Гладышев и пулей влетел в подъезд, чуя недоброе. – Как так получается, что всех накрывают одновременно?!..»

Он почему-то не сомневался теперь, что кавказцы настигли Веронику. Против обыкновения подпёртая кирпичом дверь подъезда говорила об этом его интуиции на каком-то непонятном сознанию языке. И, взлетая вверх по подъезду, Дима уже знал: Бегетова попалась.

Глава 26.

-Наконец-то! – обрадовался Зверев, когда понял, кого притащил с собой Охромов. – А я уж и не чаял тебя увидеть, … студент!..

-С крыши снял! – сообщил, не в силах отдышаться, словно после нагрузки или бега, Охромов. – Ещё немного, и сиганул бы вниз! Спорил с каким-то привидением!.. Летаргеном….

-Ты что, дурик?! – удивился бичеватого вида полковник. – Пока не выполнишь задание, не вздумай этого делать, – предупредил он Гладышева, погрозив ему пальцем. – Понял?!

-Понял! – согласился Дима.

Только сейчас, придя в себя, он увидел из окон квартиры на одном из верхних этажей девятиэтажки широкую, как проспект, Харьковскую улицу и понял, что находится совсем недалеко от своего дома….

-В общем, так, чудило! Времени объяснять, что да как, – у меня особо нет! Скажу вкратце: тебе нужно вместе с моим сотрудником, Григорием, – полковник показал жестом руки на Охромова, – отправиться на поиски одного очень важного артефакта, … назовём его Эригмус…. Это один из самых таинственных и неизвестных ныне предметов культа из всех когда-либо существовавших. Внешне он представляет собой двойной тетраэдр: два взаимопроникших тетраэдра, образующих восьмиконечную звезду, симметричную по всем шести осям, лучи которой также представляют выступающие из центра, как из основания, тетраэдры. … С виду напоминает эдакого ежа. Очень интересная фигура, которая связывает воедино математику и мистику. И вы с Охромовым отправляетесь на его поиски….

-Зачем? – удивился Гладышев.

-Эригмус при определённом вербальном дополнении, – ответил Зверев, – способен на многое, в том числе переносить своего обладателя и иже с ним в пространстве и во времени….

-Но зачем?! – ещё раз спросил Дима.

Полковник словно запнулся, некоторое время глядя на него, словно ошарашенный его беспросветной, дремучей тупостью.

-Смотри, в какие страшные времена скатывается мир! – показал, будто отдёрнул штору, за окно Зверев. И только сейчас Дима заметил, что по Харьковской идёт чадящее многочисленными факелами так, что кажется: уже наступает ночь, – факельное шествие украинских националистов, в каких он и сам прежде не раз принимал участие, испугавшее теперь почему-то его своей мрачной и немой, – поскольку через стекло не было слышно «кричалок», то и дело раздающихся над марширующими, начинаемых очередным по строю сотником, которому отвечала его сотня, вышагивающая за ним следом: «Москаляку!…» – «…На гиляку!», –  грациозностью, особо впечатляющей со стороны. – Да!.. Всё в точности так, как написано в дневниках Битлера…. По сути, это конец света! – полковник открыл какую-то тетрадку, которую всё время держал скрученной в руке, и стал зачитывать оттуда написанное в ней мелкий, аккуратным, словно бисер, почерком. – «…Всё началось, как ни странно, с Украины! … Кто бы в страшном сне мог увидеть, что с этого милого края и пойдёт по земному шару апокалипсис. Он поглотил Европу, существенно, до безобразия потрепал Россию, от европейской части которой, как, впрочем, и от всего Старого Света, практически не осталось камня на камне, опустошил Ближний Восток и Юго-восточную Азию. Досталось и Африке. Единственная страна, которая снова обогатилась на всём этом и стала ещё более могущественной, – это США…»

Полковник сделал паузу и посмотрел сначала на Гладышева, а потом на Охромова, наблюдая за их реакцией на прочитанное, прошёлся по комнате, положил тетрадь на стол, стоявший ближе к окну, и, показывая на неё издалека, не переставая при этом ходить, будто испытывая сильное волнение, которое можно было унять только так, продолжил:

-Эти времена уже начались! – он прошагивался взад-вперёд на фоне окна, озаряемый пунцово-красными всполохами от многочисленных густо чадящих факелов на улице. – И если чёрный ветер апокалипсиса можно сравнить с опустошающим планету ураганом, то это, – что мы видим за окном, – первые слабые дуновения ветерка, предвещающего бурю. И многие люди радуются его порывам, выбегая им навстречу, принимая их за ветер перемен. Но благодаря этому дневнику, – Зверев, не оборачиваясь, показал за спину, в сторону стола, – я знаю, во что превратится этот лёгкий бриз, который, как большинству теперь кажется, несёт позитивные перемены и надежду на лучшее…»

По настроению полковника было видно, что времени сомневаться и дискутировать нет, и потому Дима, вопреки своему обыкновению спорить, решил на сей раз не перечить крайне взволнованному дядьке.

  • Я не совсем понял, как он выглядит! – признался он. – На что похож этот ваш … Эригмус?

-Вот он! – Зверев показал изображённую на фотографии, которая, видимо, неспроста лежала у него под рукой, скульптурную композицию из отблёскивающего металлом многогранника, посаженного в кольцо, на постаменте. – Это у штаб-квартиры Атлантического альянса … в Брюсселе…. Ну, не совсем, конечно, точно, но его подобие! … То, что в кольце!.. Звёздный тетраэдр…. По внешнему виду Эригмус и звёздный тетраэдр – одно и то же. Но у Эригмуса есть ещё и внутренне содержание, идея, которой у двойного тетраэдра – простой геометрической фигуры – нет, да и быть не может. Хотя…. Даже как геометрическая сущность Эригмуса, звёздный тетраэдр трижды мистически связан с числом шесть: у него двадцать четыре плоскостных поверхности и двадцать четыре грани, а также шесть осей симметрии вращения. Странно, но библейское, так называемое, «число зверя», каким-то образом, мне пока ещё не ясно, – каким, – тоже связано с Эригмусом.

Кроме того, звёздный тетраэдр, физическое проявление Эригмуса, как никакая другая геометрическая фигура, является объектом пристального исследования не только математики и религии, но и такой для многих странной науки, как квантовая механика. И хотя в естественной среде существуют такие геометрические фигуры, как, например, куб, тетраэдр и пирамида, встречающиеся, к примеру, в строении тех же кристаллических решёток твёрдых веществ, двойной тетраэдр в силу абсолютно симметричной «вогнутости» своей формы сам собой возникнуть в природе не может в принципе. Поэтому Эригмус – это предмет рукотворной культуры, подобие которому в природе невозможно просто потому, что он имеет отрицательные углы между всеми своими плоскостями! Единственное вещество, способное создавать в природе объекты с отрицательными углами между элементами структуры тела объекта – это вода. Снежинки, образуемые водой, поистине загадочны и неповторимы! Но даже снежинки имеют плоскую форму своих кристаллов, и среди них не найти той объёмной формы, которую представляет собой двойной тетраэдр….

Полковник остановился, перестав говорить, и, глянув на Охромова и Гладышева, через минуту продолжил:

-Однако! Вернёмся к квантовой механике и религии, поскольку предметом интереса и той, и другой является по сути один и тот же объект, называемый жизнью! Почему я об этом говорю?!.. Какое отношение имеет это к предмету нашего собрания?!.. Да самое прямое, потому что именно коллективное внимание наблюдателей определяет тренд движения мира в русле времени, прокладывая его среди всех других возможных и существующих. Так вот!.. Хотя квантовая механика напрямую и не признаётся в том, что игнорирует, как определение, само понятие «жизнь», – так проще описать модель исследуемого, – именно от того в ней и возникли неразрешимые противоречия, заведшие науку в тупик!.. А исследователи никак не могут определить позицию наблюдателя и даже понять, что же есть сам наблюдатель, и где он находится. Квантовым физикам нужно сделать несколько шагов навстречу религии, например, явно ввести в науку понятие «жизнь». Тогда они смогут обнаружить, структурировать и описать наблюдателя, привязав его к жизни и убрав сразу же множество противоречий и неопределённостей…. Что же касается религии, то вернёмся к трём шестёркам….

Конечно, можно назвать совпадением, что у Эригмуса двадцать четыре плоскости, двадцать четыре грани и шесть осей вращения. Можно сказать даже, что эти факты, не смотря на всю их очевидность, притянуты за уши. Но в геометрии, как и в религии случайностей не бывает! Да и, как известно из квантовой механики, случайности не случайны. Если не принимать во внимание абстрагированную математику, а квантовую механику не считать наукой идиотов, то не трудно понять, что случайность полностью зависит от намерений наблюдателя случайности и подчиняется его воле, его намерению.

Сама по себе абстрактная случайность, без применения к ней внешнего наблюдения, без участия так называемого наблюдателя, представляет собой хаос. Суперпозиция в квантовой механике и описывает состояние хаоса. Вот ещё одно понятие, которого не хватает этой науке. Конечно, можно отождествить понятия суперпозиции и хаоса. Но всё-таки, как мне представляется, хаос – это нечто большее, чем суперпозиция. Хаос – это суперпозиция суперпозиций. То есть, если суперпозиция – это понятие, применяемое к некоему предмету, как объекту исследований, то хаос – это суперпозиция, применяемая к некоторому множеству суперпозиций, как вариативному объекту исследования. Поэтому, в зависимости от охвата, хаос может быть локальным или всеобъемлющим. Можно даже сказать, что хаос присутствует везде, где нет наблюдателя. Фактически при исчезновении наблюдателя, тотчас же наступает всеобъемлющий хаос. Поэтому при полном исчезновении разумной жизни существование Вселенной является невозможным. Отсюда можно сделать вывод, что сама вселенная априори неразрывно связана с наблюдателем, с целой многоуровневой системой наблюдателей, главным из которых, вне всякого сомнения, является Господь Бог!..

Зверев сделал глубокий вдох и продолжил:

-Но и хаос существует всегда! Он простирается за пределами внимания Наблюдателя, как совокупности множества наблюдателей, и возникает сразу же, только какая-то область мироздания оказывается вне поля его зрения. Хаос – это противоположность Вселенной и жизни, в некоторых религиях именуемая нежитью, всегда присутствующая в системе мироздания, в которой есть и Вечный Наблюдатель, как противоположность самому факту наблюдения. Причём, как ни странно, но даже сама материя знает, когда за ней ведётся наблюдение, а когда – нет! И как можно в таком случае говорить о том, что материя не наделена разумом, не пропитана им?!.. У материи есть внутренний индикатор присутствия наблюдателя, благодаря которому она ведёт себя совершенно иначе в условиях хаоса и под взором наблюдателя.

