Туманность Андромеды. Глава десятая. Тибетский опыт

50 / 100


28143351

к оглавлению 123456789101112131415 к оглавлению

Установка Кора Юлла находилась на вершине плоской горы, всего в километре от Тибетской обсерватории Совета Звездоплавания. Высота в четыре тысячи метров не позволяла существовать здесь никакой древесной растительности, кроме привезённых с Марса черновато-зелёных безлистных деревьев с загнутыми внутрь, к верхушке, ветвями. Светло-жёлтая трава клонилась под ветром к долине, а эти обладающие железной упругостью пришельцы чужого мира стояли совершенно неподвижно. По откосам горных склонов текли каменные реки из кусков рассыпавшихся скал. Поля, пятна и полосы снега сияли особенной белизной, которую приобретает чистый горный снег под сверкающим небом.
За остатками стен из трещинноватого диорита — развалинами монастыря, с изумительной дерзостью построенного на этой высоте, возвышалась стальная трубчатая башня, поддерживавшая две ажурные дуги. На них, открытая в небо наклонной параболой, сверкала огромная спираль бериллиевой бронзы, усеянная блестящими белыми точками рениевых контактов. Вплотную к первой спирали прилегла вторая, обращённая открытой стороной к почве и прикрывавшая восемь больших конусов из зеленоватого боразонового сплава. Сюда шли ответвления подводящих энергию труб шестиметрового сечения. Долину пересекали столбы с направляющими кольцами — временный отвод от магистрали обсерватории, принимавшей во время передачи энергию всех станций планеты. Рен Боз, скребя пальцами в лохматой голове, с удовлетворением разглядывал изменения в прежней установке. Сооружение было собрано силами добровольцев в невероятно короткий срок. Самым трудным оказалось строительство глубоких открытых траншей, вырезанных в неуступчивом камне горы без доставки сюда больших горных машин, но теперь и это миновало. Добровольцы, естественно ожидавшие в награду зрелища великого опыта, отправились подальше от установки и облюбовали для своих палаток пологий склон горы к северу от здания обсерватории.
Мвен Мас, в чьих руках находились все связи космоса, сидел на холодном камне напротив физика и, слегка поёживаясь, рассказывал новости Кольца. Спутник 57 последнее время использовался для поддержания связи со звездолётами и планетолётами и не работал для Кольца. Мвен Мас сообщил о гибели Влихх оз Ддиза у звезды Э, и усталый физик оживился.
— Высшее напряжение тяготения в звезде Э при дальнейшей эволюции светила ведёт к сильнейшему разогреву. Получается фиолетовый сверхгигант чудовищной силы, преодолевающий колоссальное тяготение. У него уже нет красной части спектра — несмотря на мощность гравитационного поля, волны лучей света не удлиняются, а укорачиваются.
— Становятся крайними фиолетовыми, — согласился Мвен Мас, — и ультрафиолетовыми.
— Не только. Процесс идёт дальше. Всё более мощными становятся кванты, наконец преодолевается переход нуль-поле и получается зона антипространства — вторая сторона движения материи, неизвестная у нас на Земле из-за ничтожности наших масштабов. Мы не смогли бы достичь ничего подобного, если бы сожгли весь водород океана Земли.
Мвен Мас молниеносно проделал в уме сложнейший подсчёт.
— Пятнадцать тысяч триллионов тонн воды перечислим на энергию водородного цикла по принципу относительности — масса/энергия, грубо — триллион тонн энергии. Солнце в минуту даёт двести сорок миллионов тонн — всего десятилетнее излучение Солнца!
Рен Боз довольно усмехнулся.
— А сколько же даст голубой сверхгигант?
— Затрудняюсь подсчитать. Но судите сами. В Большом Магеллановом Облаке есть скопление НГК 1910 около туманности Тарантул… Простите меня, я привык сам с собой оперировать древними названиями и обозначениями звёзд.
— Совершенно неважно.
— Вообще туманность Тарантул настолько ярка, что если бы она находилась на месте известной каждому туманности Ориона, то она светила бы так же, как полная луна. В звёздном скоплении 1910 диаметром всего в семьдесят парсек не менее сотни сверхгигантских звёзд. Там находится двойной голубой сверхгигант ЭС Золотой Рыбы с яркими линиями водорода в спектре и тёмными у фиолетового края. Он больше орбиты Земли, со светимостью полмиллиона наших солнц! Вы имели в виду именно такую звезду? В этом же скоплении есть ещё большие по размеру звёзды, с орбиту Юпитера диаметром, но они только ещё разогреваются после Э-состояния.
— Оставим в покое сверхгиганты. Люди тысячелетия смотрели на кольцевые туманности в Водолее, Большой Медведице и Лире и не понимали, что перед ними нейтральные поля нуль-гравитации по закону репагулюма — перехода между тяготением и антитяготением. Там именно и скрывалась загадка нуль-пространства.
Рен Боз вскочил с порога блиндажа управления, сложенного из больших, залитых силикатом глыб.
— Я отдохнул. Можно начинать!
Сердце Мвена Маса забилось, волнение сдавило горло. Африканец глубоко и прерывисто вздохнул. Рен Боз остался спокойным, только лихорадочный блеск его глаз выдавал концентрацию мысли и воли, которую собирал в себе физик, приступая к опасному делу.
