Капитан Лепке: “В моих приключениях и бедах виноват Джек Лондон”/Вести FM

“Второй фронт” – так называли продовольственную и военную помощь, которую союзники оказывали советскому государству в борьбе с фашистской Германией. Основным каналом поставки этой помощи был Северный флот. Моряки торговых судов, рискуя жизнями, проводили караваны через мины и морские патрули. Необычную историю одного из таких моряков спустя много лет после Дня Победы удалось разузнать режиссёру-документалисту Дмитрию Дёмину. Капитан, который шёл ко дну 9 раз и который во всех своих бедствиях винил Джека Лондона. Лишь однажды о нём рассказали по советскому телевидению – это было в годы перестройки. Но потом о судьбе удивительного капитана снова забыли. О приключения настоящего морского волка в годы войны рассказывает обозреватель радио “Вести ФМ” Николай Осипов. Эта удивительная история появилась в конце 80-х. Со Дня Победы прошло уже больше 40 лет. И всё это время морской волк почти ничего не рассказывал о себе. Лишь однажды, сразу после войны, о нём написали в журнале “Вокруг света” – том, как спасли советского моряка и вернули домой после нескольких недель скитаний на обломке судна в открытом океане. Именно эта заметка и стала началом большого расследования. Режиссёр Дмитрий Дёмин снимал документальные фильмы о северных конвоях. Героях войны, которых официально даже не считали участниками боевых действий. Моряках гражданского флота, под бомбёжками с неба и обстрелами с моря перевозивших продовольствие и боеприпасы, поставляемые союзниками в Советский Союз по ленд-лизу. Режиссёру и удалось разыскать настоящего морского волка – Евгения Лепке, который тонул 9 раз и почти всю жизнь никому не рассказывал о своей работе в арктических конвоях: “Никогда никому ничего не рассказывал подробно. Мне это не надо. Я через это дело прошёл. Так что для меня уже всё ясно. А кому-то рассказывать – ему неинтересно, и он не верит. Так и не надо. Во-первых, они выглядели так как-то, вы знаете… Я сам чувствовал, что выглядит всё это дело как-то дёшево. Всё это, знаете… Так не может быть”. В начале войны Уинстон Черчилль объявил о готовности отправлять в Советский Союз военную и продовольственную помощь. Шерсть, тушёнка, боеприпасы, военная техника морем шли по северным маршрутам. Самый первый конвой (тогда его ещё не обозначали буквенными кодировками) назвали “Дервиш”. 12 августа он вышел из Ливерпуля через Исландию и прибыл через 10 дней в Архангельск. Обувь, олово, топливо, бомбы везли в трюмах английских судов. Гитлер в ответ усилил норвежскую группировку на море и в воздухе, чтобы прервать снабжение, бросил туда лучшие линкоры, торпедоносцы, и конвои стали гибнуть один за другим. Список потерь рос с каждым месяцем. 1942 год. Конвой QP-5 вышел 13 января, рассеян в пути. Через 10 дней шестой конвой постигла та же участь. В июне PQ-17 вышел из Рейкьявика – рассеян в пути. Это означало расстрел судов и кораблей сопровождения. Кому-то удавалось скрыться в туманах и штормах, кто-то шёл на дно. PQ-17 потерял две трети торговых судов. Всего их было более 30. Моряки рассказывали, что союзнические корабли сопровождения в критических ситуациях часто стали бросать торговые суда, указывая: “Добирайтесь дальше сами”. И тогда Черчилль сообщил, что не видит смысла в дальнейшем конвойном сообщении. Заместитель наркома морфлота Александр Афанасьев в фильме “Огненные рейсы” Дмитрия Дёмина рассказывал впоследствии о рискованном решении, которое приняли моряки: ходить без конвоев. В одиночку легче спрятаться в открытом море, словно капля: “Приближалась осень, период осенне-зимних штормов, пург, туманов. Это дало нам повод обратиться в Государственный комитет обороны с предложением направить наши суда без конвоя, в одиночном плавании. Конечно, это был большой риск, могли бы быть большие потери. Мы это понимали. Но каждый удачный рейс – это 10 и более полновесных железнодорожных маршрутов вооружения, боеприпасов, оборудования для оборонной промышленности и, конечно, продовольствия. После этого было дано распоряжение. А судов таких только, я помню, в Мурманске, в Архангельске, больших морских судов, которые стояли в ожидании, было более 30. И суда стали выходить в одиночку”. Суда шли в полном молчании. Моряки спали лишь во время шторма, когда знали, что их трудно заметить противнику. В ясную погоду все выходили на палубу, высматривая немецкие корабли. Все рации молчат, включать можно только один раз, когда