«r Ад Министр @ Тор», гипер роман, книга 1/4 «Путешествие в Рай-Город», роман, глава 24

-О! Очнулся! – обрадовался кто-то у него над ухом.

Векселя 100, 12%

Дима открыл глаза.

Вокруг были больничные стены: их-то ни с какими другими не перепутать.

-Где я?! – испугался и не понял он, приподнявшись с железной койки.

В ответ раздался чей-то дружный идиотский смех.

-В «дурке»! – ответил кто-то. – Ты же сумасшедший!..

-Я?! – ещё больше удивился и испугался Дима.

-Ты!.. Ты! – подтвердили несколько голосов сразу.

Дима в испуге оглянулся.

Вокруг было множество незнакомых, дебильно и радостно улыбающихся лиц, отчего сомнения в правдивости слов с горечью развеялись.

Дима ощутил себя так скверно, как было только однажды, когда его в глубоком детстве, совсем ещё ребёнком, с какой-то заразой положили в инфекционную больницу, и он лежал там один-одинёшенек, среди незнакомых детей и людей, никого не видя и не замечая от горя, а мать лишь изредка приходила навестить его, да и то дальше, чем под окно больницы, её не пускали.…

-Как я здесь оказался?! – в испуге спросил Дима окружившие его со всех сторон лица идиотов, но в ответ снова раздался лишь дружный хохот сумасшедших….

Первое время Дима лежал, не вставая с постели, и думал, что ему так позволено будет лежать вечно, пока он не исчезнет из этой реальности. Но голод не тётка, быстро призовёт к порядку, заставит ходить в столовую, и пусть кормят скудно, но….

А ещё распорядок дня: у сумасшедших он очень строгий, как в армии. Дима в армии не служил, но теперь хорошо понял, что такое «палочная» дисциплина: попробуй на вечерней проверке не крикни громко своё имя!

-Гладышев….

-Я!..

-Зверев….

-Я!..

-Охромов….

-Я!..

-Летар….

-Я!..

Путешествие в рай-городС психами отношения как-то сразу не заладились. Да и как они могли наладиться, если у каждого на уме было своё? К примеру, его сосед по кровати, Андрюха, то и дело твердил, что однажды, когда курил анашу, ему само собой, безо всяких волевых усилий с его стороны, вдруг открылось движение времени: оно предстало перед ним в виде прямой, но через какие-то промежутки линия, словно верёвка, отклонялась от неё и описывала почти круговую фигуру вроде латинской буквы «омега», а потом снова возвращалась на ту же прямую своего основного движения и текла, продолжаясь дальше.

Андрюха каждый вечер, стуча себя в грудь, уверял, что время течёт именно так, и во время этих вот завихрений может происходить множество всяких разных таинственных событий. Он с пеной у рта отстаивал своё откровение, открывшееся ему однажды в подъезде пятиэтажки, и, пока Дима, в конце концов, не соглашался с ним, что время течёт именно так, не давал ему спать. Однако и сразу сказать ему, что ты тоже знаешь об этом, – время течёт именно так, периодически описывая «омегу», – было нельзя: Андрюха был крайне подозрителен в этом отношении и однажды едва не поколотил его. Чудом не нарвавшись тогда на вечерний мордобой прямо в кровати, Дима решил, что уж лучше каждый вечер с самого начала выслушивать всю его историю про травку, про видение и про то, как всё ему открылось, немного сомневаясь и споря для острастки, и только потом «поддаваться» «силе» его убеждения, чем гневить напрасно умалишённого, от которого всего можно было ожидать, останься тот недоволен общением на сон грядущий.

Как правило, когда в конце рассказа Дима постепенно соглашался, что время течёт именно так, Андрюха сетовал на то, что враги науки упрятали его в психушку вместо того, чтобы дать ему Нобелевскую премию за столь важное открытие, и грозился, что когда выберется отсюда, то откроет эту страшную тайну всему человечеству. И пусть тогда учёным будет плохо от того, что они не хотели его слушать….

