Вероника сидела в шумном купе плацкартного вагона и вспоминала.
Всё прошло!.. Всё, действительно, прошло!.. Как сон.
Был ли он плохим или хорошим?..
Нет, не был он ни хорошим, ни плохим, – этот сон. Он был её жизнью, в которой было всё, – и плохое, и хорошее.
Но теперь всё было позади. За окном, на перроне Киевского вокзала стоял Гладышев и влюблёно смотрел на неё. Его было едва видно в декабрьской темноте.
Вероника встряхнула головой. Нет, надо прекратить этот сон. Надо отвязаться от его образов, в том числе и от Гладышева…. Впрочем, его в том, прежнем сне не было, – она выгнала его в самом начале. Он появился только сейчас, словно какой-то всемогущий бог, вытащив её из того кошмара….
Бегетов. Яковлев. Гладышев. Охромов. Битлер. Кантемиров. Саид. Муарам. Шамиль….
Она перебирала в памяти мужчин, которые для неё что-то значили. Каждый оставил свой след в её жизни, и в жизни каждого из них она оставила свой. Их было много в прошлой жизни, всех не перечесть.
Хорошо ли это было или плохо? Она не знала ответа на этот вопрос. Но теперь, когда поезд вёз её домой, она хотела выбросить из своей памяти их всех, чтобы освободить место для совершенно новой, другой жизни….
Какой она будет, эта её новая жизнь? Вероника не знала, но теперь она не сомневалась, что всё у неё будет хорошо.
«Наверно, так в жизни не только у меня: шаг вперёд – два шага назад, потом, наоборот, два шага вперёд – шаг назад…. Жизнь прошла, а ты вроде бы никуда и не переместился! – думала Вероника, глядя на стоявшего на перроне за окном вагона Гладышева. – Но нет, у меня так больше быть не должно! Я должна поставить себе цель и следовать ей! И не важно, хорошая она будет или плохая! Надо идти к этой цели, поскольку метаться от одного к другому, пожалуй, – худшее из зол, какое только можно придумать! Я должна поставить себе цель и следовать к ней, во что бы то ни стало!»
Но выбрать теперь какую-то цель, после всех тех событий и испытаний, что с ней произошли, было так трудно, что она уже просто боялась сделать это неправильно! Ведь материализация желания – это хорошо только тогда, когда она происходит вовремя и так, как нужно, – уж она-то в этом уже убедилась.
[content_block id=12909 slug=mediassylka-na-stranicu-prodazhi-veronika-napisano-perom-elektronnaya]Вся её жизнь была материализацией её внезапных и неосознанных, но мощных и страстных порывов. Иногда ей казалось, что она не могла себе пожелать того, что с ней произошло, но потом понимала, что всё-таки где-то не уследила за своими мыслями. Ведь их энергетика подобна энергии взрыва, мощнейшего взрыва сверхновой. И управлять потоком мыслей так же опасно, как мчаться на скорости в триста километров в час по узким городским улицам: в случае ошибки шанса на её исправление практически нет, но это заметно лишь тогда, когда результат манёвра уже перед глазами – надо иметь опыт….
Гладышев помахал ей рукой. Вероника ответила ему.
Почему она так поступала с ним. Ведь именно он спас её, избавил от всех проблем.
Год назад это пытался делать Битлер. Однако спасти её на самом деле удалось, как ни удивительно, только Гладышеву.
«Странно, – подумала Вероника, глядя на этого невзрачного парня, – трудно поверить, что этот человек может вообще кого-то спасти!»
Она вспомнила: когда пришла в сознание, рядом был Гладышев.
-Дима?!.. Ты?! Откуда?!..
-Я за тобой! – произнёс он. – Ты свободна, я отдал твой долг этим уродинам!
-Но откуда у тебя деньги?! Они просили так много! – не могла понять Вероника.
-Ты им больше ничего не должна!.. Успокойся! Я отвезу тебя домой!..
-Дима, неужели ты отдал за меня такие деньги?!.. Откуда ты их взял?!.. Это же целое состояние! – Вероника не могла поверить в его слова.
