Вероника проснулась после забытья. Вроде бы и сна-то не было.
Теперь она лежала в чистой постели, такой чистой, что бельё даже скрипело. Сверху её накрывало тёплое одеяло в хрустящем крахмалом пододеяльнике.
Сначала она не могла сообразить, где находится. Кровать её была окружена каким-то белым, непрозрачным балдахином из плотного шёлка. За ним лился свет искусственного освещения, и она решила, что находится в какой-то больнице.
Что с ней случилось?
Какие-то странные картины, – а, может быть, всего лишь отрывки сна, – проносились в голове. Они были ужасными и мерзкими, и Веронике казалось, что это всё-таки тяжёлый и кошмарный сон.
Последнее светлое, что она помнила: разговор со школьной подругой. Та обещала взять её к себе в компаньонши на рынок. Дальше начинался какой-то страшный бред. На этом воспоминании она и решила сосредоточиться, чтобы дурной сон, этот фантасмагорический кошмар, покинул её навсегда.
Однако как только она попыталась пошевелиться, дикая боль во всех мышцах, во всём теле, во влагалище, в матке, в заднем проходе, – везде, – пронзила её как молния, и Вероника дико взвыла.
В эту секунду, следующую после пробуждения, она поняла, что все её воспоминания были не страшным сном, а кошмарной явью.
Вой её перерос в стон горечи, выдавив из глаз слёзы.
Балдахин зашевелился, полы его разошлись, и внутрь заглянуло женское лицо.
-Очухалась, подруга?!
Вероника что-то хотела спросить, но шевелить языком было больно, в горле всё пересохло, и она лишь замычала как корова.
-Да, тёлка, досталось тебе! – произнесло женское лицо. – Мне скажи «спасибо»! «Мамка» тебя хотела в расход пустить, поскольку решила, что ты окочуришься всё равно опосля такого крутого изъябения. Но я её уговорила еле-еле, чтоб она отменила своё распоряжение. Она уже приказала тебя в мусорный бак бросить! А там – мусоровоз и свалка!..
Лицо замолчало и смотрело теперь на неё некоторое время, видимо, ожидая благодарности, но, не дождавшись, продолжило:
-Я за тебя пятьсот доллариев «мамке» отстегнула! Понравилась ты мне! Сразу, как увидела, влюбилась в тебя! Была бы мужиком!.. Э-эх! Ну, чё молчишь-то, говори!..
Лицо снова ожидало ответа.
Вероника хотела пошевелить языком, но боль не дала ей это сделать. Перед глазами у неё всё поплыло, и она опять окунулась в беспамятство….
Когда она вновь очнулась, воспоминания стали более отчётливыми. Но теперь болело всё сразу, и ей уже не казалось, что кошмар пригрезился. Кошмар и был её явью.
Ей вдруг захотелось помолиться. Почему-то вдруг она обрела уверенность в том, что, обратись сейчас с молитвой к какой-нибудь святой или даже к самой Пресвятой Богородице, та спасла бы её, вызволила из этого ада. Но Вероника не знала, как правильно молиться, и потому только горько молча заплакала.
За сомкнутыми полами балдахина по-прежнему горел свет люминесцентного освещения. В тишине гудел дроссель.
Теперь Вероника старалась не шевелиться, чтобы не закричать от пронзительной боли. Ей не хотелось, чтобы снова показалось это незнакомое женское лицо и стало бы ей рассказывать, что заплатило за неё пятьсот долларов, и потому её не выбросили в огромный мусорный бак, который каждое утро вывозит далеко за город тяжёлый, нагруженный всякой дрянью мусоровоз.
Потом её нашла бы живущая там, – на огромной, как целый город, помойке, – банда подмосковных бомжей и отдала бы в жёны какому-нибудь своему королю. Если бы она выжила….
Ей было гадко. Гадкость эта как оскомина гнездилась где-то внутри неё, в душе.
Она не должна быть сейчас здесь! Всё, что случилось, не должно было произойти с ней! Веронику ждала другая, счастливая судьба, полная радости, успеха, богатства…. Как она оказалась здесь? Как получилось, что в жизни её всё изменилось так резко, так стремительно, так неправильно и так непоправимо? Как если бы она заснула счастливой принцессой в светлой спальне дворца, а проснулась в каком-нибудь чуланчике, да ещё кухаркой, посудомойкой или уборщицей… да нет, хуже – проституткой!..
Проститутка?! Шлюха?!!
В страшном сне она не могла себе такого вообразить. В её представлении проститутки были падшими женщинами, которые сами избрали себе такой путь. Это был их сознательный выбор. Они знали, на что шли! И этот выбор она не уважала! Тем более никогда даже и разу не примеряла к себе….
Никогда, ни за что она бы не стала проституткой!