Несомненно и то, что в противовес главному Наблюдателю со всем сонмом наблюдателей существует и главный сеятель хаоса со всей системой нежити. И здесь в науку следует ввести ещё одно понятие, уже для разделения хаоса и объекта, – это внимание или взор наблюдателя.

Объект – это предмет, который является таковым и выделяется из всеобъемлющего хаоса только благодаря вниманию или взору наблюдателя. То есть объект – это противоположность хаоса лишь при условии наличия внимания к нему со стороны наблюдателя. И потому в силу прямого противопоставления объекта и хаоса, можно установить антагонистическое тождество между хаосом и объектом, дополненным вниманием наблюдателя. А это значит, что в любой исследуемой квантовой механикой системе для баланса присутствующих в ней энергий энергия хаоса должна быть равна и противоположна энергии объекта. Поэтому, лишь уделяя внимание какому-либо объекту, наблюдатель проявляет его из хаоса, конкретизируя его из суперпозиции. Что это значит? А то, что при появлении наблюдателя, следящего за объектом, последний приобретает энергию, которой не обладал прежде. В суперпозиции у объекта энергии нет. В суперпозиции объект – абстракция в виде потенциала, который может возникнуть только благодаря вниманию наблюдателя, которое структурирует его положение, наделяет объект формой, цветом, запахом, характером, положением в пространстве и энергиями по отношению к иным объектам, – подробностями, коих у него не было при его нахождении в суперпозиции. Фактически только внимание наблюдателя к нему делает объект объектом, выделяя его из хаоса. А это значит, что уже само по себе наблюдение обладает энергетическим потенциалом. Поэтому объект и находится на более высоком энергетическом уровне, нежели хаос. И всё это происходит только благодаря вниманию наблюдателя. И когда в системе всеобщего хаоса появляется Наблюдатель, он повышает уровень выделяемого им объекта, скажем, на единицу, но при этом понижает энергию всего остального, то есть оставшегося, но уже локального, хаоса, на ту же единицу. И только появление наблюдателя в системе хаоса позволяет получить объекту энергию посредством наблюдения, отобрав её у оставшегося локального хаоса….

Полковник вдруг снова запнулся, будто нечаянно потеряв нить своей мысли, но, переведя дух, словно в заключение заметил:

-Между прочим, Эригмус включает в себя ещё и такое сакральное понятие, как меркаба! Но он фактически больше, чем меркаба….

-Меркаба?! – Диме показалось, что прежде он слышал это слово. – Что это?!..

-Узнаешь, когда найдёте! – Зверев отмахнулся от его вопроса как от надоедливой мухи, мешающей ему выступать, и раздражённо заключил, словно вынес вердикт по результатам всей этой странной и сумбурной встречи. – Итак, вам, Дмитрий Гладышев и Григорий Охромов, не теряя ни минуты, надо срочно отправляться на поиски Эригмуса.

-Но если Эригмус поможет вернуться во времени, то разве важно, с какой точки отсчёта его начинать искать?! – удивился Дима.

-Важно! – подтвердил Зверев. – Если перед Администратором, – жрецом, наделённым сакральными знаниями и Эригмусом, находящимся во вне бытия, – время представляет собой эдакое яйцо, в котором все возможные варианты всех возможных событий предстают в виде некой застывшей в вечности, в безвременье, объёмной фигуры, распростёртой в восьми измерениях, то мы с вами находимся внутри этой фигуры, в одном из воплощений, и плывём по течению реки времени, проложенному в определённом русле внутри этого яйца. У нас нет той свободы перемещаться между вариантами событий, какая есть у Администратора, у нас нет даже знания о будущем, которое, как ясный день, открыто Администратору!… Единственная путеводная звезда, которую я сейчас имею, вот этот дневник, записи Битлера, в которых есть то, что грядёт в этом воплощении в будущих временах. И я понимаю, читая его, что времени исправить ситуацию осталось совсем немного….

-Но как мы можем исправить ситуацию в целом мире? – удивился Дима.

-В целом мире, конечно же, – нет!.. Мир в этом русле, в котором мы пребываем сейчас, катится к пропасти апокалипсиса. И это так же неотвратимо, как и очевидно из этого дневника дальнейшее развитие событий.

-Но … как тогда? – удивился Гладышев.

-Мы. … Один из нас … может с помощью Эригмуса войти в состояние Администратора и повлиять на дальнейшее существование нами избранных, переместив их в то русло времени, которое ведёт мир ближе к осевой линии яйца событий. Без Эригмуса это сделать невозможно. А сделать это нужно прежде, чем желающих переместиться, в том числе и тебя, Дмитрий, пожрёт небытие….

-Другими словами….

-Другими словами, сделать это нужно прежде физического уничтожения желающего переместиться, потому что потом Администратором уже, естественно, не стать. Сейчас русло времени, в котором пребывает мир в данном проявлении, приближается к окраине яйца событий, за которой хаос и небытие. И небытие это не какое-то локальное, для отдельных индивидов, а всеобщее – для всего нашего воплощения мира. В Библии это названо смерть вторая…. Вот почему так символично, что апокалипсис начинается с Окраины. Наш мир, вообще, полон символизма, как маяков грядущих событий….

Апокалипсис, – если выражаться образно, – скорлупа этого яйца, которую мир и начал прокалывать. Надо успеть достать Эригмус и выйти в надпространство и надвремя прежде, чем это случиться!.. Ты, Дмитрий, должен стать Администратором, и уже оттуда, с площадки безвременья, находящейся за пределами бытия, но позволяющей не только вернуться обратно в яйцо событий мироздания, но и выбрать себе в нём достойное место, наметить путь для перемещения в ту эпоху, в то воплощение, которые ближе всего к центру яйца событий, поскольку там, как в центре галактики, условия существования на порядок, как день от ночи, отличаются в лучшую сторону от тех, в которых мы присутствуем здесь ….

-Ну, и скольких вы собираетесь таким образом спасти? – вдруг неожиданно вступил в разговор Охромов.

-Это моё дело! – ответил ему Зверев. – Хочу лишь заметить, что спасти удастся немногих. В конце концов, Эригмус, не обладает всесилием Создателя, поскольку сам создан им….

-Странно слышать от вас такие вещи! Вы же были коммунистом….

-Да был, … но я никогда не был идиотом!.. Обстоятельства жизни изменились, мои знания о мире расширились и вышли за пределы учения, которое прежде я считал краеугольным камнем. И это объективная реальность, против которой перечить может только сумасшедший! Мои знания обогатились новым опытом, но вовсе не противоречат учению, которое я прежде считал истиной, а лишь дополняют и обогащают его. Да, мои представления о материи претерпели существенные изменения, расширившись до самого горизонта и даже уйдя за него. И в таком объёме знаний материя для меня уже не вступает в противоречие с духом. Потому что материя это и есть проявление духа. Она вся пропитана им, исходит, проистекает из него и в него же ниспадает. А дух можно представить, как Наблюдателя, как информацию, оплодотворённую мировой идеей. Но даже идея есть информация, а потому идея есть материя, и есть дух….

-Вы нас совсем запутали…. Но ладно, с чего нам начинать поиски? – в нетерпении перебил его Охромов.

-С того подземелья, где ты был с Яковлевым. Там есть колодцы и переходы, которые уходят в иные измерения. Вот туда-то вам и надо отправляться. Ты, Григорий, был там, и потому имеешь представление, можешь ориентироваться. А что касается Гладышева…. Как ни странно, но Дмитрий – именно тот жрец, который сможет совладать с Эригмусом: у него хорошо, не по годам, развито воображение. А это как раз то качество, которое просто необходимо для безопасного общения с этим могучим оружием. И, кстати, Эригмус – не только универсальный транспорт, он же и тот обоюдоострый, – причём, определение обоюдоострый несколько размывает понятие о нём, поскольку у него восемь лезвий, – меч в руке Херувима, охраняющего древо жизни. Ибо древо жизни это и есть в иносказании яйцо событий мира, а херувим – та внешняя площадка, тот командный пункт в безвременье, за пределами бытия, с которого можно снова вернуться в яйцо событий, но уже выбрав себе лучшую эпоху для воплощения….

-Но вы не ответили на мой вопрос! Сколько человек сможет воспользоваться этим переходом? – снова поинтересовался Охромов.

-Тебе место обеспечено! – шутливо успокоил его Зверев.

-А если серьёзно?!..

-Слушай, Григорий! О ком ты так печёшься?! – удивился Зверев, но вид подчинённого заставил его продолжить. – Ответ в Книге! … Сто сорок четыре тысячи!

-Ну, это довольно много! – успокоился Гриша.

-Но за одно перемещение – не более двенадцати. Причём тот, кто станет Администратором, не сможет вернуться в яйцо превоплощений, если только….

-Если только что?..

-Если только совершит боле трёх переходов….

-Иными словами, если я вас правильно понимаю, Гладышев, переместив более тридцати шести человек, навсегда останется в небытии?..

-Да. Но зато у него не будет ограничений для перемещения всех ста сорока четырёх тысяч….

-Если он захочет такой участи….

-К чему это ненужный спор?! – вдруг оборвал его Зверев. – До всего этого ещё очень далеко! Возможно, что избежать гибели не удастся никому, в том числе и нам, несмотря на то, что нам всё известно…. Что толку знать Апокалипсис из Библии, если участь твоя, как и всех прочих, – гореть в вечных муках в огненном озере?!.. Пока не найден Эригмус, мы сами заложники текущего русла времени, которое стремительно несёт мир к краю яйца событий, а нас, пока что пустых мечтателей, к погибели вместе со всем обречённым в этом воплощении сущим!..

-Что ж, аргумент более чем весомый!..

-Тогда вперёд, немедля, в путь! – сделал призывный, почти театральный, жест рукой Зверев, точно играл на сцене в каком-то эпическом действе и хотел понравиться невидимым зрителям.

-В путь! – согласился Охромов и протянул руку Гладышеву, встретившись с ним глазами и ища в его взгляде союза в решимости отправиться в путешествие.

Немного поколебавшись, Дима всё же протянул Охромову свою руку.

Так и вышли они, держась за руки, словно дети, отправившиеся в опасное путешествие, из конспиративной квартиры Зверева, странного, бичеватого вида, полковника канувшего в лету КГБ, и вскоре, как ни странно, уже были в Сан-Франциско. Да и что тут могло быть странного, если, скорее всего, это был сон….