Мвен Мас сжал большой рукой маленькую крепкую кисть Рен Боза. Кивок головы, и силуэт заведующего внешними станциями показался уже на спуске горы, по дороге к обсерватории. Холодный ветер зловеще завыл, скатываясь с обледенелых горных гигантов, стороживших долину. Дрожь пронизала Мвена Маса. Он невольно ускорил свои и без того быстрые шаги, хотя торопиться было некуда: опыт начинался после захода солнца.
Мвен Мас удачно связался со спутником 57 по радио лунного диапазона. Установленные на станции отражатели и направляющие фиксировали Эпсилон Тукана за те несколько минут движения спутника от тридцать третьего градуса северной широты до Южного полюса, в которые звезда была видна с его орбиты.
Мвен Мас занял место за пультом в подземной комнате, очень похожей на такую же в Средиземноморской обсерватории.
Пересматривая в тысячный раз листы с данными о планете звезды Эпсилон Тукана, Мвен Мас методически проверил вычисленную орбиту планеты и снова связался со спутником, условившись, что в момент включения поля наблюдатели спутника 57 будут очень медленно изменять направление по дуге, в четыре раза большей параллакса звезды.
Медленно тянулось время. Мвен Мас никак не мог отделаться от дум о Бете Лоне — преступном математике. Но вот на экране ТВФ появился Рен Боз у пульта опытной установки. Его жёсткие волосы торчали более обычного.
Предупреждённые диспетчеры энергостанций сообщили готовность. Мвен Мас взялся за рукоятки пульта, но движение Рен Боза на экране остановило его.
— Надо предупредить резервную Ку-станцию на Антарктиде. Наличной энергии не хватит.
— Я сделал это, она готова.
Физик размышлял ещё несколько секунд:
— На Чукотском полуострове и на Лабрадоре построены станции Ф-энергии. Если бы договориться с ними, чтобы включить в момент инверсии поля, — я боюсь за несовершенство аппарата…
— Я сделал это.
Рен Боз просиял и махнул рукой.
Исполинский столб энергии достиг спутника 57. В гемисферном экране обсерватории появились возбуждённые молодые лица наблюдателей.
Мвен Мас приветствовал отважных людей, проверил совпадение и следование столба энергии за спутником. Тогда он переключил мощность на установку Рен Боза. Голова физика исчезла с экрана.
Индикаторы забора мощности склоняли свои стрелки направо, указывая на непрерывное возрастание конденсации энергии. Сигналы горели всё ярче и белее. Как только Рен Боз подключил один за другим излучатели поля, указатели наполнения скачками падали к нулевой черте. Захлёбывающийся звон с опытной установки заставил вздрогнуть Мвена Маса. Африканец знал, что делать. Движение рукоятки, и вихревая мощность Ку-станции влилась в угасающие глаза приборов, оживила их падающие стрелки. Но едва Рен Боз включил общий инвентор, как стрелки прыгнули к нулю. Почти инстинктивно Мвен Мас подключил сразу обе Ф-станции.
Ему показалось, что приборы погасли, странный бледный свет наполнил помещение. Звуки прекратились. Ещё секунда, и тень смерти прошла по сознанию заведующего станциями, притупив ощущения. Мвен Мас боролся с тошнотворным головокружением, стиснув руками край пульта, всхлипывая от усилий и ужасающей боли в позвоночнике. Бледный свет стал разгораться ярче с одной стороны подземной комнаты, с какой — этого Мвен Мас не смог определить или забыл. Может быть, от экрана или со стороны установки Рен Боза…
Вдруг точно разодралась колеблющаяся завеса — и Мвен Мас отчётливо услышал плеск волн. Невыразимый, незапоминаемый запах проник в его широко раздувшиеся ноздри. Завеса сдвинулась налево, а в углу колыхалась прежняя серая пелена. Необычайно реальные встали высокие медные горы, окаймлённые рощей бирюзовых деревьев, а волны фиолетового моря плескались у самых ног Мвена Маса. Ещё левее сдвинулась завеса, и он увидел свою мечту. Краснокожая женщина сидела на верхней площадке лестницы за столом из белого камня и, облокотясь на его полированную поверхность, смотрела на океан. Внезапно она увидела — её широко расставленные глаза наполнились удивлением и восторгом. Женщина встала, с великолепным изяществом выпрямив свой стан, и протянула к африканцу раскрытую ладонь. Грудь её дышала глубоко и часто, и в этот бредовый миг Мвен Мас вспомнил Чару Нанди.
— Оффа алли кор!
Мелодичный, нежный и сильный голос проник в сердце Мвена Маса. Он открыл рот, чтобы ответить, но на месте видения вздулось зелёное пламя, сотрясающий свист пронёсся по комнате. Африканец, теряя сознание, почувствовал, как мягкая, неодолимая сила складывает его втрое, вертит, как ротор турбины, и, наконец, сплющивает о нечто твёрдое… Последней мыслью Мвена Маса была участь станции и Рен Боза…
Находившиеся поодаль на склоне сотрудники обсерватории и строители видели очень мало. В глубоком тибетском небе промелькнуло нечто затемнившее свечение звёзд. Какая-то невидимая сила обрушилась сверху на гору с опытной установкой. Там она приняла очертания вихря, который захватил массу камней. Чёрная воронка с километр в поперечнике, точно выброшенная из гигантской гидравлической пушки, пронеслась к зданию обсерватории, взмыла вверх, завернулась назад и снова ударила по горе с установкой, вдребезги разбив всё сооружение и разметав обломки. Мгновение спустя всё стихло. В наполненном пылью воздухе остался запах горячего камня и гари, смешавшийся со странным ароматом, напоминавшим запах цветущих берегов тропических морей.