-Да, ерунда?! – махнул рукой Гладышев.
-Ерунда?! – удивилась Вероника. – Я не знаю никого, у кого нашлись бы такие деньги!
-Вероника!.. Успокойся!.. Самое главное, ты свободна! – Гладышев радостно засмеялся.
-Свободна?! – она поднялась с постели. – И я тебе ничего не должна?
-Нет! – покачал он головой, став серьёзным и снова влюблённым в неё.
-Почему?!
-Наверное, потому, что я люблю тебя, Вероника! Ты свободна! Я отвезу тебя домой!..
Они спустились из гостиницы вниз. Никто не останавливал её при этом. Никто не обращал на неё внимания. Никто не сопровождал и не окрикивал её.
Некоторое время они шли молча, как-то бесцельно, неизвестно куда и зачем. Вероника шла впереди, Гладышев, как и прежде, следовал за ней.
«Другой бы сейчас схватил меня за руку! – думала про себя Вероника. – Остановил бы, по крайней мере! Сказал: «Стой! Стерва! Ты куда чипполинишь?!»
Её теперь злило, что Гладышев, сделав то, что не смог сделать никто другой, вёл с ней себя так, словно он этого и не сделал, словно он был здесь ни при чём. Да нет, её злило даже не это!.. Её сводило с ума то, что он снова появился в её жизни, и теперь она не могла сказать ему даже «Спасибо!», потому что сказать простое: «Спасибо!» – было так мало, как и не отблагодарить вовсе. А большего он и не просил…. Она видела, что он не может от неё попросить большего. Да! Здесь надо было не просить, а требовать!..
Так, молча, они прошли целый квартал, потом второй, третий. Вероника стремилась непонятно куда, огибая огромную территорию ВДНХ слева. Они прошли вдоль каких-то трамвайных путей, пересекли дорогу. Вероника петляла, словно уходила от погони, какими-то кривыми улочками. Вот впереди показалась какая-то небольшая протока, не замерзающая даже сейчас в декабре, по которой плавали утки. Она прошла по полукруглому мостику над вяло текущей водой, остановилась.
Впереди, на взгорке, был парк. Дорожка, уходившая на холм, – прямо, – вела к церквушке. Налево от мостика шла другая, асфальтированная тропинка, проложенная по широкому брустверу, разделявшему протоку и квадратный пруд. Ложбина пруда была замёрзшей. Дети лепили на ней снеговика. Мимо них по тонкому льду шла протоптанная, тёмная, набухшая водой тропинка. Вероника пошла по ней, слушая, как трещит под ногами лёд.
Ей было неловко…. Ей было так неловко! Она вдруг оказалась в ситуации, когда не могла воспротивиться чужой воле спасти её. И, – хотя сама желала свободы, – не могла принять её, потому что спаситель был ей неприятен. И неприятен он был ей потому, что вёл себя не так, как с ней поступали другие мужчины, которые, пусть не явно, но всё же делали её своей собственностью. Ведь даже побег с Битлером, чем дальше, тем больше выглядел, как сделка….
Вероника остановилась перед подъёмом на склон парка, повернулась и так смотрела, как приближается Гладышев, догоняя её неспешной походкой.
Он подошёл и остановился.
-Подожди!.. Ты что, не будешь ставить мне никаких условий?! – Вероника не могла поверить, что это происходит на самом деле. – Ты не будешь говорить мне, что я должна то или это, – отработать тебе эти деньги?!.. Хотя я не представляю, как их можно отработать?!.. Да где ты взял такую сумму?!.. Ты что, действительно, отдал им за меня такие деньги?!.. Я, что, свободна?!..
Она словно просила его едва ли не открытым текстом: «Ну, веди себя по-другому! Распни меня, я буду согласна!..»
Но он только и сказал:
-Да!