Глава 27.

Совпадение ли это было или нет, но и бронированная дверь в квартиру Вероники на этот раз, как и подъездная, была распахнута настежь.

Вокруг на площадке валялись мелкие инструменты и слесарные принадлежности: пара отвёрток, несколько молотков, киянка, куски изоленты, свёрла, биты для дрели, плоскогубцы, – рядом стоял деревянный слесарский ящик с дрелью, штангенциркулем, осциллографом, угольником и ещё какой-то монтёрской всякой всячиной.

Дима сперва не мог понять, что происходит: почему распахнута дверь, чей это инструмент и зачем?!

Первая мысль, которая у него возникла при виде этой картины: дверь вскрыли с помощью какого-нибудь слесаря. Но немецкую бронированную дверь просто так одолеть было не под силу даже бригаде слесарей: Дима знал, как тщательно Бегемот подошёл когда-то к вопросу безопасности своей супруги.

«Тогда что же случилось?!» – ушло в пятки сердце у Гладышева.

Он осторожно подкрался к двери и услышал внутри квартиры какие-то голоса, гулко доносившиеся по длинному коридору из самой её глубины.

Украдкой заглянув в коридор, Дима увидел какого-то дядьку, расшаркивавшегося там, на пороге зала. Тот не смел войти туда и почему-то из коридора разговаривал с кем-то в комнате. Говорил он как-то странно, точно там, в зале были какие-то важные господа, перед которым он чувствовал себя холопом.

-…Хотите посмотреть, как работает?! – интересовался дядечка.

-Она потом посмотрит! – отвечал ему из комнаты чей-то знакомый мужской голос. – До свидания!..

-До свидания! – виновато махнул из коридора рукой в комнату мужичок, но всё ещё продолжал мяться на пороге, видимо, собираясь с духом, чтобы сказать что-то ещё.

-До свидания! – услышал Дима, наконец, голос самой Вероники. Он был какой-то странный и сдавленный.

Мужичок, так и не осмелившись ничего больше произнести, понуро пошёл по коридору к выходу.

-Кто там?! – поинтересовался у него Дима, когда дядька закрыл входную дверь и стал собирать разбросанный на бетонном полу площадки инструмент в ящик.

Мужик, не заметивший его сначала, испугался, встрепенулся и с недоверием посмотрел на Гладышева.

-А бес их знает! – сокрушённо ответил он. – Вот уроды! … Сделал им работу по первому разряду, а они!.. Хоть бы карбованцев пятьсот дали на чай деткам!..

Он сокрушённо махнул рукой и, взяв с пола свой тяжёлый ящик с инструментом, пошёл вызывать лифт.

Дима догнал его.

-Подскажите, … там внутри с девушкой люди вроде как не русские?! – осторожно поинтересовался он у мастера, но тот только зло глянул на него, будто это Дима не дал ему «на чай» за хорошую работу, и молча исчез за затворившимися створками лифта.

Впрочем, что было гадать: у подъезда стоит тот самый чёрный «Мерседес», в квартире раздаются мужские голоса, Вероника говорила так, словно ей шею удавкой передавили, – по всему было видно, что её поймали.

«Как это получилось?!» – недоумевал Дима.

Когда ремонтник уехал, он хотел было зайти в квартиру: бронированная дверь осталась слегка приоткрытой, но тут же испугался, вспомнив, как вели себя кавказцы при налёте на Гвоздева и Кекса.

Вызывать милицию было неоткуда. Да и, зная, что его самого теперь ищут и тут же упрячут в тюрягу за двойное убийство, которое проще всего повесить на такого «лоха», как он, Дима и не стал бы этого делать.

Поднявшись на пол-этажа выше, он присел на корточки на межэтажной площадке и стал смотреть за дверью в квартиру Вероники.

Ему показалось, что прошло много времени, хотя на самом деле ожидание не длилось и десяти минут. Но вот дверь распахнулась, и на пороге показалась Вероника с какой-то сумочкой в руках в сопровождении двух кавказцев, в которых Гладышев сразу же узнал подручных Саида, ехавших с ним из Москвы и участвовавших в налёте на квартиру Гвоздева.

На Веронике не было лица. Она была бледна как полотно, и казалось, что вот-вот рухнет в обморок от страха.

Вместо того чтобы идти к лифту она стала медленно, словно нехотя, спускаться вниз по лестнице, точно её вели на расстрел. Было видно, как она до последней степени испугана и подавлена.

Кавказцы пошли за ней следом, подталкивая её сзади, чтобы спускалась быстрее. Подчиняясь их тычкам в спину, Вероника ускорила шаг вниз.

-Давай-давай, поторапливайся! У нас времени ходить тут похоронным шагом нет! – бросил ей один из чеченцев.

Дима стал спускаться следом за ними, прячась выше на пол-этажа и наблюдая за кавказцами из-за поворота лестницы. Он был так обескуражен, что не знал, что и предпринять. Не было никакого сомнения, что кавказцы вооружены, и Дима нисколько не сомневался, что, покажись им, на этот раз они его точно пристрелят: зачем им лишние свидетели.

С последней квартирной площадки перед выходом, из темноты первого этажа, на котором лампочка освещения не горела, Дима, затаившись, сквозь распахнутую дверь подъезда, подпёртую кирпичом, со сжавшимся от сострадания и страха сердцем наблюдал, как ставшую на освещённом пятачке Веронику затолкли в заднюю дверцу «Мерседеса».

Спустя минуту машина, как показалось ему, рванула с места так, словно собиралась побить мировой рекорд ускорения. Дима тут же выскочил из подъезда, но той уже и след простыл. Впрочем, было понятно, что кавказцы повезли её в Москву: он уже сложил эту часть своей головоломки из пазлов визита к «маме» Анфисы, прихода армянина, посетившего в последнее утро пребывания Гладышева в пентхаусе его знойную хозяйку, и отъезда чеченцев по заданию «мамы» в командировку на Украину.

Долго стоял он около подъезда в ожидании чуда. Ему почему-то казалось, что «Мерседес» сейчас вернётся, будто кавказцы что-то забыли или даже сделали ошибку, забрав Веронику.

Ему так хотелось, но этого всё не происходило.

Дима стоял и ругал, изничтожая, себя за трусость, за то, что позволил увезти чеченцам в Москву свою любимую, что оказался такой тряпкой, что не способен защитить никого, даже женщину, без которой не мыслил своей жизни. Он готов был провалиться сквозь землю.

Однако время шло. А он стоял так, наверное, уже не один час, будто в статую превратившись, как вдруг его привёл в чувства визгливый голос незнакомой тётки:

-Чего это вы тут кирпичей навставляли?!.. Май-месяц, что ли, вам на дворе?!.. Весь подъезд застудили!..

Она обращалась к нему, убирая из-под заклиненной двери подъезда шершавый красный строительный кирпич, который ей не поддавался.

-А ну, помоги, чего стоишь, как истукан! – злобно прикрикнула на него женщина, продолжая неумело тащить из-под двери кирпич так, что он нисколько не двигался.

Дима подошёл и, нажав ногой на дверь так, что она открылась ещё сильнее, с лёгкостью поднял кирпич и отбросил его в сторону, на заснеженный палисадник.

-Тебе что, делать нечего?! – снова набросилась на него тётка. – Зачем дверь заклинил?!..

-Да это, в общем-то, не я! – попытался оправдаться Дима.

-Не ты, не ты!.. А что?!.. Ума-то не хватает без подсказки убрать кирпич, раз не ты?!.. Из какой ты квартиры?! – вдруг с подозрением поинтересовалась она.

Дима назвал номер квартиры Вероники.

-Я вот завтра управдому на вас пожалуюсь! – погрозила ему тётка. – Вы тут уже всех жильцов с ума свели!.. То у вас деньги с балкона пачками летят, то к вам без конца и края трезвонят в квартиру какие-то идиоты, то табунами народ ходит, чего – не понятно!.. Что?!.. Жить спокойно не умеете?! Так я вас научу!..

Тётка ещё долго что-то говорила вслед Гладышеву, пока он дожидался лифта и пока не скрылся за его сдвинувшимися створками от её гнева.

Оказавшись на лестничной площадке Вероникиной квартиры, он зачем-то подошёл к двери и к своему удивлению увидел, что она была лишь прикрыта, но не заперта. Видно, вконец расстроенная и ошеломлённая случившимся, Бегетова, выходя, не опомнилась, чтобы закрыть квартиру, а кавказцам на это было наплевать.

«А может, она специально не заперла квартиру, оставила внутри какой-то знак о себе или записку, чтобы её искали?! – подумал Дима. – Ведь в минуты отчаяния люди и не такое делают!»

Он проник внутрь квартиры и закрыл за собой дверь на щеколду: как изнутри, так и снаружи дверь запиралась ключом.

В квартире горел свет, было тихо и уютно, пахло свежесваренным кофе и казалось, что Вероника сейчас вернётся.

О-о-о! Дима отдал бы всё на свете, чтобы случилось такое чудо, чтобы она сейчас вдруг зашла к себе домой, чтобы то, что он видел час назад на улице, было дурным сном, чтобы они оказались здесь вдвоём, наедине, вместе, в этой уютной, шикарной, роскошной квартире. Тогда бы она уже не смогла от него уйти, и он бы любил её, любил так, как никогда прежде, любил бы всю ночь напролёт….

Однако в уютной Вероникиной квартире было тихо, а воздухе витало ощущение покинутости навсегда и беды.

Дима устало не просто опустился на корточки посреди длинного, искусно, со вкусом, дорого, отделанного коридора, а рухнул на паркет, чувствуя, как подкосились его ноги, и что жить дальше у него нет никаких сил, потом и вовсе упал ничком на пол и горько заплакал.

Он плакал так, как никогда прежде не рыдал в жизни.

Ему было так тоскливо, что он не в состоянии был больше сдерживать слёзы, которые текли теперь рекой.

То, чему свидетелем он стал сегодня, окончательно переполнило чашу его психического равновесия. И трудно было сказать, какое из произошедших сегодня событий было хуже, и его тяжелее вынести: то, что теперь он считался подозреваемым в преступлении и разыскивался операми «УгРо», как соучастник, но, скорее всего, теперь уже, как организатор и главный исполнитель двойного убийства на улице Пушкина, или то, что чеченцы настигли и увезли в неизвестность Веронику.

Тяжесть груза событий стала невыносима, и … с ним случился нервный срыв.