И таких, как Андрюха в больнице было пруд пруди! Поэтому Дима решил, в конце концов, что лучше самому круг общения не расширять, а если будут навязываться, – выслушивать и соглашаться.

Были здесь, конечно, и буйно помешанные, но таких держали отдельно, и всякий раз для наведения порядка нарушителя дисциплины пугали тем, что на сутки отправят к ним в палату. Это было что-то вроде карцера с отягчающими обстоятельствами, и действовало на психов, вздумавших не подчиняться требованиям администрации больницы, лучше всякого укола или смирительной рубахи.

А в больнице скучать не приходилось.

Администрация внимательно следила за состоянием пациентов, и все, кто более менее соображал либо попал сюда по ошибке или в результате репрессий, работали как пчёлки в нескольких подпольных цехах «дурки»: швейном, слесарном и столярном.

Не избежал такой участи и Дима.

Не прошло и недели с момента, как очнулся в психбольнице, а он уже вместе с остальными вовсю строчил верхонки, выполняя дневную норму, за нарушение которой любого «лентяя» ждала ночь реабилитации в «карцере».

Работа, впрочем, была не сложная и однообразная, и, наловчившись, за построчкой рукавиц Дима мог думать о своём.

Как ни странно, но он и теперь держал в поле своего внимания Меркаба и цель путешествия, хотя, кажется, уже точно угодил в «Рай-город».

Смех – смехом, но Гладышев понять никак не мог, как он здесь оказался.

Последним отчётливым воспоминанием из прошлого было то, как он выходит на кривую деревенскую улочку и направляется вместе с плывущим по ней туманом вниз, к дому Алёны….

Как ни странно, но ни Летарген, ни Охромов теперь ему больше не снились. Они прямиком вошли в его жизнь, и теперь присутствовали в ней соседями по палате.

Летаргеном звали здесь одного парня, Гену Летар, который постоянно доказывал, что он ангел, который попал сюда хоть и по ошибке, но всё-таки за дело, в качестве наказания за какое-то невыполненное, очень важное задание. А Охромов сидел с ним рядом в цехе, за соседней швейной машинкой. И оба либо делали вид, либо, в самом деле, не знали его, но к нему даже не приставали.

И всё-таки, Дима не мог успокоиться, пока не узнает, как же он здесь оказался.

Воспоминания о прошлом были смутными и путанными, и ему иногда казалось даже, что никаких воспоминаний о прошлом у него и нет, потому что любое прошлое, какое только заблагорассудится ему себе представить, тут же становилось его воспоминанием. Возможно, это было следствием того, что ему постоянно кололи какую-то чрезвычайно болючую дрянь, но могло быть и следствием присутствия в его ментальном теле куба Михаила.

Иногда ему казалось, что его сдала в психушку мать, иногда, что его нашли в подвале-каптёрке под ванной комнатой в квартире Вероники менты, иногда….

Впрочем, вечерами, когда от него, наконец, отставал со своей теорией времени Андрюха, Дима с тоской вспоминал Алёну и никак не мог понять, был ли это лишь мираж, его сон, или она в действительности существовала. Да и был ли он в той Васелихе?.. Как он мог на велосипеде проехать полтысячи километров?!.. Да и где бы он взял велосипед, если у него ключей от квартиры даже не было, а мать уехала в деревню?..

Тогда он смутно припоминал, что велосипед смедитировал в обширных кустах сирени в городском парке, забравшись в шалаш, который соорудили себе местные маргиналы, и во всём, что с ним происходит, винил куб Михаила, а потом смеялся от того, что все его фантазии довели его до дурдома, в который он благополучно и попал. Смеялся он горько, сквозь слёзы и про себя, чтобы никто не услышал, тихонько плакал.