И вот вдруг судьба как-то зло подшутила над ней! Из жены преуспевающего дельца она превратилась в проститутку! И она не могла с этим ничего поделать! Она даже пошевелиться не могла! Ей было больно! Болела душа, болело тело! Ей хотелось всё это прекратить как страшный, дурной фильм!
Вероника уставилась в центр конуса, туда, где балдахин сходился в узел, и лежала так. Лежала долго, не шевелясь. Слёзы текли по её щекам. Это были слёзы бессильной ярости и отчаяния.
Мир вокруг неё враз изменился и стал другим. Она этого не хотела принимать и, как кутёк, потерявший сучкину сиську, теперь пищала вся в душе, звала назад потерянный свой маленький рай, который, – даже не думала никогда, – так дорог ей.
В голову лезли разные мысли. Воспоминания, сожаления.
Они бередили душу, цепляясь за сознание как острые колючки, причиняя нестерпимые душевные страдания. Ах, если бы, если бы…. Если бы всё случилось не так! Если бы она вместо того чтобы выйти замуж за Бегемота, бросилась бы на шею лейтенантику Яковлеву, нищему и безродному, такому же, как и она сама. Он, наверное, женился бы на ней! Ведь она видела, что нравится ему! Как он смотрел на неё!.. Хотя, быть может, ей это только казалось….
Но если бы это случилось!
Тогда она поехала бы в какую-нибудь Тмутаракань, как её подружки со школы, что повыскакивали замуж за молодых офицериков из артучилища. И возможно, была бы там даже счастлива каким-то своим маленьким счастьем: есть муж, зарплата на кусок хлеба, какой-никакой угол для жизни. Она бы ждала его со службы целый день. А вечером он приходил бы грязный и усталый с полигона. Она кормила бы его ужином, а потом они шли бы в постель….
От последней мысли мечты её вдруг лопнули, как мыльный пузырь. Веронику словно помоями вонючими изнутри обдало, затошнило.
Воспоминания о перенесённых во время оргии издевательствах вдруг нахлынули во всех подробностях. И от них стало больно, как от попыток шевельнуться.
Вероника заплакала снова. Плакать уже было не больно: организм постепенно восстанавливался. Слёзы катились по её прелестным щёчкам, горевшим пунцовым, лихорадочным румянцем, скатывались с её красивого лица на прелестную шейку со следами от ошейника в виде пояса кровоподтёков и бляшек запёкшейся крови от шляпок болтов его шипов.
За балдахином было светло и тихо.
Веронике хотелось теперь только одного, чтобы вокруг больше никогда никого не было, чтобы её никто никогда не беспокоил, и чтобы наконец она смогла умереть… тихо, спокойно, без боли.
Она согласна была лежать так, неподвижно, ожидая наступления смерти, хоть день, хоть неделю, хоть тысячу лет. Она готова была превратиться в камень, лишь бы её больше никто никогда не трогал! Не хватали бы её за руки и за ноги, не собирали бы в кулак пучок её волосы, не вторгались бы в её тело вопреки воле её души, не причиняли бы ей больше боли….
Где-то послышался звук щёлкающего дверного замка. Раздались голоса.
В комнату, судя по эху от звуков, – не очень большую, – кто-то вошёл, переговариваясь. По голосам стало ясно: это мужчина и женщина.
Вероника не могла пошевелиться, но ей хотелось в эту минуту стать размером с мышь, чтобы её не нашли, потеряли на этой чистой, белоснежной, аккуратно заправленной дорогим, шуршащим бельём постели.
[content_block id=12903 slug=ssyslka-na-knizhnyj-magazin]Ей стало страшно: всё, что она перенесла, начнётся снова, повторится опять. Звуки мужского голоса заставили её сердце в страхе содрогнуться, а потом замереть от дикого испуга.
Внутрь балдахина снова просунулось уже знакомое теперь лицо её спасительницы.
-А-а-а, не спишь? Говорить-то хоть можешь?!..
Лицо ждало некоторое время, но потом исчезло.
-Вот она! – раздался за балдахином голос женщины. – Смотрите её!
Внутрь балдахина просунулось теперь мужское лицо с седой бородкой, с такими же седыми усами и в очках.
Вероника не могла пошевелиться, потому что знала, – это причинит ей нестерпимую боль, но ей хотелось вжаться в матрац, сравняться с его поверхностью, самой стать простынёй от испуга.
Следом в балдахин просунулась волосатая мужская рука. Она отбросила одеяло, которым было укрыто её тело. Лицо в очках стало его разглядывать.
Вероника смотрела на это лицо, и ей было нестерпимо страшно и стыдно.
У неё было такое ощущение, что она – кусок мяса, который осматривает мясник, прежде чем его разделать. Она чувствовала, как холодные, грубые мужские пальцы касаются её бёдер, зачем-то сгибают и разводят её ноги, раздвигают её половые губы.