судно идёт ко дну, – сообщить остальным координаты, где враг. Приходить на помощь могли только военные корабли. Гражданским судам приказано продолжать путь. В одну из первых таких одиночек отправился Евгений Лепке: “Выходить в эфир нельзя, потому что точка, две, три точки – немцы уже хорошо пеленговали. Они на этом деле собаку съели. Ну, какие суда там 1800 какого-то года постройки? Суда были очень паршивые, старые. Машины были паровые. И когда на “Ветлуге” мы пришли в Саут-Шилдс, и поставили нас сначала к причалу, пришли смотреть эту “Ветлугу” и говорят: “Ну, на таком судне могут только русские плавать, больше никто”. Там всё было на скрутках, всё было изношено до такого состояния, что никто бы из нормальных людей… Видимо, мы ненормальные были, что плавали на таком судне”. Начало войны застало его на пароходе “Спартак”. Попали под обстрел с воздуха, так и поняли, что Германия напала на Советский Союз. Дошли до Мурманска, там – следующий рейс. Один из походов закончился торпедной атакой и гибелью судна. Его уже выбрасывало с мостика взрывной волной за борт, быстро спасали свои же. Но это был первый раз, когда моряк остался один в открытом море: “Торпеда попала в среднюю часть. А в средней части как раз машинное отделение было. Ну, и судно перестало существовать, стало тонуть. До шлюпок добраться уже невозможно было. И полная безнадёжность. И вот было желание нырнуть поскорее и захлебнуться, чтобы не мучиться. И вдруг головой стукнулся обо что-то мягкое. Сначала было впечатление, что не живой ли это организм какой-нибудь. Холодок прошёл. Холод снаружи, а тут вдруг внутри появился. Повернулся на живот, ничего не соображаю, руками… Понял, что какой-то надувной предмет. Откуда взялся? Его сорвало со шведского судна во время шторма. И на этом плоту было очень комфортабельно. Там были грелки химические, грубой шерсти одеяло. Ещё были бутылочки с виски, на которые я сначала внимания не обратил. А потом вспомнил – уже это день, наверное, был. Вспомнил, что день рождения. Ну, и – “Евгений Николаевич, с днём рождения тебя!” И пробочку в рот, и так далее, потихонечку. А потом оказалось, что я уже до свинства, до поросячьего визга напился, что уже вообще соображение человек потерял”. Шансов на спасение почти не было. Плотик с потерпевшим крушение моряком могли подобрать немцы (и тогда плен), могли расстрелять с воздуха, или грозила медленная смерть от жажды и холода. Лепке повезло: его подобрали англичане, жутко удивившиеся советскому моряку, который говорит на английском: “Потом, когда услышал звук дизелей, английская речь. Кто-то говорит: “Кто там есть?” Кто-то сказал: “Кто-то есть там”. А потом говорит: “Как он себя… Он мёртвый”. А я, наверное, услышал, думаю: “Мёртвый. Сволочи, возьмут, повернут к чертям собачьим да и не возьмут”. И двинулся или как, я даже не знаю. И они взяли. И вдруг кто-то тоже, видимо, с мостика крикнул: “Пусть он спит, а потом видно будет”. Ну, ладно, меня куда-то определили, смеются, хохочут вокруг меня. Уложили. Потом проспался, кто-то меня дёргает: “Командир хочет поговорить с тобой”. Ну, ладно. Говорю: “OK. But how about my dress?” А dress-то всё испорчено, ничего нет. “Ну, dress сейчас будет тебе”, – говорит. Одели меня в форму, рабочую робу, бескозырку напялили, и предстал я пред очи этого командира. Он говорит: “Кто ты?” Я говорю: “Я русский моряк”. – “Нет. Ты немец. Я знаю русских моряков, и не встречал, чтобы они говорили по-английски”. А я говорю: “А я вот говорю”. – “Да ты, наверное, немец всё-таки. Тебя надо расстрелять. Умеешь ты хоть на руле стоять?” – “Ну, как же. Я же матрос”. Он говорит: “Ну, ладно. Пока стрелять не буду. Мне нужен рулевой”. Евгений Лепке с интересом учил английский ещё с детства, когда увлёкся книгами Джека Лондона. Небывалые приключения в книгах и привели его к морю. И даже прозвище ему друзья дали соответствующее – Джекки Арлекино: “Джек Лондон. Во всех моих бедствиях, приключениях и несчастьях он в основном виноват. И вот, начитавшись в детстве всякого рода путешествий и приключений, они не только крепко засели в моей памяти, но и каким-то странным и непонятным образом повлияли на всю мою жизнь”. Это спустя десятилетия после войны рассказы многих моряков звучат как приключение. Но в те дни люди возвращались из рейсов седыми от страха. На старых пароходах, почти безоружные, под ударами авиации в открытом море они гибли тысячами. Многие, кого доставали живыми из воды, сходили с ума. А оставшимся