Вспоминал он изредка и Веронику. Только теперь эти воспоминания как-то поблёкли, задавленные намытыми сверху временем, – или его воображением? – событиями, в которых он не в силах был разобраться.

Даже то, что было после возвращения домой, вызывало у него теперь сомнения.

Постепенно и всё явственнее в голове у Димы всплывала иная картина его прошлого, начиная с его возвращения из Москвы в Сумы. В ней уже не было места ни Веронике, ни Алёне, ни Анжеле, ни его приключениям, ни какому-то дурацкому путешествию, ни Рай-городу, ни поездке на велосипеде в Васелиху, ни Летаргену – ничему такому, что больше напоминало теперь, когда он лежал в психушке, сон сумасшедшего, чем то, что могло произойти на самом деле.

Ему всё больше представлялось, что по приезду домой всё было несколько иначе, чем помнилось раньше.

Да, он приехал в город с «абреками» из Москвы…. Дима помнил и теперь, как ходил, стучался в дверь к Веронике, и та ни разу ему не открыла. Ходил он стучаться и в квартиру Бегемота, но дверь там тоже никто не открывал: не было там никакого Гвоздева. К тому же, и теперь он явственно осознавал это, по приезду домой у него таинственно исчез и тот саквояж, который вручил ему в Москве продюсер Андрей. Возможно, его украли! И, скорее всего, это сделала его мать!.. И, наверное, именно для того, чтобы замести следы этого преступления, она и придумала этот хитроумный план, в результате которого совершенно здоровый и умный человек, Дмитрий Гладышев, оказался в «Рай-городе», как называла его Анжела…. Или не называла?.. Ведь Анжела ему приснилась…. Или привиделась? … Или он сам нарисовал себе её своим больным воображением вместе со всем прочим?!.. Но если он был здоров, как его воображение могло быть больным?!..

Альта-Спера.-Администртор. Выпущенные книгиА как, вообще, у него возникла идея ехать в Москву?!.. Зачем?!.. Может быть, затем, чтобы там разобраться, что было на самом деле, а что он выдумал?! А если он выдумал всё?!.. Всё, включая и то, что сейчас лежит в психушке?..

Нет, наверное, всё-таки в Москву он собирался. Только у него не было денег, потому что их, скорее всего, украла мать. Сделать с этим он ничего не мог, а потому просто искал способ заработать. Да, если бы он попал в Москву, то смог бы отыскать потерянную теперь нить событий, вместо которой в его голове сейчас был сумбур из целого сонма противоречивых воспоминаний, которые занимали одно и то же место в хронологии его жизни….

Да, теперь несомненно было то, что мать украла у него деньги, и он в попытках заработать на поездку в Москву как-то прибился к контрабандистам, которые тралили в Курск тайными тропами сумской майонез, гораздо более дешёвый, качественный и вкусный, чем в России….

Несомненно, эти воспоминания были подлинными. Ведь не мог же он сам придумать контрабандистов, потому что даже не знал, кто это такие!..

Дима теперь отчётливо помнил, как долго работал на них, но поскольку ему всё это время не удавалось найти свой паспорт, ездил с ними только до границы с Россией, а каждый раз, возвращаясь домой, усиленно искал по всей квартире столь важный документ и ридикюль с деньгами.

Несмотря на то, что работал честно, он явственно помнил: заработать с контрабандистами на поездку в Москву ему так и не удалось. Те всё время оттягивали выплату заработанных денег и говорили ему, что на билет в Москву, даже в один конец, он всё ещё не заработал.

Сами же они регулярно туда катались, и всякий раз по возвращении Дима расспрашивал их о поездке так, словно в их словах ему могла открыться какая-то истина.

Но пограничные спекулянты ездили в Москву просто оттянуться, а потому ничего толкового для Димы рассказать не могли, да и общались с ним, в общем-то, свысока и неохотно, как с подсобным рабочим, кем он у них и был.