На месте катастрофы люди увидели, что по долине между горой и обсерваторией идёт широкая борозда с оплавленными краями, а обращённый к долине склон горы начисто оторван. Здание обсерватории осталось целым. Борозда достигла юго-восточной стены, разрушила распределительную галерею памятных машин и упёрлась в купол подземной камеры, залитой четырёхметровым слоем плавленого базальта. Базальт был сточен, будто на исполинском шлифовальном станке. Но часть слоя уцелела, спасши Мвена Маса и подземную комнату от полного уничтожения.
Ручей серебра застыл в углублении почвы — это расплавились предохранители приёмной энергостанции.
Скоро удалось восстановить кабели аварийного освещения. При свете прожектора на маяке подъездной дороги люди увидели поразительное зрелище — металл конструкций опытной установки был размазан по борозде тонким слоем, отчего она сверкала, будто хромированная. В отвесный обрыв отрезанного, точно ножом, склона горы вдавился кусок бронзовой спирали. Камень расплылся стекловатым слоем, как сургуч под горячей печатью. Погружённые в него витки красноватого металла с белыми зубцами рениевых контактов сверкали в электрическом свете вделанным в эмаль цветком. От взгляда на это ювелирное изделие двухсот метров в диаметре ощущался страх перед неведомой, действовавшей здесь силой.
Когда расчистили заваленный обломками спуск в подземную камеру, то нашли Мвена Маса на коленях, уткнувшим голову в камень нижней ступеньки. Видимо, заведующий внешними станциями в момент прояснения сознания делал попытки выбраться. Среди добровольцев отыскались врачи. Могучий организм африканца с помощью не менее могучих лекарств справился с контузией. Мвен Мас встал, дрожа и шатаясь, поддерживаемый с обеих сторон.
— Рен Боз?..
Обступившие учёного люди помрачнели. Заведующий обсерваторией хрипло ответил:
— Рен Боз жестоко изуродован. Вряд ли долго проживёт…
— Где он?
— Нашли за горой, на её восточном склоне. Должно быть, его выбросило из помещения. На вершине горы более ничего нет… даже развалины стёрты начисто.
— И Рен Боз лежит там же?
— Его нельзя трогать. Раздроблены кости, сломаны рёбра…
— Что такое?
— Живот распорот, и вывалились внутренности…
Ноги Мвена Маса подкосились, и он судорожно ухватился за шеи державших его людей. Но воля и разум действовали.
— Рен Боза надо спасать во что бы то ни стало! Это величайший учёный!..
— Мы знаем. Там пятеро врачей. Над ним поставили стерильную операционную палатку. Рядом лежат двое пожелавших дать кровь. Тиратрон, искусственное сердце и печень уже работают.
— Тогда ведите меня в переговорную. Соединитесь с мировой сетью и вызовите центр информации северного пояса. Как спутник пятьдесят семь?
— Вызывали. Он молчит.
— Разыщите спутник в телескопе и рассмотрите при большом увеличении в электронном инверторе…
— Машины серьёзно повреждены, и новых записей на индикаторе нет.
— Всё погибло, — прошептал Мвен Мас, опуская голову.
Ночной дежурный северного центра информации увидел на экране измазанное кровью лицо с лихорадочно блестевшими глазами. Он тщательно всмотрелся, прежде чем смог узнать заведующего внешними станциями широко известную на планете личность.
— Мне нужно председателя Совета Звездоплавания Грома Орма и Эвду Наль, психиатра.
Дежурный кивнул и принялся оперировать с кнопками и верньерами памятной машины. Ответ пришёл через минуту.
— Гром Орм готовит материалы и ночует в жилом Доме Совета. Вызвать Совет?
— Вызывайте. А Эвда Наль?
— Она находится в четыреста десятой школе, в Ирландии. Если нужно, я попробую вызвать её, — дежурный посмотрел на схему, — к переговорному пункту 5654СП.
— Очень нужно! Дело жизни и смерти!
Дежурный оторвался от своих схем.
— Случилось несчастье?
— Большое несчастье!
— Я передаю дежурство своему помощнику, а сам займусь исключительно вашим делом. Ждите!
Мвен Мас опустился на придвинутое кресло, собирая мысли и силы. В комнату вбежал заведующий обсерваторией.
— Только что фиксировали положение спутника пятьдесят семь. Его нет!
Мвен Мас встал, как будто не получил никаких повреждений.
— Остался кусок передней части — порт для приёма кораблей, — продолжался убийственный доклад. — Он летит по той же орбите. Вероятно, есть ещё мелкие куски, но они пока не обнаружены.
— Значит, наблюдатели?..
— Несомненно, погибли!
Мвен Мас сжал кулаками нестерпимо болевшие виски. Прошло несколько томительных минут молчания. Экран вспыхнул снова.
— Гром Орм у аппарата Дома Советов, — сказал дежурный и повернул рукоятку.