Все эти прикосновения были болезненны и холодны, обжигали её словно холодное пламя.
Лицо наклонилось ниже к её тазу. В балдахин просунулась вторая рука с маленьким фонариком, которым мужчина стал светить куда-то в район её промежности.
Вероника чувствовала нестерпимую боль от того, что мужские пальцы проникают в её влагалище, в её анус, но не могла даже прикусить губу.
Лицо в очках, в которых отсвечивали её голые бёдра под откинутым на грудь одеялом, продолжало что-то высматривать в её половых органах, теперь непрерывно цокая то ли от удивления, то ли от сочувствия.
Закончив осмотр её гениталий, лицо в очках переместило своё внимание на живот и грудь, но здесь долго не задержалось.
Кровать Вероники обошли, и с другой стороны в балдахин просунулась её спасительница. Она влюблёно уставилась на Веронику.
-Не боись! – она пояснила мужчине свои наблюдения. – Вся дрожит! – потом снова обратилась к Веронике. – Это доктор!
[content_block id=12905 slug=mediassylka-na-stranicu-alta-spera-veronika]Доктор продолжал цокать, надавливая то на одну, то на другую грудь Вероники, водя по ним пальцем, ощупывая, потом накрыл её одеялом и исчез за балдахином.
Женское лицо тоже исчезло. Вероника услышала шёпот врача, который что-то говорил её новой подруге.
От боли, стыда и позора, от того, что она не может теперь даже пошевелиться, и каждый вот так, запросто, может подойти и щупать её тело, развести в стороны ноги, раздвинуть пальцами ягодицы, залезть, не спрашивая разрешения даже, в самые её сокровенные места, ей было противно так, что хотелось немедленно провалиться сквозь землю, умереть прямо сейчас, прекратить своё существование. Она не согласна была с тем положением, в котором сейчас оказалась. И это причиняло ей такие душевные страдания, которых она прежде никогда и не знала….
За балдахином снова раздался щелчок замка. Спасительница её вскоре вернулась и пролезла снова внутрь него. Теперь лицо её не казалось таким уж чужим, как прежде. Вероника успела привыкнуть к нему, и ей даже приятно было его увидеть, хотя она и сама не знала, почему.
-В общем, так! – доложила та, потом задумалась, видимо, как лучше сформулировать то, что хотела своими словами передать ей из диагноза доктора. – Врач говорит: здорово тебе досталось, подруга! Он не уверен, но, возможно, придётся делать операцию. В общем, говорит, что тебя надо на обследование в больницу положить. Но «мамка» тебя ни за что отсюда не отпустит! Ей проще тебя в мусоровоз отправить, чем в больницу…. Да, подруга, задала ты мне задачу, – сама не знаю, что делать!.. Ты говорить-то хоть можешь или немая?
Вероника смотрела на неё и плакала. Слёзы текли по её красивому личику, и она думала, глядя на эту женщину: «Убейте меня, только не больно!»
Спасительница её молчала, словно ожидая, не будет ли ответа, потом вспомнила:
-Ах, да! Тебе сейчас капельницу поставят….
Настроение её вдруг изменилось:
-Не знаю, зачем я с тобой вожусь, деньги на тебя трачу!.. Кто ты мне такая вообще?!.. Может, ты окочуришься, а я тут стелюсь перед тобой!..
Теперь женщина долго и пристально смотрела на Веронику, и на лице её, словно на театральных подмостках, отражалась борьба страстей, происходившая внутри. Видно было, как та мучительно размышляет, что делать: продолжать и дальше тратить немалые деньги на лечение незнакомки или разрешить «мамке» отправить её тело в мусоровоз.
Было слышно, что в комнату кто-то вошёл.
Что-то принесли и поставили возле кровати Вероники, за балдахином. В него просунулась ещё одна голова. Это была женщина в белом колпаке. В руках она держала вату и иглу с подключенной к ней системой.
-Ладно! – заключила спасительница. – Ты лежи пока, пусть прокапают тебя! А я работать пошла. Меня до утра не будет! Свет я тебе не выключаю! Надеюсь, через пару недель оклемаешься! Может, раньше! Правда, лечить тебя для этого надо! Деньги тратить!..
[content_block id=12907 slug=mediassylka-na-stranicu-prodazhi-veronika-napisano-perom-bumazhnaya]Спустя минуту в комнате никого уже не было. Вероника снова осталась одна, один на один со своими тяжёлыми раздумьями.
Вскоре она отключилась….
Когда она проснулась, системы на руке уже не было. Наверное, прошло уже довольно много времени. За балдахином по-прежнему горел свет.