А сорваться было от чего!

Череда странных событий, которая началась ещё в Москве, а, возможно и раньше, похожая на американские горки, то опускала его на самое дно жизни, то возносила до небес, но затем окунала в омут с головой снова.

Прошло чуть больше месяца, а он успел побывать в московской ночлежке, вдруг стать сказочно разбогатеть, а затем снова, в одночасье, словно часы пробили полночь, и карета превратилась в тыкву, превратиться в беспросветного бедняка. Он ни с того, ни с сего стал желанным гостем у, несомненно, одной из шикарнейших женщин Москвы, но не смог завоевать не только сердца, но даже человеческого расположения Вероники. Он стал свидетелем того, как запросто, в одночасье, можно превратиться в обладателя несметного богатства, но и спустя всего неделю узреть, как его несметные сокровища не только превратились в глиняные черепки, но и увлекли его за собой в бездну погибели, сделав сначала свидетелем, а теперь уже, скорее всего и соучастником двойного убийства, которого разыскивают опера уголовного розыска, и которому, если его найдут, повесят на шею ярмо того, чего он не совершал, потому что так гораздо проще.

Никто не будет разбираться, кто на самом деле убил Кекса и Гвоздя. И то, что их хлопнули какие-то непонятные кавказцы из Москвы, никому не интересно, да и доказательств у Димы тому нет никаких. А для суда и прокуратуры довод этот будет звучать сущей, смехотворной небылицей, высосанной из пальца, если он попытается рассказать, что убийство совершили чеченцы, специально приехавшие для этого из Москвы. Следствию по делу вполне достаточно будет того, что кто-то из жильцов дома видел, как из квартиры, в которой стреляли, на землю упала сумка с огромной суммой денег, а опера при обыске нашли одну из пачек тех денег у Димы в комнате, под кроватью. И следователю, и суду всего этого материала хватит для того, чтобы сварганить дело и отправить Диму в кутузку лет, так, на пятнадцать! Это устроит всех, кроме него! Но его мнение мало кому будет вообще интересно: всем надо будет поскорее закрыть дело и повесить себе на грудь очередную медальку!

Казалось, нет ничего хуже того, что он был в розыске, подозреваемый в чудовищном преступлении! Это было так скверно, что даже то, что чеченцы увезли в Москву Веронику, выглядело теперь для Димы не так страшно, как то, что светило по жизни ему! И хотя последнее пережитое им сегодня событие, когда он увидел, как Бегетову, словно мидию из раковины, выковыряли из собственной квартиры умелые охотники за человеческими душами из Москвы, было той последней каплей горя, которая переполнила чашу, Гладышев не сомневался, что её участь несравнимо легче того, что готовила теперь судьба ему.

Дима лежал на полу, рыдал и не мог понять: почему так получилось, что всё рухнуло разом, и у него, и Вероники, которую он так безумно любил.

«Так не бывает!.. Так не бывает!.. Так не бывает!» – повторял он до тех пор, пока его не одолел глубокий, беспробудный сон, похожий на обморок или забытьё.

Он так и остался лежать посреди коридора опустевшей Вероникиной квартиры, свалившись без сил в неудобной позе, подогнув под себя ноги, будто потеряв сознание.

Глава 28.

Охромов долго рисовал на листе бумаги нечто странное.

-Вот что я ищу, – показал он рисунок Диме.

-Что это? – удивился тот, глядя на изображение на листе бумаги, где два прозрачных тетраэдра пронзали друг друга, образуя фигуру, напоминающую булаву.

-Это…. Как тебе объяснить?!.. Вот как ты думаешь, что это? – Охромов снова взял листок бумаги и дорисовал рядом с изображением то, что Гладышев узнал сразу.

-Ну, это еврейская звезда, – ответил он, покривив рот в ухмылке.

-Звезда Давида, – поправил его Охромов.

-Ну, и что?

-А теперь посмотри внимательнее…. Ничего не замечаешь? – Охромов несколько раз показал пальцем то на одно, то на другое изображение, наблюдая за реакцией Гладышева. – Немного наблюдательности и…. Посмотри, треугольники на звезде Давида как бы переплетены, видишь?..

-Я всегда пытался понять, почему так изображают этот знак, – покачал головой Дима и поинтересовался. – Ты что, еврей?..

-С чего ты взял? – изумился Охромов.

-Ну, звезда Давида, … наверное, с детства интересуешься.

-Еврей – это тот, кто принял иудаизм, если уж на то пошло, – ответил Охромов, – как таковой этой национальности – нет, как, впрочем, и нет как таковой национальности – русский. Русские – это смесь племён. Почитай исторические книги о происхождении русских. Русские – симбиоз многих народов. Этим русские и сильны. Их невозможно истребить. Русские ассимилируют в себе всех, кто пытается их уничтожить. Они даже китайцев могут поглотить, только не сразу – частями…. В общем, здесь всё дело в земле. Земля, на которой живут русские, принадлежит русским, или, лучше сказать, что эта земля порождает русских. Удивительно, но это факт: француз, китаец или японец, прожив на этой земле несколько поколений, становится русским….

Евреи, если уж на то пошло, – то же самое. У них есть земля, которую обещал им Господь. И прожив на той земле несколько поколений, твоё семя ассимилируется в поток евреев. Чтобы уничтожить евреев или русских, надо уничтожить их землю или опустошить её…. Кстати, ты не догадываешься теперь, почему Гитлер хотел затопить Москву после захвата? Не русские породили Москву – Москва породила русских, – Охромов на минуту задумался. – Только евреи – древний народ, вершина пирамиды, основание которой – современная цивилизация этого измерения.

-Что значит этого измерения? – удивился Гладышев.

-Потому что существует бесчисленное множество иных измерений, в которых всё обстоит по-другому. Они, возможно, занимают то же самое пространство, но никак не пересекаются друг с другом….

-Это как так? – удивился Дима.

-Вот смотри: телефонный провод. Раньше, когда-то давно, витой парой, чтобы не мешать говорить другим, можно было соединить лишь два телефонных аппарата. Потом люди поняли, что, – если по этим же самым проводам передавать сигналы на разной частоте, – они не будут мешать друг другу, и с тех пор там, где прежде был лишь один сигнал, осуществляют тысячи телефонных соединений одновременно!.. Ну, или, к примеру, ты берёшь приёмник, и, настраивая частоту, ловишь именно ту радиостанцию, частота передачи которой совпадает с частотой резонансного контура твоего приёмника….

-Но….

-Понимаю…. Ты думаешь, что человек – всего лишь творение по образу и подобию Создателя. Но именно поэтому теософская суть человека – неуничтожимая монада, душа, что вложена при рождении, состоит из трёх атомов, в которых информации записано в миллиард раз больше, чем в ДНК человека. И задача каждого рождённого этот дар Господа своему созданию использовать, развивать, пусть и совершая ошибки, выращивать его дальше. … Вспомни притчу о хозяине, который дал своим рабам деньги и удалился. Все произрастили данное им. Один дал в рост торговцам, другой вложил свою долю в доходное дело. И только один раб закопал данные ему деньги, чтобы гарантировано вернуть по возвращению хозяина ту же сумму, которую и получил. И когда хозяин вернулся за отчётом….

-Я знаю эту историю, – кивнул головой Гладышев.

-Ну, так вот, она о неуничтожимой монаде, о душе, данной человеку при рождении. Задача человека – развивать данный ему дар. Таким образом умножается сам Создатель. Понимаешь?

-Согласен, но мы говорили о….

-Да…. Видишь, как далеко иногда может завести беседа на теософские темы. Это безбрежный океан – плыви, куда хочешь…. Впрочем, мы действительно отвлеклись! Так вот, если человек способен додуматься до того, чтобы поместить в ту же пару проводов, где сначала проходил один сигнал, сотни тысяч и даже миллионы возможных соединений одновременно, то неужели, ты думаешь, Создателю было трудно осуществить бесконечность миров в одном пространстве? Эти миры существуют параллельно друг с другом и в то же время никак не связаны между собой….

Охромов немного помолчал, наблюдая за реакцией на лице собеседника, на котором была отчётливо видна внутренняя работа мысли по усвоению новой удивительной информации, а потом продолжил:

-Как ты думаешь, откуда взялась вода для Всемирного Потопа? Ведь уровень воды поднялся так высоко, что скрыл высочайшие горы!

Гладышев пожал плечами, пытаясь предугадать ответ.

-Из параллельного измерения. И Создателю это было так же просто, как и всё прочее. Он только изменил квазикварковую частоту требуемой массы воды, и она перематериализовалась, проявившись в нашем измерении и исчезнув при этом в другом….

-Да, но закон сохранения энергий.

-Я понимаю…. Ответ прост. К примеру, была вода на Марсе – стала на Земле. Так проявилось в нашем мире. В том, параллельном мире, откуда была взята эта вода, произошло такое же перемещение, но в обратную сторону. В результате масса и энергия в совокупности измерений остались неизменны. Причём для стороннего, неосведомлённого об этом фокусе, наблюдателя всё выглядело так, будто бы вода на Марсе стала исчезать в никуда, а на Земле вода стала прибывать из ниоткуда. Вот такое межпространственное переливание!.. Конечно, если мыслить категориями лишь одного измерения, такое, в принципе, невозможно! Как невозможно представить тому, кто когда-то, в стародавние времена, придумал первый телефон, что через пару проводов, которой он соединил два своих допотопных аппарата, через столетие, в принципе, смогут одновременно общаться тысячи и даже миллионы пользователей, не мешая при этом друг другу!.. Но всё же, вернёмся к нашим баранам! – Охромов пододвинул листок бумаги поближе к себе и, глядя на изображение, продолжил. – Эта фигура известна как звёздный тетраэдр. И даже без знания того, что представляет из себя Эригмус, с понятием звёздного тетраэдра связано многое. Например, плоская проекция Эригмуса – это не что иное, как звезда Давида. В преобразованном виде этот же звёздный тетраэдр представляет собой звезду Магомета. И хотя невозможно получить на плоскости проекцию от него в виде восьмиконечной звезды, но никаких сомнений в том, что в звезде Магомета символически заключено именно его изображение, у меня лично, нет. И на это есть ряд оснований….

Однако на внешнем сходства Эригмуса со звёздным тетраэдром и заканчиваются, поскольку первый обладает куда большим могуществом и свойствами. Он способен изменять структуру не только вещества, но и пространства, и времени….