На экране, отразившем большой, тускло освещённый зал, возникла характерная, всем знакомая голова председателя Совета Звездоплавания. Узкое, будто разрезающее пространство лицо с крупным горбатым носом, глубокие глаза под скептическими угловатыми бровями, волевой изгиб твёрдо сжатых губ.
Мвен Мас под взглядом Грома Орма опустил голову, как набедокуривший мальчишка.
— Только что погиб спутник пятьдесят семь! — Африканец бросился в признание, как в тёмную воду.
Гром Орм вздрогнул, и его лицо стало ещё острее.
— Как это могло случиться?
Мвен Мас сжато и точно рассказал всё, не утаив запретности опыта и не щадя себя. Брови председателя Совета сошлись вместе, вокруг рта обозначились длинные морщины, но взгляд оставался спокойным.
— Подождите, я поговорю о помощи Рен Бозу. Вы думаете, что Аф Нут…
— О если бы Аф Нут!
Экран потускнел. Потянулось ожидание. Мвен Мас заставлял себя держаться из последних сил. Ничего, скоро… Вот и Гром Орм!
— Я нашёл Аф Нута и дал ему планетолёт. Не меньше часа ему надо на подготовку аппаратуры и ассистентов. Через два часа Аф Нут будет в обсерватории. Теперь о вас — опыт удался?
Вопрос застал африканца врасплох. Он, несомненно, видел Эпсилон Тукана. Но было ли это реальным соприкосновением с недостижимо далёким миром? Или же убийственное воздействие опыта на организм и горячее желание увидеть сочетались вместе в яркой галлюцинации? Может ли он заявить всему миру, что опыт удался, что нужны новые усилия, жертвы, расходы на его повторение, что путь, выбранный Рен Бозом, удачнее, чем у его предшественников? Надеясь на памятные машины, они проводили опыт только вдвоём, безумцы! А что видел Рен, что может он рассказать?.. Если сможет… если видел!
Мвен Мас стал ещё прямее.
— Доказательств, что опыт удался, у меня нет. Что наблюдал Рен Боз, не знаю…
Откровенная печаль отразилась на лице Грома Орма. За минуту до того только внимательное, оно стало суровым.
— Что предполагаете делать?
— Прошу разрешить мне немедленно сдать станции Юнию Анту. Я более недостоин заведовать. Потом — я буду с Рен Бозом до конца… — Африканец запнулся и поправился: — До конца операции. Затем… затем я удалюсь на остров Забвения до суда… Я сам уже осудил себя!
— Возможно, вы правы. Но мне неясны многие обстоятельства, и я воздерживаюсь от суждения. Ваш поступок будет разобран на ближайшем заседании Совета. Кого вы считаете наиболее способным заменить вас — прежде всего в восстановлении спутника?
— Лучшей кандидатуры, чем Дар Ветер, не знаю!
Председатель Совета согласно кивнул. Он некоторое время всматривался в африканца, собираясь ещё что-то сказать, но сделал молчаливый прощальный жест. Экран погас, и вовремя, потому что всё помутилось в голове Мвена Маса.
— Эвде Наль сообщите сами, — прошептал он в сторону стоявшего рядом заведующего обсерваторией, упал и после тщетных попыток приподняться замер.
Центром внимания на обсерватории в Тибете сделался небольшой желтолицый человек с весёлой улыбкой и необыкновенной повелительностью жестов и слов. Прибывшие с ним ассистенты повиновались ему с той радостью послушания, с какой, вероятно, шли за великими полководцами древности их верные солдаты. Но авторитет учителя не подавлял их собственных мыслей и начинаний. Это была необыкновенно слаженная группа сильных людей, достойных вести борьбу с самым страшным и неодолимым врагом человека — смертью.
Узнав, что наследственная карта Рен Боза ещё не получена, Аф Нут разразился негодующими восклицаниями, но так же быстро успокоился, когда ему сообщили, что её составляет и привезёт сама Эвда Наль.
Заведующий обсерваторией осторожно спросил, для чего нужна карта и чем могут помочь Рен Бозу его далёкие предки. Аф Нут хитро прищурился, изображая интимную откровенность.
— Точное знание наследственной структуры каждого человека нужно для понимания его психического сложения и прогнозов в этой области. Не менее важны данные по неврофизиологическим особенностям, сопротивляемости организма, иммунологии, избирательной чувствительности к травмам и аллергии к лекарствам. Выбор лечения не может быть точным без понимания наследственной структуры и условий, в которых жили предки.
Заведующий что-то хотел ещё спросить, но Аф Нут остановил его:
— Я дал ответ для самостоятельного раздумья. На большее нет времени!
Астроном пробормотал оправдания, которые хирург не стал слушать.
На приготовленной у подошвы горы площадке воздвигалось переносное здание операционной, подводились вода, ток и сжатый воздух. Огромное количество рабочих наперебой предлагали свои услуги, и здание собрали за три часа. Из врачей, бывших строителей установки, помощники Аф Нута отобрали пятнадцать человек для обслуживания столь быстро воздвигнутой хирургической клиники. Рен Боза перенесли под прозрачный пластмассовый купол, полностью стерилизованный и продутый стерильным воздухом, подававшимся через специальные фильтры. Аф Нут и четыре его ассистента вошли в первое отделение операционной и оставались там несколько часов, обрабатываемые бактерицидными волнами и насыщенным обезвреживающей эманацией воздухом, пока само их дыхание не стало стерильным. За это время тело Рен Боза было сильно охлаждено. Тогда началась быстрая и уверенная работа.