Так продолжалось до тех пор, пока однажды их недалеко от границы не встретили украинские националисты из ОУН, известные в народе как бандеровцы, которые давно уже и не раз предупреждали спекулянтов, чтобы те перестали снабжать «москалей» украинскими продуктами. В тот раз им, видимо, надоело предупреждать ерепенистых бизнесменов, или время пришло: они отвели контрабандистов в лес и, отобрав всё, что у них было, убили и сожгли прямо в той же машине, на которой те возили в Курск продукты.

Диму тогда спасло только то, что сами контрабандисты сказали «нацикам», что к их бизнесу тот никакого отношения не имеет и ишачит на них как подсобный рабочий.

Бандеровцы долго допрашивали Диму: кто таков, откуда родом, какая у него родословная, нет ли в ней «москальских» корней, проверяли на знание суржика, – но, в конце концов, пощадили и даже взяли к себе работать, пообещав немного приплачивать.

О том, что он зарабатывает на поездку в Москву, Дима с той поры не только забыл, но даже как бы и про себя не помнил, понимая, что за это может поплатиться своей головой. И теперь, когда его спрашивали, зачем ему деньги, отвечал: на сало да на паспорт, который нужно восстановить….

Теперь, вместо того бреда про Гвоздева и Кекса, про кавказцев и Веронику, которую увезли в Москву, Дима помнил, как под руководством нацистов участвовал в пропагандистских акциях не только в своём родном городе, но и в Киеве, и в Запорожье, во «Львиве» и в далёком Мукачево, в Донецке и в Днепропетровске, да и во многих других «мистах», счёт которым потерял не только из-за непрерывного «марафона» акций, но и множества и разнообразия мест «ридной Украйины», куда вместе с другой публикой из массовки его возили по случаю всевозможных событий участвовать в факельных шествиях и шумных, но весёлых стояниях на площадях, получивших прижившееся, почти официальное, название – майданы.

Однако денег, что ему платили, не хватало даже на хороший шмат сала, не говоря уже о том, чтобы восстановить паспорт: основная оплата участия во всех акциях была отсрочена до счастливого момента «перемоги над усими москалями», причём не только «у нэзалэжной», но и вплоть до москальского оплота – Москвы.

«Вот тогда заживём! – обещали ему нацисты. – Украйина будэ под над усэ!»

Однако обещаниями сыт не будешь, денег у Димы как не было, так и не прибавлялось от всей этой пропагандистской истерии и кутерьмы, что, в конце концов, окончательно довело его до отчаяния найти хоть какой-то просвет в жизни и выбраться из нищеты. И потому, сославшись на головные боли от шума «на площадях», он как-то «по-доброму» умудрился уйти и от нацистов….

Впрочем, в этих, теперешних, его воспоминаниях, всё было как-то очень запутанно и иногда даже казалось ему не настоящими, а словно нашёптанным кем-то неизвестным его сознанию. Однако Дима, едва подумав так, с негодованием отбрасывал сомнения: ведь не мог же он всё это выдумать!.. Контрабандисты!.. Националисты!.. Майданы!.. Да он про это прежде и слыхом не слыхивал! Как же он выдумать-то это мог?!..

Уйти-то он от бандеровцев ушёл, но его приключения на этом не закончились. Всё это время, как освободился от стояния на площадях, он теперь искал свой заветный ридикюль, который когда-то, по приезду из Москвы, пнул под диван. Но его как корова языком слизала! Он то и дело спрашивал мать, не видела ли она его сумку, но та всё время отвечала, что ничего такого в его комнате не видела. Однако это выглядело как-то очень уж подозрительно, и Дима всё сильнее начинал подозревать в краже её. Ему даже казалось, что мать знает, что он думает на неё, и обстановка в доме как-то незаметно раскалялась и обещала стать нетерпимой.