На изображении посоха Моисея в эпохальном событии перехода евреев по дну Красного моря, на верхнем конце которого горит как бы звезда, непосвящённый видит лишь некий символ или украшение, венчающий его прозрачный кристалл, на который будто бы попали лучи солнца. Но я-то знаю, что это Эригмус.

Эригмус – та тайная скрижаль, что долгое время пребывала в ковчеге евреев.

Затем она была утрачена. И след её затерялся. А утрачена она была по той простой причине, что наряду с обладанием этой скрижалью, необходимо иметь и второй ключ от замка мироздания – особые молитвы, которые произносятся в зависимости от требуемого результата, для каждого случая – своя.

С помощью Эригмуса Моисей добывал манну небесную и совершал многие другие чудеса. Конечно, дело не только в самом предмете, поскольку он всего лишь усилитель, проводник. Но после Моисея у евреев уже не было того, кто владел бы тайным знанием сочетания скрижали со словами требуемой к осуществлению чуда молитвы….

Кстати, в религии много примеров такой бинарной связи, которые действуют лишь в сочетании друг с другом.

Ещё одним немаловажным фактом для дальнейшей судьбы Эригмуса является то, что это некая конструкция, которую нужно правильно собрать перед применением. Хранился же он в разобранном виде и представлял собой набор из восьми тетраэдров и двух пирамид. Секрет же сборки его в единое целое после Моисея был также утрачен. А поскольку собрать воедино Эригмус никто не мог, то вскоре он утратил не только практическое, но и культовое значение и стал представлять из себя ценность лишь в качестве диковинных изделий из драгоценного камня и драгоценных металлов: каждый из восьми тетраэдров Эригмуса – это монолитная алмазная призма с гранями идеальной чистоты обработки, настолько чистой, что даже сегодня самые высокоточные инструменты не могут достигнуть подобной шероховатости при обработке зеркал, – условно говоря, грани такой призмы имеет нулевую шероховатость, отчего по ней скользят все известные материалы и даже в руках такой тетраэдр удержать не так-то просто, – а две пирамиды сердцевины Эригмуса имеют иное строение. Одна из них изготовлена из золота, другая – из серебра. Внешне они совершенно одинаковы по геометрическим параметрам. Но внутри эти пирамиды имеют сложную, отличающуюся друг от друга конструкцию. Внутри них существуют специальные каналы и полости, скрытые от глаза неосведомлённого наблюдателя, подобные тем, что есть в египетских пирамидах, а также детали из других металлов, – урана, например, и тех, которых до сих пор ещё нет в периодической таблице Менделеева. Всё это собрано в неделимую конструкцию, и внутреннее устройство пирамидки невозможно узнать, не разрушив её, как, впрочем, и внутренне устройство человеческого организма. Это миниатюрные копии исполинских египетских пирамид, и даже поверхности их наклонных плоскостей имеют ступенчатый вид. На каждой ступени нанесены надписи и знаки, подобные тем, какими испещрены египетские гробницы….

Поскольку секреты не только практического применения Эригмуса, но и его сборки, были утрачены, то и сам он, вскоре был евреями утрачен, скорее всего, продан. Вскоре Эригмусом завладела каста алхимиков, долгое время охотившаяся за артефактом. Они настолько засекретили эту культовую вещь, что далее никаких упоминаний в истории человечества об Эригмусе больше никогда и нигде не возникало.

Однако и эти алхимики не смогли овладеть предметом своего культа до такой степени, чтобы творить с его помощью главные чудеса: перемещаться между временами и мирами.

Сотню лет они вообще не могли понять, чем владеют. Они называли его камнем Моисея. Потом, когда они нашли секрет сборки Эригмуса в единое целое, всё, что им требовалось, – это превращать один вид материи в другой. И, в конце концов, с помощью Эригмуса они научились это делать, ещё несколько столетий по крупице нащупывая нужные слова молитв. Алхимики эти поступали, как воры. Они подбирали к замкам тайн артефакта отмычки, используя вместо настоящих скрижалей самодельные мантры. Вот почему процесс подгонки был долгим и малоэффективным. В конце концов, им удалось овладеть некоторой частью возможностей Эригмуса, но и они использовались далеко не в полную силу. В отличие от отмычки, которая всё же открывает дверь, поддельная молитва не содержит в полном объёме той формулы, которая может запустить механизм Эригмуса на всю катушку. И потому, всё, чем довольствовались алхимики, было превращение свинца в золото и угля в алмазы. Хотя и это было неплохо и, в сущности, им вполне достаточно. Однако они даже не задумывались о том, что Эригмус обладает гораздо большим могуществом, и, например, при вращении в виде волчка, сопровождаемом определёнными молитвами, способен производить эффект антигравитации. Впрочем, им это было и не нужно.

С момента обретения знания о нём столетиями не покидали группу алхимиков, им владевших: про него запрещено было не только писать, но даже говорить и делать рисунки. Всё, что было известно об Эригмусе, передавалось в устной форме только от главного алхимика этой касты к его преемнику.

Однако случилось так, что один из рядовых членов касты завладел секретом Эригмуса и, выкрав артефакт, пустился с ним в бега. Закончилось его бегство тем, что он решил избавиться от этой тяжкой и опасной ноши. Алхимик бросился в ноги к русскому царю, Петру Первому, попросил его покровительства и продемонстрировал тому способность энергокристалла превращать уголь в алмазы, а свинец в золото. Царь, недолго думая, обменял артефакт на покровительство монаху: запись его переговоров с алхимиком отчасти присутствует в походном дневнике графа Меньшикова.

Пётр Первый повелел алхимику превратить с помощью Эригмуса в алмазы мешок угля, а немного пушечной картечи в три сумы злата, но этим и удовольствовался, понимая, что ценность бриллиантов и золота будет сведена на нет из-за возникшей возможности производить их в неограниченном количестве, а потому распорядился энергокристалл разобрать и разослать его части в разные концы света так, чтобы те более никогда не были соединены вместе.

Один тетраэдр был отправлен в Татарстан и замурован в Казанском Кремле. Другой был отвезён и спрятан Букингемском дворце, в Лондоне, третий остался на месте происшествия, в украинском городке Сумы, хотя Пётр Первый и хотел отправить его в Киев, но послушался алхимика, который дал ему схему, по которой Эригмус должен быть рассеян по свету так, чтобы никогда,… ну, хотя бы лет триста – четыреста пятьдесят,… не был соединён вновь. Для этого, по словам алхимика, необходимо было начать захоронение частей Эригмуса в тайниках. Поэтому первую часть замуровали прямо в подвале дома, в котором проходили тайные переговоры алхимика с русским царём, где Эригмус и был разобран на составные части, а остальные развезены по свету по указанной чернокнижником схеме.

После этого следы алхимика теряются где-то в истории, ну а, династия Романовых на долгие времена закрепляется на престоле Российской империи….

Надо заметить, что и ореол тайных захоронений составных частей Эригмуса, в том числе, обеспечил потомкам Петра Первого этой огромной империей на срок в триста тридцать три года. Всё было сделано таким образом, что места, в которых были замурованы части энергокристалла, образовали одновременно и крест, и тень Эригмуса, – звезду Давида, – с центром между Москвой и Санкт-Петербургом, который и гарантировал незыблемость власти Романовых, поскольку в центре основания этого виртуального тетраэдра….

-Но почему мы начинаем поиски с Сан-Франциско?! – удивился Дима. – Ведь тогда об Америке ещё и не знали!..

-Обе пирамидки основания оказались похищены! – ответил Охромов. – Они долго путешествовали по свету, но, в конце концов, следы их теряются в Алькатрасе!.. Первыми нужно найти их!

-Ясно! – понял Дима. – Но что будет, когда мы найдём и соберём Эригмус?!.. Ты знаешь, как он работает?

-Видишь ли, все чудеса – это, ну, скажем прямо, фикция. Вернее, конечно же, они гипотетически есть, существуют, но их можно объяснить вполне обыкновенными вещами, если опереться на квантовую физику.

Я повторюсь за полковником Зверевым, но согласно квантовой физике Вселенная существует как бесконечное число всех возможных событий со всеми возможными объектами до тех пор, пока одно из них не будет выбрано. Такое состояние для каждого, даже гипотетически существующего, объекта называется суперпозицией. Так вот, в сущности, Вселенная – это бесконечное множество суперпозиций, разных вариантов всех возможных состояний.

Возможности представлены волновым принципом, где каждая вероятность находится на выпуклости волны – синусоиды. Каждый раз, когда выбор сделан, синусоида вероятностей перестает существовать. Любой последующий выбор создает новую волну возможностей. Как только ряд возможностей открывается, единственное, что остаётся сделать – выбрать из него наиболее подходящую желаемому результату….

Охромов посмотрел на Гладышева, у которого на лице отразились рассеянность и замешательство, и заметил:

-Да, с новой информацией явный перебор: тебя, братец, заклинило!.. Я гляжу, твой мозг уже не в состоянии переваривать то, что от меня слышит?!.. Делаем перерыв, пока всё в твоей голове не уляжется. Кстати, мозг – всего лишь биологическая машина, обслуживающая неуничтожимую монаду, которая собственно и есть наблюдатель. Он плотно упаковывает опыт жизни человека, сжимая его для записи в ней. И иногда мозг устаёт: ведь это трудная задача – сжимать информацию в миллиарды миллиардов раз…. Ну, так что?!.. Перерыв?!..

Гладышев согласно кивнул головой, совсем уже одурев от напора информации.

-Ладно, пойдём, развеемся, – взял его за плечо Охромов, – прогуляемся, зайдём в кабачок, винца выпьем красненького…. Любишь красное вино?

Гладышев пожал плечами.

-Правильно, – потянул его за собой Гриша, – оно восстанавливает красные кровяные тельца, помогает костному мозгу в его работе.

Он вышли на жаркую улицу Сан-Франциско.

-Ах, Америка! – глубоко вдохнул воздух всей грудью Охромов. – Обожаю!

-Почему?..

Охромов оглянулся, – у Димы были всё те же осоловелые глаза, – и, ничего не ответив, повёл его за собой вниз по крутой улице.

Впереди, внизу, раскинулся огромный город, а дальше, до самого горизонта, в ярких лучах полуденного солнца весело сверкало тысячами искрящихся отблесков море.

-Хочу купаться, – Гриша прищурился, предвкушая удовольствие.

Сзади их догнал трамвай, спускающийся вниз по улице.

-Прыгай! – крикнул Охромов, выскочил с тротуара на мостовую и, прицеливаясь и оглядываясь, чтобы не попасть под идущие следом автомобили, стремглав, в два длинных прыжка, в следующую же секунду оказался на подножке трамвая.