Разбитые кости и разорванные сосуды физика соединялись танталовыми, не раздражающими живую ткань скобками и накладками. Аф Нут разобрался в повреждениях внутренностей. Лопнувшие кишки и желудок были освобождены от омертвевших участков, сшиты и помещены в сосуд с быстро заживляющей жидкостью БЗ14, соответствовавшей соматическим особенностям организма. После этого Аф Нут приступил к самому трудному. Он извлёк из подреберья почерневшую, проткнутую осколками рёбер печень и, пока её держали на весу ассистенты, с поразительной уверенностью отпрепарировал и вытянул тонкие ниточки автономных нервов симпатической и парасимпатической систем. Малейшее повреждение самой тонкой веточки могло повести к необратимым и тяжёлым разрушениям. Молниеносным движением хирург перерезал воротную вену, подключив к обоим её концам трубки искусственных сосудов. Сделав то же самое с артериями, Аф Нут поместил печень, соединённую с телом лишь нервами, в отдельный сосуд с жидкостью БЗ. После пятичасовой операции искусственная кровь текла в сосудах тела Рен Боза, подгоняемая собственным сердцем раненого и вспомогательным дубльсердцем — автоматическим насосом. Теперь стало возможным выжидать заживления извлечённых органов. Аф Нут не мог просто заменить повреждённую печень на другую из хранившихся в хирургическом фонде планеты, так как для приживления нервов нужны были дополнительные исследования, а состояние больного не позволяло терять лишней минуты. У неподвижного, распластанного, как препарированный труп, тела остался дежурить один из хирургов в ожидании, пока закончит стерилизацию сменная группа.
Двери защитной ограды, построенной вокруг операционной, с шумом раздвинулись, и Аф Нут, щурясь и потягиваясь, как только что проснувшийся хищный зверь, появился в окружении своих измазанных кровью помощников. Эвда Наль, утомлённая и бледная, встретила его и протянула наследственную карту. Аф Нут жадно схватил её, проглядел и вздохнул.
— Кажется, всё будет благополучно. Идёмте отдыхать!
— Но… если он очнётся?
— Идёмте! Очнуться он не может. Разве мы столь тупы, чтобы не предусмотреть этого?
— Сколько надо ждать?
— Четыре-пять дней. Если биологические определения точны и расчёты правильны, тогда можно будет оперировать снова, поместив органы обратно. Потом — сознание…
— Сколько вы сможете здесь пробыть?
— Дней десять. Катастрофа удачно пришлась в момент перерыва занятий. Воспользуюсь случаем осмотреть Тибет — здесь я ещё не бывал. Моя судьба — жить там, где больше всего людей, то есть в жилом поясе!
Эвда Наль с восторгом взглянула на хирурга. Аф Нут хмуро улыбнулся.
— Вы смотрите на меня, как, наверное, раньше смотрели на изображение бога. Не к лицу самой мудрой из моих учениц!
— Я в самом деле по-новому вижу вас. В первый раз, жизнь дорогого мне человека в руках хирурга, и я хорошо понимаю переживания тех людей, которые в жизни сталкивались с вашим искусством… Знание сливается с неповторимым мастерством!
— Хорошо! Восхищайтесь, если вам это нужно. А я успею сделать вашему физику не только вторую операцию, но и третью…
— Какую третью? — насторожилась Эвда Наль, но Аф Нут, хитро прищурившись, показал на тропинку, поднимавшуюся от обсерватории.
По ней, опустив голову, ковылял Мвен Мас.
— Вот ещё поклонник моего искусства… поневоле. Поговорите с ним, если не можете отдыхать, а мне необходимо…
Хирург скрылся за выступом холма, где расположился временный дом прилетевших медиков. Эвда Наль заметила издалека, как осунулся и постарел заведующий внешними станциями… Нет, Мвен Мас уже больше ничем не заведует. Она рассказала африканцу всё, что сообщил ей Аф Нут, и тот облегчённо вздохнул.
— Тогда и я уеду через десять дней!
— Правильно ли вы поступаете, Мвен? Я ещё ошеломлена, чтобы продумать случившееся, но мне кажется, что ваша вина не требует столь решительного осуждения.
Мвен Мас болезненно сморщился.
— Я увлёкся блестящей теорией Рен Боза. Я не имел права вкладывать всю силу Земли в первую же пробу.
— Рен Боз доказывал, что с меньшей силой бесполезно было бы пробовать, — возразила Эвда.
— Это верно, но следовало бы проделать косвенные эксперименты. А я оказался неразумно нетерпелив и не хотел ждать годы. Не тратьте слов.
— Совет подтвердит моё решение, и Контроль Чести и Права не отменит его.
— Я сама член Контроля Чести и Права!
— Кроме вас, там ещё десять человек. А так как моё дело всепланетное, то вам придётся решать соединёнными Контролями Юга и Севера — итого двадцать один человек, помимо вас…
Эвда Наль положила руку на плечо африканца.
— Сядем, Мвен, вы слабы на ногах. Знаете, что когда первые врачи осмотрели Рена, то они решили собрать консилиум смерти?
— Знаю. Не хватило двух человек. Врачи — консервативный народ, а по старым положениям, которые ещё не додумались отменить, решить лёгкую смерть больного могут только двадцать два человека.