в строю надо было снова уходить в рейс. Морской путь Евгения Лепке начинался на баркентине “Вега”. Парусник, многими сейчас забытый. Именно его снимали в 30-х годах в фильмах “Остров сокровищ” и “Дети капитана Гранта”. Служба на паруснике была преддипломной практикой для будущих моряков. Лепке мечтал о дальних плаваниях, приключениях, морской романтике. Всё это могло бы быть совсем другим, если бы не война. Баркентина “Вега” получила повреждения во время авианалёта под Геленджиком, дотянула до пирса и ушла ко дну. Поднимать её не стали. Евгений Лепке в то время уже совершал очередной рейс по северным морям. Их советский пароход стоял на ремонте в Саут-Шилдсе (это северо-восток Англии), и англичане попросили моряка пойти третьим штурманом на их судно, чтобы перегнать его в Абердин. Лепке согласился, не подозревая, чем закончится этот поход. В один из вечеров, когда моряк находился в каюте, раздался взрыв, пароход тряхнуло – торпедный удар. Пока выбрался на палубу, прыгнул в воду, в темноте уже было не догнать тех, кто успел сесть в шлюпки. Зато рядом оказалась немецкая подлодка, которая решила поискать пленных на поверхности. Вместе с Лепке схватили француза и бельгийца. Всех троих доставили на берег на какую-то военную базу: “Вытащили нас из этой подводной лодки. Причальчик там такой деревянный, временный. Затем подошёл катер. Когда катер подходил, эта подводная лодка ушла. Остался на причале офицер и один автоматчик. Офицер стоял, отвернувшись с презрением от нас. Ну, что мы там… Мы представляли из себя буквально три ненужные швабры. Такое у нас размякшее жалкое состояние было, что и смотреть на нас, наверное, было противно. Паниковать тут уже не приходится, паники никакой. Ну, такая безысходность была. Что дальше – неизвестность такая. Но что дальше, мы уже предполагали. Потому что, стоя в Саут-Шилдсе, нам cost guard как-то показал на человека, который побывал у немцев в какой-то лаборатории. И, вспомнив про это дело, что сделаешься идиотом, начали мы с этими двумя остальными мимикой, жестами… Как бы выпутаться… Лучше уж быть застреленными, чем быть таким. Это я так думал. И получилось так, что одновременно, откуда сила взялась, резвость… В общем, получилось так, что этот офицер оказался у меня в руках. Он даже и крикнуть не успел. Сразу, когда я вскочил, первым делом я его по темечку ударил кулаком. Когда мы скрутили этих товарищей, на катер, один из остальных двоих обрубил концы. И единственное, что он крикнул: “Full speed ahead”. Мы долго шли. Может, часов шесть или пять. Холодно стало в рубке. Смотрю на этого деятеля. У него морда такая упитанная. Потом я подошёл, открыл его пиджак, а там бельё добротное, тёплое, хорошее. Я укрепил руль, начал его раздевать. Он стал сопротивляться, опять пристукнуть его пришлось немножко. Я его просто раздел полностью, одел на себя его хозяйство, форму его одел, сапоги, и очень хорошо мне его костюм пришёлся. Прямо как будто на меня он и шит был. Ну, и вдоль берега иду на север, заметил отмель, пологий берег. Прибавил ход и выбросился на берег. И только я выбросился, надо было хоть фуражку снять… А то и фуражка, и тулья такая, как немцы носили. И тут мне досталось. Береговая оборона. Я им объясняю: “I am a soviet merchant marine”. – “A, merchant marine. German officer”. И снова удивительным образом моряку удалось спастись. Его чуть не расстреляли англичане, увидев на нём форму немецкого офицера. Потом долго допрашивали свои, но в итоге снова определили на судно. Новый маршрут лежал в США через Панамский канал и на Дальний Восток Советского Союза. Там морской волк в очередной раз пошёл ко дну и чудом спасся. Торпеда уничтожила их старый теплоход “Донбасс”. По рассказам моряков, тогда многим судам, не задумываясь, присваивали это имя. В основном это были старые американские и английские пароходы и танкеры, многие из которых быстро погибали в морских боях. Так что, если в море одновременно и находились сразу два парохода с одним названием, то длилось это недолго. Лепке и на этот раз выжил, из воды вытащили спасатели-американцы. Но моряков пришлось отправлять в лазарет, поскольку военные предварительно сбросили на дно глубинные бомбы, чтобы отогнать вражескую подлодку, а заодно и акул, готовых наброситься на людей. День Победы Лепке встретил в океане, вдали от родины и как будто бы и не очень причастный к Великой Победе. Режиссёру Дмитрию Дёмину он потом рассказывал, что как раз в этот день они пересекали 