Это прозвучало как приговор. Это было хуже приговора! Вдруг всё, – всё, – что она перенесла и испытала, теперь, за секунду, девальвировалось! Её вселенское горе, которое она несла в своей душе, превратилось после этого в копеечную забаву! Как будто ничего и не было! Как будто это был просто сон, от которого он её разбудил! А ей где-то в глубине души хотелось, чтобы тот, кто спасёт, освободит её, стал объяснять ей, как тяжела его ноша, что он пошёл на жертву! Как это сделал Битлер! Но Гладышев просто пришёл и освободил её. Он сделал это так буднично, будто бы она и не страдала эти два года, будто бы душа её не терзалась от нестерпимых мучений!.. Будто бы ничего и не было!.. Был только сон!
Может быть, это и, вправду, был просто сон?!..
Но нет, Вероника сама теперь не желала, чтобы это было сном! Ей почему-то хотелось помнить эти страдания и даже как-то садистски наслаждаться ими, вспоминая, как её превратили в жертву. Но то, что сделал Гладышев, превращало эти воспоминания в «пшик», в мусор! Они вообще становились чем-то недостойным существования! И, значит, её жизнь, эти два года, которые теперь просто провалились в тартарары, была потрачена зря?!.. Выходило, что все её страдания и душевные муки, сопровождавшиеся иногда острым, как перец чили, контрастом телесных удовольствий, были напрасны?..
[content_block id=12907 slug=mediassylka-na-stranicu-prodazhi-veronika-napisano-perom-bumazhnaya]Но как можно было смириться с тем, что Гладышев отнял у неё эти два трудных года её жизни?! Чтобы их помнить, надо было страдать, мучиться дальше, перейти от одного гнёта к другому. А он просто взял и снял его с неё! И всё! Как ничего и не было! Всё равно, что взял и из взрослой жизни вернул её в беззаботное детство, единственное что при этом не сделав – не изменив возраста, не убрав из её памяти того, что она уже знала и не могла забыть о взрослой жизни. И она была в этом детстве чужой. Детям ведь многое не положено знать!.. А она знала!..
Да нет же! Она и не была ребёнком! Она теперь уже никогда не будет ребёнком! Она ощущала себя женщиной! Разве женщина может снова стать ребёнком?!.. Познавшая мужа уже не может шагнуть за черту девственности! В ней раскрывается букет злачности, в неё попадает семя нового знания о своём теле, которое уже нельзя игнорировать! С этого момента женщина ощущает, что она не есть нечто завершённое, даже если чувственность в ней ещё не проснулась. Она есть лишь часть существа! И даже самая экзальтированная мастурбация, которой иногда она тешила себя в девичестве, не в силах была больше выносить вовне это накопившееся внутри неё напрасно пламя, не могла запустить того процесса роста злака, который запускало проникновение в её храм чужеродного, противоположного по духу образования – мужчины. И дело было не только в том, что внутрь неё, в физическом смысле, проникал мужской орган, – это можно было сымитировать и механически, – и она часто это пыталась сделать. Всё было гораздо глубже. Четыре нижних из семи тел человека: физическое, эфирное, астральное и ментальное, – проникали при этом друг в друга и сплетались, сливались, превращаясь на время в единое целое, образуя между собой неразрывные связи. А она познала то, чего теперь, если бы можно было всё исправить, не хотела бы познавать никогда! Она познала слияние с телами многих мужчин!..
Пока не становится опытом – это звучит заманчиво. Потом, в процессе познания, это даже интересно, появляется какая-то страсть к новому, неизведанному. Но вот когда острота ощущений вянет, начинаешь всё больше испытывать то, что прежде игнорировала: ощущать, как слипаются, схватываются друг за друга эти тела, образуя единое целое, один организм. Как сказано в Библии – и станут одним целым. А потом эти связи надо рвать, причиняя с каждым разом всё более ощутимую боль. Страсти эмоций унять всё труднее. А переживания, которые остаются ещё дольше? – со временем терпеть это становится невыносимо! А к тебе примывает всё новые тела. И твои тела, – эфирное, астральное и ментальное, – вновь начинают образовывать связи, пытаясь создать с ними единый кокон. И этот кокон, едва сформировавшись, вскоре снова рвётся! И снова становится больно, обидно, тошно…. Им же, телам этим, невдомёк, почему так происходит. Они как растения выполняют свою жизненную программу, каждый раз стремясь срастись с телами мужчины.