— Ещё недавно консилиум смерти состоял из шестидесяти врачей!
— Это был пережиток того же страха злоупотреблений, из-за которого в древности врачи обрекали больных на долгие и напрасные мучения, а их близких — на тяжелейшие моральные страдания, когда выхода уже не было и смерть могла бы быть лёгкой и скорой. Но видите, как полезна оказалась традиция — двух врачей не хватило, а мне удалось вызвать Аф Нута… благодаря Грому Орму.
— Именно об этом я и хочу вам напомнить. Ваш консилиум общественной смерти пока состоит из одного человека!
Мвен Мас взял руку Эвды и поднёс к своим губам. Та позволила ему этот жест большой и интимной дружбы. Сейчас она была одна у него, сильного, но угнетённого моральной ответственностью. Одна. Если бы на её месте оказалась Чара? Нет, чтобы принять Чару сейчас, африканцу потребовался бы душевный подъём, на который ещё не было сил. Пусть всё идёт как идёт до выздоровления Рен Боза и до Совета Звездоплавания!
— Вам не известно, какая третья операция предстоит Рену? — переменила Эвда разговор.
Мвен Мас соображал некоторое время, вспоминая беседу с Аф Нутом.
— Он хочет воспользоваться вскрытым состоянием Рен Боза и очистить организм от накопившейся энтропии. То, что делается медленно и трудно с помощью физиохемотерапии, в соединении с такой капитальной хирургией получится несравненно быстрее и основательнее.
Эвда Наль вызвала в памяти всё, что знала об основах долголетия — очистке организма от энтропии. Рыбьи, ящеричные предки человека оставили в его организме наслоения противоречивых физиологических устройств, и каждое из них обладало своими особенностями образования энтропических остатков жизнедеятельности. Изученные за тысячелетия, эти древние структуры — когда-то очаги старения и болезней — стали поддаваться энергетической очистке — химическому и лучевому промыванию и волновой встряске стареющего организма.
В природе освобождение живых существ от увеличивающейся энтропии и есть необходимость рождения от разных особей, происходящих из различных мест, то есть из разных наследственных линий. Эта перетасовка наследственности в борьбе с энтропией и черпание новых сил из окружающего мира — самая сложная загадка науки, над пониманием которой уже тысячи лет бились биологи, физики, палеонтологи и математики. Но биться стоило — возможная продолжительность жизни уже достигла почти двухсот лет, а самое главное — исчезла изнурительная, тлеющая старость.
Мвен Мас угадал мысли психиатра.
— Я подумал о новом великом противоречии нашей жизни, — медленно сказал африканец. — Могущественная биологическая медицина, наполняющая организм новыми силами, и всё усиливающаяся творческая работа мозга, быстро сжигающая человека. Как всё сложно в законах нашего мира!
— Это верно, и поэтому мы задерживаем пока развитие третьей сигнальной системы человека, — согласилась Эвда Наль. — Чтение мыслей очень облегчает общение индивидуумов между собой, но требует большой затраты сил и ослабляет центры торможения. Последнее — самое опасное…
— И всё равно большинство людей — настоящих работников — живут только половину возможных лет из-за сильнейших нервных напряжений. Насколько я понимаю, с этим медицина бороться не может — только запрещать работу. Но кто же оставит работу ради лишних лет жизни?
— Никто, потому что смерть страшна и заставляет цепляться за жизнь лишь тогда, когда жизнь прошла в бесплодном и тоскливом ожидании непрожитых радостей, — задумчиво произнесла Эвда Наль, невольно подумав, что на острове Забвения люди живут, пожалуй, дольше.
Мвен Мас снова понял её невысказанные мысли и сурово предложил вернуться на обсерваторию для отдыха. Эвда повиновалась.
…Два месяца спустя Эвда Наль разыскала Чару Нанди в верхнем зале Дворца информации, похожем на готический храм своими высокими колоннами. Косые лучи солнца, падавшие сверху, перекрещивались на половине высоты зала, создавая сияние вверху и мягкий сумрак внизу.
Девушка стояла, опираясь на колонну, сцепив за спиной опущенные руки и скрестив ноги. Эвда Наль, как всегда, не смогла не оценить её простого наряда — короткого, серого с голубым, сильно открытого платья.
Чара взглянула через плечо на приближавшуюся Эвду, и её грустные глаза оживились.
— Зачем вы здесь, Чара? Я думала, вы готовитесь поразить нас новым танцем, а вас потянуло к географии.
— Время танцев прошло, — серьёзно сказала Чара. — Я выбираю работу в знакомом мне кругу деятельности. Есть место на заводе искусственного выращивания кожи во внутренних морях Целебеса и на станции выведения долгоцветных растений в бывшей пустыне Атакама. Мне было хорошо на работе в Атлантическом океане. Так светло и ясно, так радостно от силы моря, от бездумного слияния с ним, от ловкой игры и соревнования с могучими волнами, которые всегда тут, рядом, и стоит лишь кончить работу…
— Мне тоже стоит поддаться меланхолии, и вспоминается работа в психологическом санатории в Новой Зеландии, где я начинала совсем юной медицинской сестрой. И Рен Боз сейчас, после своего ужасного ранения, говорит, что всего счастливее он был, когда работал регулировщиком винтолетов. Но ведь вы понимаете, Чара, что это слабость! Усталость от огромного напряжения, требующегося, чтобы удержаться на той творческой высоте, которую удалось достичь вам, истинной артистке. Ещё сильнее она будет потом, когда ваше тело перестанет быть таким великолепным зарядом жизненной энергии. Но пока не перестало, доставляйте всем нам радость вашего искусства и красоты.