Гладышев остался где-то наверху, быстро удаляясь.

Охромов ловко спрыгнул и в два прыжка снова оказался на тротуаре.

-Ну, что же ты? – с упрёком спросил он ещё издалека, идя навстречу Гладышеву, который не спеша спускался вниз метрах в пятидесяти выше по улице.

-Не-е-е, – покивал головой Дима, – я так не умею!

-Вот, что значит – нет у тебя курсантской подготовки. Эх!.. Тебя бы в нашу артягу годков так на несколько, – посетовал Охромов, обняв нового приятеля за плечо.

-Спасибо! – отстранил его руку Дима. – Мне и так не плохо!..

Глава 29.

Но всё-таки недаром говорят: «Утро вечера мудренее!»

Очнувшись поутру как от беспамятства, Дима долго не мог понять, где это он, и как здесь оказался. И только, когда события вчерашнего вечера всплыли в его нудящей голове, понял, что произошло непоправимое.

Однако это уже случилось, и ничего исправить было нельзя.

Странно, но в голову вдруг пришла сама собой мысль об удивительном факте: вчера он был полон непреклонной решимости оказаться внутри квартиры Вероники, и эта решимость осуществилась.

Да, он вчера явственно увидел, как находится внутри её квартиры. Причём ему было совершенно не важно, будет ли в ней сама хозяйка. Главным было – спрятаться от настигающих его ментов. И это случилось, словно сбылось именно это его желание: самой Вероники в его жизни как не было, так и нет! Но зато теперь он был внутри её роскошных хором, там, куда прежде попасть не было никакой, даже маломальской, надежды!

Веронике он помочь, увы, не мог, но зато сам оказался там, где его никто и никогда не найдёт! И пока будет возможность, он будет скрываться здесь!..

На плите стоял сваренный вчера Вероникой кофе.

Гладышев подогрел его на роскошной газовой плите, потом уселся за высокий, будто барный, стол и долго наслаждался его ароматом и вкусом.

В голову пришла идея посмотреть, что есть в огромном холодильнике.

Мысль была паскудной, но теперь ему почему-то понравилась, и он позволил себе ей последовать.

Вероника оказалась запаслива! Ещё бы!.. Без сомнения она знала, что за ней охотятся, и скрывалась, а потому, когда ей удавалось выбраться за покупками, набивала холодильник продуктами так, чтобы можно было просидеть за стальной бронированной дверью ещё, – если не две, то хотя бы неделю, – до следующей вылазки. Здесь было полно всякой всячины. К тому же в тумбе рядом с плитой было множество всевозможных консервов и концентратов!

Поймав себя на мысли, что поступает совсем не мужественно, Дима всё же с удовлетворением прикинул, что запросто сможет отсидеться здесь недели две, а то и больше, и мысленно поблагодарил Веронику за заботу.

Самым странным было то, что, вспомнив о ней, Дима вдруг, к своему удивлению, откровенно махнул рукой на её дальнейшую участь. Помочь ей он ничем не мог. Денег добраться до Москвы у него не было! Да и пусть даже были бы! Что бы он смог сделать, попав туда?! Доступ к «маминому» телу, а значит и к «маминым» ушам был ему прекращён. Да и вряд ли она уже вспомнила бы его! Наверняка у неё уже был новый «хахаль», которому она лечила и мозги, и тело, обучая его, как обращаться с женщиной. И Дима, предстань он пред её очи, ничего, кроме раздражения в свой адрес не получил бы. Разве это могло помочь Веронике?!

К тому же, ему казалось что, как бы и чем бы ни провинилась перед Анфисой Вероника, всё там не затянется надолго, и вполне возможно, что он здесь дождётся даже её возвращения домой: да что такого смогла и успела совершить эта девчонка, чтобы держать её где бы то ни было дольше, чем две недели?!..

Правда, Дима припомнил слова о миллионе долларов, промелькнувшие в разговоре, но тут же отмёл это как несусветную чушь: сумма была какая-то абсолютно бредовая, а, значит, это была иносказательность или неправдоподобная шутка.

Миллион долларов! Да с какого перепугу и за что Вероника стала вдруг кому-то должна миллион долларов?! Даже при всех её запросах потратить такую сумму ей не под силу было бы и за всю жизнь, не то что за пару дней, которые, возможно, она ещё провела в Москве после их расставания.

«Кстати, о расставании! – вдруг вспомнил Дима события минувшего декабря. – Всё-таки она дала мне от ворот поворот, причём недвусмысленно дала понять, что я для неё ничего не значу, да никогда ничего и не значил! А потому…. Мавр умывает руки! Пусть сама беспокоится о своей судьбе!..»

Последняя мысль была особенно свинской и особенно приятной. Но на Диму вдруг с утра напала какая-то бесчувственность, словно его подменили, и он никогда и не любил Веронику, словно он никогда и не страдал по ней, словно он никогда и не ощущал, что жить без неё не может!.. Оказывается, может! И очень даже запросто!..

Гладышев вдруг ощутил, что, если любовь – это, в самом деле, опасное заболевание мозга, то каким-то чудесным образом, возможно, не вынеся психической нагрузки вчерашнего дня и сломавшись, он вылечился от этой болезни и теперь чувствует себя как никогда и как нельзя хорошо!..

Было просто превосходно, что он оказался внутри Вероникиной крепости: здесь его точно никто никогда не найдёт просто потому, что здесь его не будут искать!

Успокоив себя такими мыслями, правда, чувствуя себя при этом по отношению к Бегетовой изрядной свиньёй, влезшей в чужую жизнь и пользующейся её плодами, Дима, тем не менее, с удовольствием устроился на огромной Вероникиной двуспальной кровати, а позже, немного освоившись с новой обстановкой, включил и голографический видеопроектор, который был словно из другой жизни, потому что больше ни у кого такого аппарата, даже у «мамы», никогда не видел, а ближайший аналог, на что было похоже устройство, присутствовал только в фантастических фильмах сериала «Звёздные войны».

Последняя кассета, которая была вставлена в видеомагнитофон, оказалась порнофильмом, и Дима не мог понять, как получалось так, что, прячась в этой квартире от смертельной опасности, о которой наверняка знала, Вероника, тем не менее, не забывала предаваться чувственным и телесным утехам: прикроватная тумбочка была полна эротическими игрушками, которых он с избытком не только насмотрелся, но и «напробовался» у «мамы».

Открытия эти были странными и удивительными и приподнимали завесу устройства Вероникиной души гораздо больше, чем всё его предыдущее общение с ней. И это было чрезвычайно притягательно и интересно. Хотелось проникнуть в её тайны ещё глубже и открыть что-нибудь неожиданное и интересное, отчего бы захватило дух, найти в её шкафу нового скелета.

Никогда доселе он не проникал так глубоко во внутренний мир женщины. И это была женщина, которую любил, … а, может быть, и не любил уже даже. Это было подобно приоткрытию завесы захватывающей тайны или чтению чужих дневников, где его сочинительница оставляла не только записи обо всех своих переживаниях, но даже больше: осциллограммы нервных импульсов своего тела во время прикосновения к его эрогенным точкам и чувственным местам.

Ему казалось, что, расположившись в чужой бронированной раковине как у себя дома, и обнаружив тайники Вероникиных тайн, он сам теперь стал тем самым моллюском, который жил здесь прежде, сам влез в шкуру Вероники так, что будто соединился с каждой клеточкой её тела, и теперь вместо неё наслаждался её жизнью и её ощущениями так, как совсем недавно делала это она. Ему даже захотелось вдруг стать женщиной, потому что Дима понял, насколько женское тело чувствительнее к прикосновениям и ласкам, чем мужское. Конечно, ведь мужское априори создано ласкать, а не быть ласкаемым.

Валяясь непринуждённо в мягкой, роскошной постели Вероники, которая теперь была неизвестно где, Дима вдруг осознал, что американские горки головокружительных событий, происходящих в его жизни, вовсе не закончились! Ещё вчера он был по уши в дерьме, и по следам его, настигая и наступая на пятки, шли менты, а сегодня он – хозяин одной из лучших квартир города и наслаждается её роскошью и своей безопасностью!

Даже в суперсовременной, огромной и роскошной квартире «мамы» он не испытывал такого кайфа. Там он вовсе не чувствовал себя хозяином положения. А здесь, сейчас … было другое дело!

Иногда он ловил себя на мысли, что без Вероники в её квартире ему было гораздо комфортней и уютней, чем если бы она была рядом, и тогда казалось, что то, что произошло вчера с ней, вполне соответствовало его воле и его желанию.

Это пугало его, но как-то странно: он больше хотел бы испугаться, чем ловил себя на этом чувстве. Теперь его даже посещала какая-то мстительная мысль: «Она получила по заслугам!»

В самом деле, разве не было подлости в том её поступке, когда она выкинула его за борт своей жизни в чужом огромном городе, без средств к существованию, совершенно не заботясь о том, что будет с ним дальше.

«Пусть теперь попробует сама!» – думал Дима и чувствовал злорадство, вспоминая слова «мамы», что она отомстит его обидчице: тогда они звучали странно, но теперь как будто всё стало на свои места. Не было ясно лишь одно: откуда «мама» всё знала….

А у него в жизни теперь всё было замечательно! После вчерашнего пике в бездну вдруг начался новый крутой вираж вверх. И ясно было, что не воспользоваться этим взлётом было глупо, поскольку совершенно очевидно было и то, что следом, – по аналогии с предыдущим опытом, – будет яма очередного провала турбулентности, в зону которой вошла его жизнь. И этой яме будет всё равно: воспользовался ли Дима предоставленной ему возможностью насладиться взлётом или нет!

Поразмыслив так и эдак, Гладышев вдруг отпустил вожжи, которые до того непрестанно держал, усмиряя свою жизнь, и бесстыдно позволил себе предаться наслаждению новым взлётом своего существования, каким бы странным и загадочным он ни казался. Больше он не будет сопротивляться желаниям судьбы: пусть она несёт его туда, куда ей заблагорассудится! Сейчас его возносило в какое-то странное поднебесье, то ли потолком которого, то ли, напротив, его стартовой площадкой, была эта квартира, принадлежавшая Бегетовой Веронике, девочке, которую он когда-то любил.

Это было похоже на то, как если бы он одолжил без спроса у неё жизнь и позволил бы себе насладиться её событиями от её имени. Пока получалось неплохо….