Было ли ей интересно, как переживают то же самое другие?!.. Скорее всего, нет! Она подозревала, что, возможно, конструкция этих тел у женщин различна. И у тех, что склонны к полигамии, она какая-то другая, словно специально созданная для многочисленных связей!
Было ли ей интересно, что потом, – во время и после расставания, – испытывали мужчины, с которыми ей приходилось сплетаться на краткий миг жизни?!.. Нет – ещё более! Она теперь просто смотрела на свои растрёпанные за эти два года, истасканные тела, и не могла понять, смогут ли они вообще когда-нибудь прийти в норму, восстановиться. И она хотела!.. Хотела прожить эти два года по-другому!.. Как? Она ещё не придумала! Но даже, если бы придумала, это было бы напрасно, потому что время вернуть было невозможно.
А Гладышев…. Он сделал иное. Теперь, после его вмешательства в судьбу Вероники точка входа была равна точке выхода, а между ними лежала дуга страданий и жизни, которая теперь не принадлежала ей. Благодаря ему, дуга эта замыкалась в какое-то странное кольцо длиною в два года и выпадала из её судьбы. Позади была ровная дорога жизни, впереди теперь тоже ничто не предвещало напастей, а под ногами, где-то в глубине, словно в аду, была эта дуга длинной в два года, свёрнутая в кольцо. И про кольцо это теперь можно было забыть, как его и не было вовсе.
Это было как искупление, но отличалось от него, потому что об искуплении просят и молят высшие силы. А Гладышев был земной, обыкновенный! Да она знала его и прежде! И она не могла теперь признать его ни богом, ни посланником бога, исправившим её судьбу….
-Гладышев! Ты сумасшедший! – она развернулась и, пошатываясь, пошла от него прочь, поднимаясь по тропинке на взгорок лесопарка.
-Ты куда, Вероника?! – Гладышев пошёл за ней вдогонку.
-Гладышев! Ты же сказал, что я свободна?! – Вероника снова остановилась и повернулась к нему. Она не могла поверить, что так разговаривает со своим освободителем. – Да?!..
-Да! – остановился он, не подходя к ней.
-А раз свободна, значит, – не связана никакими обязательствами, в том числе, и с тобой, понял?!..
Вероника говорила то, чего не хотела. В это время она думала про себя: «Куда тебя несёт?!» – но ничего не могла с собой поделать. В сердце её не было ни капли благодарности, и она даже не могла понять, почему. Что-то внутри неё протестовало против того, что именно он, в конце концов, её по-настоящему спас. Даже то, что устроил Битлер, блекло на фоне сделанного для неё этим невзрачным на вид пареньком. К тому же, странным, которого она знала, как облупленного. Она даже сейчас, хотя Гладышев мог купить её с потрохами, помыкала им как тряпкой. И ей было приятно это делать, несмотря на то, что он смог для неё то, чего никто больше не в состоянии был сделать. Но Битлеру Вероника была когда-то благодарна, а Гладышеву – нет….
-Понял!
-Ну, вот и всё! – Вероника быстро зашагала прочь снова.
[content_block id=12905 slug=mediassylka-na-stranicu-alta-spera-veronika]Гладышев так и остался стоять на месте, посреди тропинки, выложенной красным кирпичом.
Она отошла метров на двести, туда, где маячила круглая, как блин станция метро «Ботанический сад», потом остановилась в раздумье.
Чувства, самые непонятные нахлынули на неё, и она не могла в них разобраться. Этот человек спас её, вытащил из ямы рабства, в которой, если бы не он, она осталась, возможно, на всю жизнь. Она понимала, что больше никто и никогда ничего более ценного для неё не делал. Он вернул ей свободу. Битлер не смог это сделать. Он лишь помог ей бежать. Но и за это она была благодарна ему! А Гладышев вернул ей свободу, но она не могла найти в себе ни капли благодарности. Быть может, потому, что Битлера любила тогда, а Гладышева сейчас презирала?!..