— Вы не знаете, Эвда, каково мне. Каждая подготовка танца — радостное искание. Я сознаю, что людям ещё раз будет отдано нечто хорошее, которое принесёт радость, затронет глубину чувств… Живу этим. Приходит момент осуществления замысла, и я отдаю всю себя взлёту страсти, горячему и безрассудному… Наверное, это передаётся зрителям, и оттого столь сильно воспринимается танец. Всю себя — всем вам…
— И что же? Потом резкий спад?
— Да! Я точно улетевшая и растворившаяся в воздухе песня. Я не создаю ничего запечатлённого мыслью.
— Есть гораздо большее — ваш вклад в души людей!
— Это очень невещественно и недолговечно — я имею в виду самоё себя!
— Вы ещё не любили, Чара?
Девушка опустила ресницы.
— Это похоже? — ответила она вопросом.
Эвда Наль покачала головой.
— Я про очень большое чувство, на какое способны вы, но далеко не все…
— Я понимаю — при большей бедности интеллектуальной жизни мне остаётся богатство эмоциональной.
— Существо мысли правильно, но я бы пояснила, что вы так одарены эмоционально, что другая сторона не будет бедной, хотя, конечно, более слабой, по естественному закону противоречий. Но мы говорим отвлечённо, а мне нужно вас по спешному делу, непосредственно относящемуся к разговору. Мвен Мас…
Девушка вздрогнула.
Эвда Наль взяла Чару под руку и повела в одну из боковых абсид зала, где отделка тёмного дерева сурово гармонировала с пестротой сине-золотых цветных стёкол в широких, аркадами, окнах.
— Чара, милая, вы — светолюбивый земной цветок, пересаженный на планету двойной звезды. По небу ходят два солнца — голубое и красное, и цветок не знает, к какому же повернуться. Но вы — дочь красного солнца, и зачем же вам тянуться к голубому?
Эвда Наль сильно и нежно привлекла девушку к своему плечу, и та вдруг вся прижалась к ней. Знаменитый психиатр с материнской лаской гладила густые, чуть жестковатые волосы, думая о том, что тысячелетиям воспитания удалось заменить мелкие личные радости человека на большие и общие. Но как ещё далеко до победы над одиночеством души, особенно такой вот сложной, насыщенной чувствами и впечатлениями, взращённой богатым жизнью телом!.. Вслух она сказала:
— Мвен Мас… Вы знаете, что случилось с ним?
— Конечно, вся планета обсуждает его неудачный опыт!
— А вы что думаете?
— Что он прав!
— Я тоже. Поэтому надо его вытащить с острова Забвения. Через месяц — годовое собрание Совета Звездоплавания. Его вину обсудят и передадут решение на утверждение Контроля и Права, наблюдающего за судьбой каждого человека Земли. У меня есть основательная надежда на мягкое суждение, но надо, чтобы Мвен Мас был здесь. Не годится человеку со столь же сильными, как у вас, чувствами долго находиться на острове, тем более в одиночестве!
— Разве я настолько древняя женщина, чтобы строить планы жизни в зависимости от дел мужчины, пусть избранного мной?
— Чара, дитя моё, не нужно. Я видела вас вместе и знаю, что вы для него… как и он для вас. Не судите его за то, что он не повидался с вами, что скрылся от вас. Поймите: каково человеку, такому же, как вы, прийти к вам, любимой, — это так, Чара! — жалким, побеждённым, подлежащим суду и изгнанию? К вам — одному из украшений Большого Мира!
— Я не о том, Эвда. Нужна ли я ему сейчас — усталому, надломленному?.. Я боюсь, у него может не хватить сил для большого душевного подъёма, на этот раз не разума, а чувств… для такого творчества любви, на какое, мне кажется, способны мы оба… Тогда к нему придёт вторая утрата веры в себя, а разлада с жизнью он не вынесет. И я думала, что мне сейчас лучше быть в пустыне Атакама.
— Чара, вы правы, но лишь с одной стороны. Есть ещё одиночество и излишнее самоосуждение большого и страстного человека, у которого нет никакой опоры, раз он ушёл из нашего мира. Я сама поехала бы туда… Но у меня — едва живой Рен Боз, и он, как тяжело раненный, имеет преимущество. Дар Ветер — он назначен строить новый спутник, и в этом его помощь Мвену Масу. Я не ошибусь, если скажу вам твёрдо: поезжайте к нему, не требуя от него ничего, даже ласкового взгляда, никаких планов на будущее, никакой любви. Только поддержите его, посейте в нём сомнение в собственной правоте и тогда верните в наш мир. В вас есть сила сделать это, Чара! Поедете?
Девушка, учащённо дыша, подняла к Эвде Наль детски доверчивые глаза, в которых стояли слёзы.
— Сегодня же!
Эвда Наль крепко поцеловала Чару.