180 меридиан, когда из календаря выпадают сутки. Так и получилось, что узнали о Победе и сразу попали в 10 мая. Но на этом приключения капитана не закончились. Он шёл уже на четвёртом танкере “Донбасс”, это был новый построенный американцами теплоход. Потом говорили, что экипаж соревновался в скорости с другим судном “Красная армия”, кто быстрее дойдёт до Советского Союза. Попали в шторм. “Красная армия” сбавила ход, а “Донбасс” продолжил путь, и при сильной качке судно разломило пополам: “Заступил я на вахту на танкере “Донбасс”, и вдруг около двух часов пополудни раздался гром. Рядом со мной стоял матрос. Я говорю: “Вот и весенний гром”. Он говорит: “Да”. А потом смотрю – что-то у него какая-то растерянная физиономия. Он смотрит на корму, какие-то глаза у него большие. Я тоже глянул и удивился, что кормовая часть отходит, и надстройка погружается в воду. Накрыло волной, меня кувыркало несколько раз. И почему-то вспомнилось раннее детство”. Детство капитана Лепке прошло в Астаре – маленький городок на границе с Ираном. Там только установилась советская власть. Будущий морской волк уже тогда мечтал о путешествиях и зачитывался Джеком Лондоном. Один раз даже бежал с приятелем в Багдад и Аден через границу с арабским караваном, чтобы наняться на судно. Но родители разыскали беглецов. Евгения отдали в мореходку. Уже оттуда он и попал на северные конвои. Долгие путешествия забросили его, словно героя Джека Лондона, на обломок судна в огромном океане: “Очнулся – единственная мысль, что там, на мостике, кто-то ждёт, надо им помогать. Я решил приподняться. Очень трудно, тяжело поднимался. Все движения были скованные, руки плохо слушались. И вообще, я весь плохо слушался. Чувствую, что мне надо торопиться – там же люди ждут. Подхожу, смотрю, а там не мостика нет, ни средней надстройки, ничего нет”. Те, кто остался на кормовой части разбившегося “Донбасса”, были спасены и рассказали о гибели остальных. Радиоцентр Дальневосточного морского пароходства принял сообщение: “При штормовой погоде 17 февраля около 15 часов судно “Донбасс” переломилось… Надо полагать, что люди могли остаться в каютах, кроме капитана и двух радистов, которые успели выйти на мостик… Один матрос, который пытался перебраться на носовую часть, погиб на глазах”. Этим матросом был Евгений Лепке, но он не погиб. Морской волк несколько недель дрейфовал на обломках танкера. Его сильно ударило о палубу, но он смог зацепиться и не дал себя поглотить океану. В носовой части остался бак с водой и неприкосновенный запас. Чтобы добраться до воды и пищи, он несколько дней руками откручивал болты с крышки люка. Начались галлюцинации. Подобрал моряка теплоход “Белгород”, капитан которого потом написал справку об обстоятельствах спасения Лепке. Справка была нужна, чтобы восстановить утонувшие документы. В журнале “Вокруг света” за 1946 год приводятся цитаты из судового журнала, по которым можно восстановить события. 24 февраля теплоход “Белгород” обнаружил обломки носовой части и взял их на буксир. Но пробраться на палубу из-за шторма не получалось. Так дрейфовали несколько дней, буксир оборвался, и Лепке снова унесло в море на неуправляемом танкере. Экипаж “Белгорода” бросился на поиски, нашёл разбитое судно, снова закрепил тросы, и только в середине марта удалось достать оттуда еле живого моряка. Вся спасательная операция длилась 45 дней: “Надежда всегда у человека должна быть. Если нет надежды, то это уже мертвец. Это уже не человек, а это так. Это ещё Джек Лондон писал. Это я как-то уже впитал в себя всё это хозяйство”. Говорят, что американцы, на территорию которых потом доставили обломки танкера, предлагали морскому волку разбогатеть. В корпусе судна уцелели ёмкости с мазутом, а по закону всё уцелевшее принадлежало спасённому экипажу. За топливо можно было выручить большие деньги. Но Лепке вернулся на родину, к работе моряка. Первые годы после войны он даже не числился участником боевых действий, вроде как моряк торгового флота, ничего особенного. Сколько раз тонул – не считал. Помнил только торпедные атаки с гибелью судов, таких было девять. А когда просто выбрасывало за борт – не считается. Свою службу Евгений Лепке закончил в Калининграде. И только выйдя на пенсию в конце 80-х, рассказал о своих приключениях кинодокументалистам. До самой смерти на книжной полке капитана стоял портрет Джека Лондона – любимого писателя, превратившего жизнь юного романтика в героический подвиг морского волка.