И вот теперь, несомненно, она была перед ним в долгу. Но не могла принять ощущение этого долга, поскольку он ничего не требовал. И потому из материального долг этот превращался в долг невидимый, неосязаемый, но от того более тягостный, неоплатный – в моральный. Как отплатить ему? Чем? Гладышев не требовал никакого расчёта. Да он и не мог ничего требовать! Как некий самозваный искупитель пришёл и освободил её. Она желала любви, а всё, что он мог дать ей, – это свободу. И для Вероники любовь и была требованием. Требуют только завоеватели!.. Все требовали от неё любви. Он не требовал. Он дал ей свободу. Но свобода – это пустыня, пустота! Делай, что хочешь…. Но не с чем и не с кем!
Вероника совсем запуталась в своих мыслях. Битлер увёз её, потому что любил её. И Гладышев освободил её, потому что любил её. Но между любовью Битлера и любовью Гладышева была такая пропасть, от взора на которую у неё кружилась голова….
Вероника повернулась и пошла обратно.
Гладышев по-прежнему стоял на месте, глядя, как она возвращается.
-Дима!.. Что мне сделать? Как отблагодарить тебя? – Вероника подошла и взяла его за руку. Он смотрел на неё и молчал. – Дима?! – снова спросила она, заглядывая ему в глаза. – Ты что, любишь меня?..
-Да! – ответил он.
Вероника вздохнула:
-Дима, ты спас меня!.. И я обязана отблагодарить тебя!.. Я должна стелиться перед тобой ковром, вылизывать тебе ноги, но… я не могу! Почему – знаешь?!
Дима стоял и просто смотрел на неё. Где-то в глубине души Вероника ловила этот влюблённый взгляд и принимала его. Но она теперь была не той девочкой, которая могла завибрировать, как струна при ощущении этого взора. Когда-то давно ей было бы приятно, что мальчик так влюблён в неё. Но это ушло безвозвратно. Она теперь была видавшей виды женщиной, познавшей всю тонкую сущность плотских удовольствий своих и чужих, и это делало её взрослее, старше, черствее, а, может быть, даже старее, не телом – душою. А он был всё тем же юным мальчиком. Таким же пылким дурашкой, который взял где-то десять миллионов и заплатил за её жизнь, не оставив себе, наверно, ничего….
-Я тебя не люблю! – произнесла Вероника. – Я хотела бы тебя полюбить!.. Правда-правда!.. Я очень хотела бы тебя полюбить по-настоящему!.. Но не могу! Я просто не могу найти в своей душе и искорки той любви, чтобы зажечь из неё пламя, понимаешь?!..
Дима долго молчал.
-А кого ты любишь?!
Вероника задумалась, видно, ища в глубине себя ответ на этот вопрос.
-Не знаю, до всего этого я очень любила себя! И вряд ли, Дима, я любила ещё кого-нибудь!.. В самом деле, я никогда никого больше не любила! Но теперь… я такая грязная, вся такая истасканная!..
Вероника заплакала.
Дима прижал её к себе, крепко обнял и так держал её долго-долго, пока Вероника тряслась навзрыд в его объятиях. Ей даже показалось: так тепло и уютно, – стоять среди зимнего сада в его объятиях, и она на минуточку забылась. И эта минуточка показалась ей вечностью, такой блаженной и счастливой, как когда-то в детстве.
[content_block id=12903 slug=ssyslka-na-knizhnyj-magazin]Вдруг она перестала трястись и отпрянула:
-Дима!.. Но я тебя не люблю! – она пристально посмотрела в его глаза, так, словно хотела прочесть в них все его мысли в ответ на своё беспричинное, неблагодарное издевательство, но потом вдруг развернулась и пошла прочь, ругая себя: «Господи, какая же я стерва!»
Если бы он сейчас не пошёл за ней!.. Она так молила его, чтобы он сейчас не пошёл за ней. Ведь, собственно говоря, ей некуда было идти, здесь, в Москве, без денег.