Дима теперь даже не хотел уже вспоминать ни потерянное лицо Вероники, когда чеченцы выводили её из квартиры, ни то, как они запихивали её в умчавший в Москву «Мерседес», ни что бы то ни было ещё про неё. Вероятно, что после вчерашнего психического срыва у него, в самом деле, поехала крыша, и сегодня он проснулся совершенно другим человеком.

Так было до того только однажды, в Москве….

Последний вечер в компании «мамы» прошёл у Димы довольно странно, и теперь, лёжа в Вероникиной постели, Гладышев вспоминал его события.

Вопреки обыкновению своей короткой, но бурной связи, в тот вечер они мало предавались постельным утехам, хотя и лежали на огромной круглой кровати-таблетке.

В тот вечер они даже позволили себе больше обыкновения разговаривать, и он вдруг снова обнаружил, что «мама», насытившись плотскими утехами, имеет затем склонность всерьёз предаваться философии….

-Где та грань, что отделяет человека от скота?! – произнесла она после долгого молчания так, будто принялась размышлять вслух, водя при этом перед собой в воздухе руками или, порой, гладя его по голове, которая лежала чуть ниже её обнажённой груди, и Диме даже обманчиво показалось, что она занимается теперь самобичеванием, осознав свою порочность. – Порядочность. Вот она, та грань! … Но что есть порядочность?! Порядочность – это следование установленным в обществе нормам порядка, которые, в сущности, есть ограничители, определяющие рамки поведения человека, границы ему дозволенного. Знаешь, я много раз убеждалась, встречаясь с благородными личностями….

-А что?!.. Бывало даже такое?! – слегка съязвил Дима.

-Не перебивай! – предупредила его она. – Так вот, много раз я замечала, имея дело с возвышенными личностями, даже с детьми почти, – представляешь? – которые произошли от родителей благородной крови, как интуитивно они чувствуют эти границы, как трудно им выйти за них, их нарушить! И знаешь, в порядке эксперимента я всячески провоцировала их, едва заметив, что человек, с которым имею дело, – такая вот личность, на всякое нарушение границ морали. Результат был, скажу тебе, чрезвычайно интересный! Порой доходило до того, что пересечение этих границ вызывало у них не просто нравственные, но даже физические страдания!.. Жалко ли мне их было?! – «мама» отрицательно покачала головой. – Нисколько!.. Ведь если они так, до мозга костей, порядочны, пусть терпят, пока всё не вернётся в привычное для них русло, пусть проявят стойкость и волю сохранить свою приверженность привитым им нормам. А если нет…. Знаешь, что особенно приятно мне было с ними делать?!..

Видимо, рассказывая это, «мама» постепенно входила в какой-то азарт и даже испытывала некий экстаз.

Она привстала на локтях и с интересом заглянула в лицо Диме, пытаясь найти в нём ответ на свой вопрос. Но по нему было видно, как далёк он отгадки.

-…Мне нравилось превращать их в скотов! – «мама» внимательно смотрела в лицо любовнику, желая лицезреть выступившую на нём реакцию. Глаза её хищно сверкали. – Да-да, это было, пожалуй, наслаждением даже большим, чем вся моя изощрённая техника любви вместе взятая! Поскольку я выступала как сабля, вспарывающая нежное брюхо морали! А это дорогого стоит! Я от этого испытываю непередаваемое наслаждение! Конечно, иногда мне не удавалось это, но…. В большинстве случаев, и чем дальше, тем больше, мои соблазны срабатывали, и, расставаясь со мной, человек был уже не тем, кем он со мной встретился. Он чувствовал себя скотом, … во всяком случае, большим, чем был до того. И это мне нравилось! Это было хорошо!..

-Чего же хорошего?! – удивился Дима.

-Я постараюсь тебе объяснить! Вот даже взять тебя! Посмотри, каким ты ко мне пришёл, и каков ты сейчас! Разве ты не ощущаешь, что открыл в себе способность становиться до некоторой степени скотиной большей, чем мог позволить прежде, которой раньше не знал?!..

«Мама» смотрела на него вопросительно, но на самом деле её выражение лица не требовало от Гладышева никакого ответа, поскольку апеллировать к её мнению было бесполезно.

-Да, слов нет: ты приобрёл от меня много новых знаний, но вместе с тем, исполняя мои прихоти, разве не ощущал себя хоть на миг скотом, предающимся без стеснения чувственным удовольствиям, о которых прежде и помыслить не мог?!.. Совершенно ясно, что облекшись в скотство, человек становится нечто большим, чем скот, он становится монстром. Потому что к отсутствию порядочности, которая в такие моменты куда-то исчезает, падая как завеса под напором плотской страсти, надо добавить наличие интеллекта, постоянно присутствующего у человека, чего у скота нет! А это порождает адское существо, готовое на всё ради наслаждения, которое руководит своей похотью и направляет её на достижение возможно большего удовольствия. Но, знаешь, это уже и не человек! Потому что между скотом и человеком всё-таки есть разница: это попустительство. Скот не может себе ничего попустить, потому что для него вопросов принципа и морали нет вообще! А вот человек… Попустительство себе в удовольствиях есть первый признак оскотинивания. Человек, ставший скотом, но не потерявший рассудка, а просто научившийся «выключать» совесть, есть демон во плоти….

«Мама» говорила и говорила без умолку, словно давая наставления, но на самом деле изобличая себя, поскольку понимала, что за это ей ничего не будет….

Вспоминая тот вечер, Дима лежал теперь в чужой постели и думал: «То, что я сейчас делаю, можно ли отнести к скотству?! Ведь у меня сейчас даже не возникает вопроса: «А правильно ли я поступаю?!» Да, пройдя странную череду событий, в некоторых из которых чудом не погиб, и испытав вчера, в конце концов, чрезвычайное психическое потрясение, ты, Димон разрешил себе стать Демоном, как будто своей предыдущей жизнью выстрадал себе право так поступать: забыть Веронику и наслаждаться плодами её жизни, которые тебе никоим образом не принадлежат!» …

-В самом деле, – вспоминал Дима снова рассуждения «мамы» в тот вечер, – вот живёт человек, живёт…. И вдруг в один прекрасный, или не очень, момент что-то случается с ним, и он перестаёт жить так, как жил прежде. Что-то ломается в его устройстве, и он уже не похож сам на себя прежнего. Он был ангелом, а стал монстром!.. Разве мало человеческая история знает подобных примеров? Ведь падать так легко и приятно! Это не то, что день изо дня карабкаться в гору! Но ведь и из тех, кто карабкается в гору, не все доходят до вершины: многие срываются и катятся кубарем вниз. Что-то ломается в них, что-то происходит по пути наверх! Ярчайший тому пример – Иуда Искариот! Разве не был он возлюбленным учеником Сына Человеческого?! Разве не взбирался он вместе с другими апостолами за Христом следом в Царствие Небесное? И что произошло с ним? Что погубило его?.. Соблазн!.. Соблазн – он как сабля! Недаром так похожи эти слова!..

«Мама» вдруг замолчала и, повернувшись к нему, от слов перешла к делу, а когда завершила демонстрацию силы соблазна, добившись от любовника новой порции страстного и неожиданного соития, продолжила:

-…Скрыто иное от нас, и представления нет у нас о том, что истинно происходит в мироздании. И для равновесия сил иные из нас становятся не тем, кем даже хотели бы стать!..

Разве думал когда-то прежде тот же Иуда Искариот, что его главная миссия в жизни – предать Христа. А ведь без этого предательства нарушилось бы равновесие и мироустройство. Без этого предательства не было бы распятия, смерти и воскресения Христовых. Без этого предательства не сошёл бы Христос во ад и не освободил там праведников, которым заповедано было, что будут спасены!..

И … прослезись, вот откровение, на которое мало кто обращает внимание! Вот слова, записанные в Евангелие, в которых скрыто истинное милосердие Господне, – в руках у «мамы» вдруг оказалась невесть откуда небольшая, но толстая книжица, – милосердие к Иуде Искариоту, чьей миссией стало – быть постыдником, вечно оплёвываемым верующими во Христа…. Но ведь без Иуды не было бы и верующих, не было бы ни христиан, ни мусульман, – вот парадокс!.. Итак, слушай! Евангелие от Иоанна. Глава двадцать первая. Стих двадцатый: «…Петр же, обратившись, видит идущего за ним ученика, которого любил Иисус и который на вечери, приклонившись к груди Его, сказал: Господи! кто предаст Тебя? Его увидев, Петр говорит Иисусу: Господи! а он что? Иисус говорит ему: если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до того? ты иди за Мною. И пронеслось это слово между братиями, что ученик тот не умрет. Но Иисус не сказал ему, что не умрет, но: если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до того? Сей ученик и свидетельствует о сем, и написал сие; и знаем, что истинно свидетельство его….»

«Мама» замолчала, сделав паузу, а потом добавила:

-Мало кто читал Новый завет целиком. Тем более, мало тех, кто, не потеряв бдительности и внимания, добирался до последних строк последнего Евангелие. И ещё меньше тех, смог осознанно и вдумчиво прочесть эти строки. И вот лишь для таких проникновенных открывается истинная любовь Божья ко всем….

У Бога нет врагов, потому что не могут быть те, кого любишь, твоими врагами. Вот в чём сила Божья и его слава!..

-Ты кто?! – вдруг испуганно и удивлённо поинтересовался тогда Дима.

Но «мама», не обращая внимания на его слова, продолжила:

-На самом деле, нами правят силы, куда более могущественные, чем мы сами, чем наше элементарное хотение. К тому же и хотение наше – человеческое, и имеет двоякую природу. Есть хотение доброе, но оно даётся только через усилие над собой, и есть хотение злое, оно проявляется где угодно и проявляется через соблазн и потворство. Но человеку ничто не чуждо. Однако, чтобы оставаться человеком, надо иметь меру хотения доброго против соблазна и потворства. И мера эта дана в Евангелие, она равна одной части к одиннадцати, по числу Апостолов.

Нам должно ругать Иуду Искариота и поклоняться Христу Господу, потому что Христос наш бог, а не Иуда. С Иудой бог разберётся сам, не наше это дело, не человеческое. Но для тех, кто особо проницателен и внимателен к тексту писания, и даны эти строки, свидетельствующие о судьбе Иуды и всеблагой милости Господней!

Религиозная мораль, и в частности, мораль христианская, построена таким образом, чтобы приумножать род человеческий, направлять семя на удобренную и готовую к его приёму землю и защищать плоды от истребления.