Вероника почувствовала, что ей заметно лучше. Двигаться свободно она ещё не могла, но боль была не такая тотальная, как прежде, – захватывавшая всё сознание и не дававшая даже думать.
Спустя какое-то время щёлкнул замок. Кто-то вошёл. Послышался возбуждённый шёпот нескольких женских голосов. Они о чём-то энергично переговаривались.
В балдахин просунулась её спасительница. Она весело уставилась на Веронику, потом спросила с каким-то оптимизмом и воодушевлением:
-Ну, ты как, подруга?!
-Да ничего вроде! – Вероника удивилась, что может говорить.
-О! Первый раз слышу, что ты говоришь! – тоже удивилась женщина. – Я думала, грешным делом, что ты – немая! Слушай, я тут девчонок привела! Хотят на тебя посмотреть!..
-А что на меня смотреть-то?! – удивилась Вероника.
-Ну, как же! Ты у нас тут звезда! Можно сказать, звезда всего «Космоса»! Не успела появиться, а все о тебе только и говорят!..
-Да что ж во мне такого, чтоб говорить?! – Вероника чувствовала, что разговаривать ей всё же ещё тяжело, – это быстро её утомляло.
-Ну, как же?! – удивилась теперь спасительница. – Наверно, со времён монголо-татарского ига так никого в Москве не ябли, как тебя!.. А, во-вторых, красивая ты очень! Ну что, я девчонок запускаю?!..
Веронике было неприятно, что на неё пришли поглазеть как на зверушку в клетке, но, помня доброту спасительницы и полтысячи потраченных той на её спасение баксов, едва заметно кивнув прелестной головкой, согласилась.
В балдахин просунулось несколько улыбающихся женских головок.
[content_block id=12909 slug=mediassylka-na-stranicu-prodazhi-veronika-napisano-perom-elektronnaya]Ей вдруг вспомнилось из далёкого детства, как её, подхватившую ангину, приходили навестить в лазарете пионерлагеря её подружки по отряду. Две эти сцены были словно скопированы друг с друга. И даже на душе стало как-то легче от этого сонма улыбающихся, любопытных, с интересом на неё смотрящих незнакомых рожиц.
-Ой! Вика, ну, ты – молодец!.. Она теперь твоей подружкой будет, да?!.. Ангелинку-то по пёзде мешалкой?!.. Ну, ты и кралю себе оторвала: кровь с молоком! – оценивали женщины Веронику. – Откуда это такая?! Явно, с югов девочка!
-А я не знаю!.. Слышала от «мамки», что с Украйны откуда-то! – ответила её спасительница. – Ты откуда сама-то?!
-Из Сум! – ответила Вероника.
-Это что? – не поняла Вика.
-Город такой….
-Большой?!
-Большой….
-Не, не слышала! – отрезюмировала Вика. – Но нам и в Москве хорошо!.. Правда, девчонки?!
-Ага!.. Москва супер!.. Самый лучший город!.. У-у-ура! – раздалось разноголосье всеобщего согласия, словно они собрались тут на митинг.
-Ну, ладно, девоньки! Поглазели?!.. Познакомились?!.. Всё! На выход!.. Отваливаем!.. Девочка в себя ещё не пришла после посвящения. Потом познакомитесь получше!..
-Да-а-а! Красивая! – снова отрезюмировал кто-то из Викиных подруг.
-Э-э! Чур, не лапать! – пресекла Вика чью-то попытку забраться к Веронике рукой под одеяло. – Всё! Уходим все! Гет аут!..
Женщины с сожалением стали покидать прорези в балдахине над Вероникиной кроватью. Было слышно, как Вика взашей выгоняет всех из номера.
Вскоре голоса смолкли, и всё ближе к кровати раздавались чьи-то одинокие шаги.
Это была Вика.
-Ну, давай поправляйся! – заглянула она в балдахин. – Тебя ещё денёк-другой на капельнице подержат, а потом будут с ресторана хавчик носить! Ну, ты крепкая баба! – напоследок заключила она. – Вроде хрупкая такая, фигурка точёная, вся как куколка за миллион доллариев! А смотри-ка, как кошка живучая! Вон, уже и щёчки зарумянились! – она подняла одеяло и заглянула туда оценивающе, как на свою вотчину. – И тут всё приходит в норму!.. Просто удивительно!..
Вика замолчала, собираясь с мыслями, и с аппетитом, как на булочку, посмотрела на Веронику, заглядывая ей в самое лицо:
-Ладно! Отдыхай! Мы с тобой потом поговорим! Со мной будешь жить! У меня всё ништяк в хате! Обалдеешь!..
С этими словами она исчезла, оставив Веронику оценивать новые впечатления и обдумывать, как налаживать свою новую жизнь: надо было как-то приспосабливаться.[content_block id=12900 slug=posle-veronika]