Видимо, стараясь замести следы, мать всё-таки решила как-то с ним разделаться. Претворяя в жизнь свой коварный план, поскольку он теперь снова безвылазно сидел дома и мог, в конце концов, обнаружить следы, ведшие к ридикюлю с миллионами, мать сообщила ему, что его ищет милиция. Только теперь это было не из-за какого-то приснившегося ему убийства Гвоздева и Кекса, которое он, несомненно, выдумал, поскольку никакого Кекса никогда и в глаза-то не видел, а из-за того, что люди видели его незадолго до убийства контрабандистов вместе с ними, и милиция полагала, что это сделал он.

Кроме ментов Диму, – по словам матери, – искал ещё какой-то парень по одному очень важному делу, но какому – тот не говорил.

Оставаться дома становилось опасно, поскольку Дима понимал, что убийство, скорее всего, «повесят» на него…. Да ещё этот парень!..

Несколько недель он скитался по подвалам соседних девятиэтажек, но всякий раз, когда приходил домой, мать говорила ему, что искавшие его только что ушли и обещали скоро вернуться снова. И Дима в панике и страхе снова убегал на улицу.

Иногда ему казалось, что мать намеренно обманывает его, что никто его вовсе не ищет, но какое-то странное чувство, похожее на интуицию, заставляло его в спешке удирать из дома снова и снова.

До темноты он проводил время в лесистой части городского парка неподалёку от нового моста через Псёл, а потом, когда смеркалось, возвращался в свой квартал и находил ночлег в одном из незапертых подвалов по соседству со своим домом среди затхлости, сырости, кошек, крыс, тараканов, пауков, смрада и других удовольствий такой жизни.

044В конце концов, в отчаянии, не понимая, где находится, и что с ним происходит, Дима залез на крышу соседней девятиэтажки, собираясь прыгнуть вниз для того, чтобы проверить: сон это или реальность. «Если это сон, – думал он, – всё сразу же закончится, поскольку я проснусь. А если реальность, то …», – такая странная жизнь ему просто до чёртиков надоела, и было совершенно не жалко, если она закончится. К тому же наслоение событий и воспоминаний из какой-то другой действительности, в которой в то же самое время с ним происходили совершенно иные события, не давало ему покоя. Он понять никак не мог, что же из того, что он помнит, было сном, а что происходило на самом деле. Может быть, он просто сошёл с ума?..

И вот там-то, на крыше, когда он собирался прыгнуть вниз, в его сознание влез этот ангел, который представился ему как Летарген. Самого его Дима так и не увидел: тот вступил с ним в спор, – было не ясно, – то ли как голос совести, то ли как голос интуиции.

Летарген утверждал, что самоубийством жизнь заканчивать в любом случае нельзя, даже если ему и кажется, что это сон. А если он, всё-таки, считает, что это реальность, – тогда тем более. Ангел говорил, что именно этого и добивается от Димы его двойник-хулиган, который, быть может, даже не проявляется сейчас столь очевидно, как он, но зато очень правдоподобно создаёт ему иную реальность.

-Раз это ненастоящая реальность, то почему я не могу с ней покончить? – интересовался тогда у него Дима.

-Потому что ты-то в ней настоящий…. Да и реальность сама настоящая, только не та, что была прежде, а смещённая….

Они ещё спорили, когда на крыше, откуда ни возьмись, появился Охромов. Он тут же поинтересовался, почему это Дима разговаривает сам с собой: никакого Летаргена Гриша в упор не видел, да и видеть не хотел, потому что уже обыскался его, Гладышева, по одному очень важному делу. Он собирался немедленно отвести Диму к одному очень интересному человеку.

-Хватит тренироваться в прыжках с крыши! – сказал Охромов и, взяв как маленького за руку, снял с девятиэтажки.

Внизу, под домом их ждала машина такси, и вскоре уже они были на квартире у некого странного человека, похожего больше с виду на «бича», чем на полковника КГБ, которым Зверев ему и представился.

[content_block id=12792 slug=posle-prg]