Можно входить к девочкам, которые не достигли половой зрелости: их половые органы вынесут это, но будет ли человечеству от этого толк?!.. Некоторые извращенцы сношаются даже с младенцами, не понимаю, в чём там кайф. Можно шпилить мужиков в задницу. Но всё это не приносит плода любви. Там нет готовой к приёму семени пахоты, и не будет такому идиоту отрады, потому что когда ты смотришь на дитя своё, то нет отрады большей, чем эта. Никакое удовольствие от секса самого изощрённого с ней не сравниться. На самом деле животное начало человека с помощью морали подчиняется нравственному служению….

-Разве ты ангел?! – удивился тогда Дима, слушая её философские измышления.

-Нет, я не ангел, я «мама»! – многозначительно произнесла женщина.

Глава 30.

-Как движется время? – спросил Охромов у Гладышева и ответил сам себе. – Никак! – потом подождал, пока Дима заинтересуется его вопросом, чтобы не говорить в пустоту. – У тебя никогда не бывало де жавю?.. Ну, знаешь, такого мимолётного ощущения, что это с тобой уже было. Оно возникает спонтанно, и никогда не знаешь, когда тебя снова посетит это странное чувство.

Дима ничего не отвечал, только пожав плечами.

-Так было или не было? – снова спросил Охромов.

-Ну, вроде как было, – наконец нехотя согласился, будто вспомнив что-то, Гладышев.

-Я буду говорить, а ты не перебивай меня! – предупредил его Охромов.

Он зажёг свечи и благовония на небольшом алтаре, прочитал полушёпотом какую-то молитву, затем одним движением закрутил Эригмус, который стал, сверкая тысячами искр, слетающих с его граней, вращаться в воздухе, повиснув в метре от пола.

Охромов сел на полу в позу лотоса, закрыл глаза и, помолчав, сосредотачиваясь, сначала очень тихо, едва слышно, но постепенно усиливая голос, стал всё громче говорить, будто погрузившись в транс:

«Время – это карта, такая же – как пространство. Оно неизменно и начертано так же, как пространство. По карте времени можно двигаться в любом направлении так же, как по карте пространства…. Частота изменения вибраций квазиквантового эфира – вот что является определяющим для перемещения во времени. Эта частота изменяется в определённых пределах, подобно тому, как движется стрелка часов по циферблату. Циферблат часов – это схематическое отражение структуры циклического изменения частоты квазиквантового эфира, пронизывающего весь мир. Мир – это искусственная конструкция, созданная Богом. Бог сотворил мир за семь дней. Первые семь дней сотворения мира, это начало времени. Время было запущено с начала сотворения мира. Для творения мира Бог вошёл в мир и пребывал во времени. Лаборатория Бога, в которой он соприсутствовал в мире, называется Эдем. Эфир, которым был наполнен мир для построения структуры жизни, исходит из этой лаборатории от Древа жизни. … Древо жизни – источник квазиквантового эфира, наполняющего мир. За пределами мира квазиквантового эфира нет. Поэтому времени там нет, поскольку время – это функция квазиквантового эфира, меняющая частоту его вибраций. Частота вибраций квазиквантового эфира построена фрактально. Фрактальность построения времени заключается в том, что при повторении одной частоты вибрации квазиквантового эфира, другая частота, также имеющая циклический характер, перемещает этот круг по иному, большему кругу так, что частота описывает спираль подобную пружине, сложенной в форме круга. Таким образом, спираль из частоты изменения одной вибрации квазиквантового эфира, закрученная в окружность, образует новый, больший круг, который тоже не замыкается, а образует спираль более низкой частоты вибраций, которая также движется по кругу более низкой частоты вибраций. Таким образом, образуется конструкция из фрактально вложенных спиралей циклических изменений частот вибраций квазиквантового эфира, исходящего от Древа жизни и наполняющего весь мир. Она образовывала бы бесконечную структуру, если бы не была замкнута в кольцо, где самая большая частота парадоксально меньше самой меньшей частоты. Символически этот процесс изображён змеёй, пытающейся укусить свой хвост, отчего вращается по кругу. Змей этот носит имя Уроборос.

Архитектурно этот процесс имеет вид Меркаба.

Символически этот процесс – херувим с двумя обоюдоострыми мечами, охраняющий Древо жизни.

Бог сотворил мир. Для определения порядка вещей в мире он наполнен квазиквантовым эфиром, определяющим порядок событий изменением фрактально структурированной частоты своих вибраций.

За пределами мира – тот свет, зазеркалье и небеса. Там нет эфира, там нет времени, потому что время – это всего лишь механизм для осуществления жизни. Время необходимо, чтобы упорядочить жизнь мира. Время – это фрактально-частотная структура изменения квазиквантового эфира.

Бог, существо, которое находится вне времени, вне мира, но и во времени, и в мире одновременно. В мире Бог существует в виде своего Сына.

Карта времени лежит перед Богом, как и карта пространства. Все времена во всех ипостасях лежат на этой карте перед Господом. Живые смертные находятся внутри этой карты, пока живы!..»

Вдруг Охромов словно очнулся и снова спросил у Гладышева:

-Так значит, у тебя тоже бывало де жавю?.. С тобой никогда прежде этого не было, не помнишь?!..

Едва он перестал медитировать и открыл глаза, как волчок Эригмуса стал постепенно останавливаться и медленно спускаться вниз, пока не коснулся пола, завертевшись на нём, как детская юла. Раскачиваясь всё сильнее, он вскоре потерял равновесие пока и остановился, прокатившись немного в сторону.

-Знаешь, как он ещё называется? – Охромов прищурился, показывая на Эригмус и загадочно и счастливо улыбаясь, потом немного помучив Диму ожиданием, произнёс. – Администратор….

-Почему?!.. Что это значит? – удивился Гладышев, потом как бы для себя добавил. – Так я назвал свой роман! Совпадение какое-то!..

-В мире всё связано! Совпадений не бывает. Твой роман называется «Администратор», потому что ты сейчас общаешься со мной, и потому что камень, о котором я тебе хочу рассказать, называется Администратор. А пишется это вот так! – Охромов взял ручку и написал на листе бумаги несколько слов: AdMeanIsTr@Tour, AdMinistr@Tor, AdMInIsTr@Tore.

-Что это означает? – удивился Дима. – Почему так много названий.

-Многогранность конструкции не вмещается в одно название! – пожал плечами Охромов. – Но все они сведены в единую формулу, заключённую в одном слове, которое является мультиаббревиатурой. Это оператор бытия нескольких уровней. Самое простое, что с его помощью можно делать, – это менять структуру кристаллической решётки вещества, например, превращать уголь или графит в алмаз, управлять водой…. Одно из раскрытий аббревиатуры этого энергокристалла, – Almighty diamond maker… ну и, так далее, – зашифровано говорит о том, что данный артефакт является делателем бриллиантов. И, наверное, даже если бы алхимики знали, что с помощью Эригмуса можно ещё и путешествовать во времени, это вряд ли им было бы интересно: каждый использует этот энергокристалл сообразно своему уровню развития интеллекта и потребностям…. Кстати, не смотря на то, что тайна энергокристалла хранилась за семью печатями, он всё-таки оставил след!.. Даже в русской истории…. Хочешь – расскажу?

-Конечно! – конечно с готовностью ответил Дима.

-Ты думаешь, что произошло в твоём городе, когда Пётр Первый возвращался с Полтавской битвы? Почему на гербе города три сумы? Почему город назван в их честь?

-Много легенд существует. Слышал я, что якобы Пётр Первый там три сумы с золотом потерял….

-Хорошая легенда!.. Ты вообще соображаешь, что говоришь?! Пётр Первый что, – олух какой-то?!.. Если был он так с золотом обращался, то вряд ли бы смог обуздать трон Российской империи, да ещё и шведов под Полтавой бить, корабли строить, Петербург заложить! … Да Пётр, напротив, обзавёлся в этом городе тремя сумами золота, а не потерял их. Кроме того, он получил этот энергокристалл, а затем велел разобрать его на части и развезти их по свету, надёжно укрыв от искателей! Потому и говорят, что он якобы потерял три сумы с золотом. Потерял потому, что покупку развеял по миру.

-Но зачем?!..

-Сам подумай! Пётр Первый был гением администрирования! И вот к нему обращается за покровительством некто со странным артефактом, который способен превращать уголь в алмазы, а свинец в золото, и на глазах российского императора превращает мешок угля в мешок алмазов величиной с яблоко…. Ты думаешь, откуда столько бриллиантов взялось в короне российской империи? Всё из того мешка с углём. Пётр Первый мешок алмазов и три сумы золота, в которое была превращена пушечная картечь, велел забрать, а энергокристалл у старца выменял на пожизненное покровительство ему….

-Зачем же алхимику покровительство, когда он мог бы производить без меры алмазы и золото?!..

-Так их же ещё обработать надо и продать. А это опасно! В конце концов, если у тебя нет власти, дары Эригмуса становятся лишь твоим проклятием: за тобой начинают охотится и, в лучшем случае, по поимке – используют. В ходе скитаний после воровства Эригмуса старику это открылось через горечь собственного опыта. Сам промышлять золотом и бриллиантами он бы не смог: лихие люди вмиг бы напали на его след да выпотрошили бы все секреты! Бедняку нельзя иметь ни золота, ни бриллиантов: их просто напросто отберут! Хорошо ещё, если жизнь сохранят, а так – на корм рыбам! Поэтому пожизненное покровительство от русского царя – вот и всё, на что после долгих скитаний, в конце концов, обменял украденный у собратьев артефакт беглый алхимик. В любом случае факт в том, что сделка состоялась, и Пётр Первый, понимая, видимо, что Эригмус – угроза его царской власти, велел энергокристалл разобрать, а его составные части развезти, развеять по свету в разные стороны!..

-Да зачем же это?! Можно было бы столько золота да алмазов наделать, да ещё и с кулак величиной! Угля-то да свинца вон сколько!

-Ну, во-первых, что касается алмазов, на эти цели не всякий уголь пойдёт! Как кокс делают только из коксующегося угля, так и энергокристалл может в алмаз превратить только определённый вид угля. Такой уголь есть только на Дону. А во-вторых…. Что касается золота…. Читал «Гиперболоид инженера Гарина»?

-Ну, читал.

-Помнишь, что с золотом случилось, когда Гарин стал добывать его тысячами тонн.

-Обесценилось.

-Вот! И в этом случае произошло бы то же самое!.. Бесконтрольное производство золота и алмазов превратили бы и то, и другое из опоры власти