Теперь, когда она была свободна, мысль, иногда посещавшая её прежде, о том, что она пошла бы домой даже пешком, её как-то не вдохновляла. И, покапризничав ещё немного, она бы вернулась к нему, сказала: «Дима! Прости меня, дуру!» – и упала бы перед ним на колени не потому, что была благодарна, а потому что надо было жить дальше.
Но Гладышев снова потащился за ней.
«Дурак! – со злостью выругалась Вероника. – Видимо, ты никогда не научишься обращаться со мной, как с женщиной!..»
Она остановилась и, когда он приблизился, произнесла, наслаждаясь своим садизмом:
-Ладно, проводи меня до вокзала!.. Я тебе разрешаю! Купишь мне билет! Посадишь на поезд!..
Он молча слушал её, готовый на всё. Но это «всё» заканчивалось для него на Киевском вокзале. И Вероника видела, что он согласен будет сделать ей и это! Что ему стоило, если он заплатил за неё «маме» десять миллионов долларов?!..
«Сосунок!» – она взяла его за руку и повела за собой.
Они вошли в круглое, как блин, здание станции метро, спустились на эскалаторе вниз, доехали до кольцевой линии и через сорок пять минут были на Киевском вокзале.
Здесь как всегда была толчея. Очередь в кассы была – не протолкнуться.
-Иди вон туда! – показала она ему на стоянку коммерческих такси. – Спроси Гарика! Он тебе поможет достать билет «бэз проблэм»!.. Возьмёшь мне плацкартный вагон!..
Гладышев смотрел на неё, словно что-то хотел и не мог спросить, и Вероника ответила, словно прочитав его мысли:
-Я поеду одна!.. Возьмёшь билет – встретимся здесь!..
Дима понуро, как-то нехотя и обречённо поплёлся к таксистам, а Вероника осталась стоять на месте, снова пытаясь понять, почему она такая стерва.
Нет, жизнь научила её быть покладистой с мужчинами, но… если они были брутальны как самцы! А Гладышев?! Он так и остался тем, прежним, всё тем же Гладышевым?..
Через полчаса Дима нашёл её. Он был с билетом…. С одним!..
«Боже! Когда ты научишься понимать женщину!» – воскликнула про себя Вероника, но ничего не произнесла вслух.
Если бы Гладышев пришёл сейчас с двумя билетами в СВ, она бы…. Она бы подарила ему чудесную ночь и, быть может, стала его навеки…. Но он пришёл с билетом… одним…. В плацкарт!.. С одним!..
«Дурак!» – со злостью выругалась про себя Вероника….
Поезд тронулся. Гладышев остался где-то в темноте перрона, по ту сторону реальности.
Состав набирал ход. За окном было темнота и холод, в которых плыли мимо московские кварталы, где жили, – невидимо копошась как муравьи, – сотни тысяч людей, которых её судьба не интересовала ровно так же, как и их – её.
Вдруг Вероника обратила взор внутрь себя….
Молитва! Если бы она сейчас хорошенько помолилась, то, возможно, ей указали бы правильный путь, по которому надо было идти дальше! Но она так и не научилась молиться! Молитва сохраняла её жизнь, и она знала, что молитва – это не эфемерный набор слов! Это нечто живое, живущее, как ни странно, даже внутри неё, той, которую она теперь уже разлюбила и не могла полюбить снова. Она была с ней всегда, просто Вероника этого не понимала. Молитва была тем, что сохраняло её жизнь во всех передрягах, это была волшебная дверца в другой, сказочный мир, избавление от всего опостылевшего ей, но она не могла найти к ней дорогу….
Вероника поняла, что должна каким-то образом найти в себе силы и полюбить себя снова, полюбить такую, какой она теперь была, грязную и развращённую женщину. И тогда, возможно, её жизнь изменится и станет другой. Но как это было сделать? Полюбить себя такую было, – всё равно что, – полюбить… Гладышева! А это было не-воз-мож-но!..
«Странно! – подумала она. – Снова какое-то де жавю! Будто бы это уже не раз со мной было!»
Потом приказала себе тихо, но строго: «Не рви себе сердце, Вероника!..»
1995-2009 гг.
Конец.
Продолжение следует….
[content_block id=12900 slug=posle-veronika]