— Вы правы, надо спешить. По Спиральной Дороге мы доедем вместе до Малой Азии. Рен Боз лежит в хирургическом санатории на острове Родосе, а вас я направлю в Дейр эз Зор, на базу спиролетов технико-медицинской помощи, совершающих рейсы в Австралию и Новую Зеландию. Предвкушаю удовольствие лётчика доставить танцовщицу Чару — увы, не биолога Чару — в любой желаемый пункт…
Начальник поезда пригласил Эвду Наль и её спутницу в главный пост управления. По крышам огромных вагонов проходил закрытый силиколловым колпаком коридор. По нему от одного конца поезда до другого ходили дежурные, наблюдая за приборами ОЭС. Обе женщины поднялись по винтовой лестнице, прошли через верхний коридор и попали в большую кабину, выдававшуюся над обтекателем первого вагона. В хрустальном эллипсоиде на высоте семи метров над полотном дороги сидели в креслах два машиниста, разделённые высоким пирамидальным колпаком электронного водителя-робота. Параболоидные экраны телевизоров позволяли видеть всё, что делается по сторонам и позади поезда. Дрожавшие в крыше усики антенны предупреждающего устройства должны были донести о появлении постороннего предмета на дороге за пятьдесят километров, хотя такой случай мог произойти только при совершенно исключительном стечении обстоятельств.
Эвда и Чара уселись на диване у задней стенки кабины на полметра выше сидений машинистов. Обе поддались гипнозу летящей навстречу широкой Дороги. Гигантский путь рассекал хребты, нёсся над низменностями по колоссальным насыпям, пересекал проливы и морские бухты по низким, глубоко сидевшим в воде эстакадам. На скорости в двести километров в час лес, посаженный по откосам исполинских выемок и насыпей, стелился сплошным ковром, красноватым, малахитовым или тёмно-зелёным в зависимости от рода деревьев — сосен, эвкалиптов или олив. Спокойное море Архипелага по обеим сторонам эстакады приходило в движение от дуновения воздуха, рассечённого вагонами поезда десятиметровой ширины. Полосы крупной ряби разбегались веерами, затемняя прозрачную голубую воду.
Обе женщины сидели молча, следя за дорогой, погружённые в свои думы, полные забот. Так прошло четыре часа. Ещё четыре часа они провели в мягких креслах салона второго этажа, среди других пассажиров, и расстались на станции недалеко от западного побережья Малой Азии. Эвда пересела в электробус, доставивший её в ближайший порт, а Чара продолжала путь до станции Восточный Тавр — первой меридиональной ветви. Ещё два часа пути, и Чара очутилась на знойной равнине, в дымке горячего сухого воздуха. Здесь, на окраине бывшей Сирийской пустыни, находился Дейр эз Зор — аэропорт опасных для населённых мест спиролетов.
Навсегда запомнила Чара Нанди томительные часы, проведённые в Дейр эз Зоре в ожидании очередного спиролета. Девушка без конца обдумывала свои слова и поступки, стараясь представить себе встречу с Мвеном Масом, строила планы розысков на острове Забвения, где всё исчезло в смене ничем не отмеченных дней.
Наконец внизу разостлались бесконечные поля термоэлементов в пустынях Нефуд и Руб-эль-Хали — гигантских силовых станций, превращавших солнечное тепло в электроэнергию. Задёрнутые ночными и пылевыми шторками, они выстроились правильными рядами на закреплённых и выровненных барханных песках, на срезанных с наклоном к югу плоскогорьях, на лабиринтах засыпных оврагов — памятники гигантской борьбы человечества за энергию. С освоением новых видов ядерной энергии П, Ку и Ф время суровой экономии давно миновало. Недвижно стояли леса ветродвигателей вдоль южного берега Аравийского полуострова, также составляющие резервную мощность северного жилого пояса. Спиролет почти мгновенно пересёк едва маячившую внизу границу берега и понёсся над Индийским океаном. Пять тысяч километров были незначительным расстоянием для такой быстроходной машины. Скоро Чара Нанди, напутствуемая призывами быстрейшего возвращения, выходила из спиролета, неуверенно переступая ослабевшими ногами.
Заведующий посадочной станцией послал свою дочь вести маленький лат — так назывались плоские глиссеры — на остров Забвения. Обе девушки откровенно наслаждались стремительным бегом судёнышка по крупным волнам открытого моря. Лат шёл прямо на восточный берег острова Забвения, к большой бухте, где находилась одна из медицинских станций Большого Мира.
Кокосовые пальмы, склоняя перистые листья к мерно шелестевшим на отмелях волнам, приветствовали прибытие Чары. Станция оказалась безлюдной — все работники уехали в глубь острова на уничтожение клещей, обнаруженных на лесных грызунах.
При станции находились конюшни. Лошадей разводили для работы в местах, подобных острову Забвения, или в санаториях, где нельзя было пользоваться винтолетами из-за шума или наземными электрокарами из-за отсутствия дорог. Чара отдохнула, переоделась и пошла посмотреть красивых и редких животных. Там она встретила женщину, ловко управлявшуюся с машинами — раздатчиком корма и уборщиком. Чара помогла ей, и женщины разговорились. Девушка расспрашивала о том, как легче и быстрее разыскать на острове человека, и получила совет: присоединиться к какому-либо из истребительных отрядов. Они путешествуют по всему острову и знают его даже лучше местных жителей. Совет понравился Чаре.

Векселя 100, 12%

к оглавлению 123456789101112131415 к оглавлению